испытывал волну нежности и любви, которые, наверное, часто свойственны молодым отцам. Минееву же они, вероятно, были свойственны вдвойне, и именно поэтому он мог подолгу не выпускать Стёпку из своих сильных рук. Стёпка, впрочем, был совсем не против; во всяком случае, недовольства по этому поводу он никогда не выказывал. Единственное, что у сына было «не минеевским» - это глаза. Большие и отдающие в синеву, они достались младшему Минееву от мамы. Впрочем, Минеев-старший особыми муками ревности по этому поводу не терзался. Ведь ту, от которой родился его маленький сын, он любил не меньше. Любил и всегда помнил о том, что она в его жизни появилась дважды. Было ли это каким-то предзнаменованием или решением Её Величества Судьбы, Минеев тоже особо не задумывался. Он просто любил, и всё. И на свою любовь он всегда получал не менее нежный и страстный ответ. Вот поэтому-то их Стёпка был результатом не какого-то там расчёта или случайности - это действительно был ребёнок, рождённый по любви.
…Обычно после прихода с работы Минеев сразу шёл в ванную комнату, где, то и дело меняя воду, отмывал руки, пропахшие бензином, моторными маслами и ещё чем-то непонятным для обычного человека. Но сегодня руки были вроде относительно чистыми, как и его старательно вычищенная утром кожаная куртка. Поэтому, не заходя в ванную, он подошёл к жене, отодвинул прядь любимых волос, от которых пахло то ли цветами, то ли ванилью, и прижался губами к тому месту, которое впервые поцеловал, как ему казалось, совсем недавно. И прошептал, чуть прикрывая глаза: «Света… Светочка, как же я тебя люблю… если бы ты только знала…».
Волна тепла охватила всё его тело, как охватывала всегда в таких случаях, а он всё целовал, целовал свою любимую, не в силах оторваться…
