Убийство на улице Речной

  В городке Юзавске Петр Крючков был личностью не просто известной, а дико популярной особенно среди женщин чуть старше среднего возраста.
 
  Были у него когда-то и дом, и жена Марина, и машина, но он всё променял на многочисленные и беспорядочные романы.
 
  Что так нравилось в нём дамам сказать трудно: пятидесятилетний мужик, сухопарый, высокий, практически лысый, но было нечто такое в его быстрых темных глазах и в морщинках на высоком лбу, от чего таяло женское сердце.
 
  Оставив жене и сыну большой дом, Крючков перебрался жить в будку при лодочной станции на берегу речки Юзы. Работал он в местном МЧС пожарным (день через два), а в свободное время подрабатывал сторожем на той же самой станции. Так что, можно сказать, будка досталась ему как служебное жилье. И хотя удобств там было минимум, да и холодновато зимой женщин это ничуть не отпугивало, и страсти в убогом жилище кипели нешуточные. Дамы и дрались между собой, и выясняли отношения с неверным любовником, и устраивали загулы со всеми элементами оргии.
 
  Но числились за Крючковым ещё и такие поклонницы, которым вход в будку был закрыт, но это ничуть не уменьшало их интереса к его похождениям. Речь идет о старушках, проживающих вблизи лодочной станции на улице Речной.
 
  Для них он был человеком-праздником, можно сказать, единственной отрадой в их практически лишенной развлечений жизни. Едва только начинало смеркаться, бабушки, шустро постукивая тростями, подтягивались к ближайшему дому и занимали давно облюбованные места на завалинке как кресла в партере и начинали пристально следить за подходами к будке. И ничто не ускользало от их коллективного взора: ни одна даже самая юркая бабенка не могла прошмыгнуть незамеченной этими престарелыми Аргусами. А утром, отправляясь в больницу, на рынок или в банк за пенсией старушки охотно делились полученными сведениями со своими товарками с других улиц, поэтому подробности любовных похождений Крючкова знал весь город.
 
  Кто-то смеялся, кто-то осуждал, а кто-то и завидовал.
 
  Но вот когда Петра нашли в будке убитым, стало ясно, что кто-то его ещё и ненавидел. И этот некто раскроил череп мужику пожарным багром.
 
  - Тьфу, плевое дело,- сказал на "оперативке" начальник отдела местного РОВД,- и без того ясно, что или баба отомстила за измену, или мужик какой-то вспомнил, почему по утрам штаны надевает! У местных бабок спрашивайте! Они вам прямо под протокол всё выложат, ещё и от себя подробностей прибавят.
 
  Его подчиненные уныло переглянулись. Оптимизм начальства не вызвал в них ответного энтузиазма.
 
  - Пенсионерки на Речной могут конкурс устроить: кто из них противнее и склочнее! Поголовно самогон гонят и посторонних на порог не пустят! На Речной в каждом дворе по две, а то и по три собаки! Зубы, как у стаи Годзилл! И даже если достучишься до такой бабки, сразу же глухой, слепой и больной скажется! Или всякой ерундой голову забьет, к делу не относящейся!
 
  Начальство зло запыхтело, исподлобья глядя на "оперов".
 
  - Вот расскажите мне об этом, когда премию распределять будем!
 
  - Да мы что, мы - ничего! Только можно ведь и по-другому сделать, - моментально пошли те на попятную, - быстрее и результативнее!
 
  - И что вы предлагаете?
 
  - Тимохин на Речной всех знает! Вот пусть и идет в подворный обход. Пенсионерки ему всё выложат, как на духу.
 
  Участковый Федор Иванович Тимохин был ветераном местного РОВД, и уже давно вышел на пенсию, но всё ещё оставался на "боевом посту" по вполне уважительной причине: заменить его было некому.
 
  В полиции, как и в здравоохранении, и в образовании и пр. бюджетных сферах постоянно идет так называемая "оптимизация" производства. Но если закрыть в селах школы, больницы и библиотеки довольно легко, то правонарушения и преступления одним росчерком пера соответствующего министерства не остановишь, зато увеличивать закрепленную за участковым территорию можно до бесконечности. А уж как бедолага будет разрываться между тремя большими селами, десятком деревень, да ещё и городскими улицами никого не волнует.
 
  Вот и получалось: придет Федору Ивановичу на смену стажер, помучается месяц, другой и, сообразив, что всё равно ничего делать не успевает, норовит всеми правдами и неправдами найти себе не такое хлопотное место.
 
  Тимохин был мужиком заводным, нервным, постоянно ругался с начальством, но к работе относился ответственно, знал её и любил.
 
  - Да что там,- орал он в отделе, услышав про задание, - у меня же шесть ног! Я же пулей всю Речную проскочу и каждой бабке в душу залезу! А ещё попутно в каждый двор зайду и пересчитаю всю птицу на предмет прививок от птичьего гриппа, и бочки с водой проверю, потому что пожарным лень ж... поднять! Что ещё там надо сделать? Все тряпки в сундуках пенсионерок проветрить, пока опера со следаком будут самогоном накачиваться да пузо чесать?
 
  Отведя душу ещё и множеством нецензурных пожеланий в адрес коллег, участковый закрыл кабинет и поплелся в сторону Речной улицы, сжимая под мышкой видавшую виды папку с бланками протоколов.
 
  Начало октября в том году выдалось по-летнему теплым, и было даже приятно прогуляться в сторону реки, вдыхая прохладный воздух и любуясь уже порыжевшими ивами в изобилии растущими близ воды.
 
  Надо сказать, что мыслями Тимохин был весьма далек от подворного обхода. Он прикидывал: удастся ли съездить в ближайшие выходные на рыбалку, если зять починит к тому времени свой внедорожник. Но, к сожалению, этого же события нетерпеливо дожидались дочь и жена, чтобы съездить в областной центр за покупками. Федор Иванович сомневался, что ему удастся перекричать дражайшую половину, доказывая, что "Ашан" потерпит и до следующих выходных, а вот погода может испортиться.
 
  А вот и лодочная станция. Лодки и катамараны уже поместили на зимовку в сараи, поэтому причал был пуст, и только злополучная будка - последний оплот грехов покойного Петра одиноко отражалась в по-осеннему медлительных водах Юзы.
 
  Крючкова Федор Иванович хорошо знал и не раз с ним беседовал по поводу его разгульной жизни.
 
  - Допустим, Марина тебе не угодила,- терпеливо толковал он ловеласу,- найди себе другую да живи, как люди! Голова уже седая, а ты как кобель в будке торчишь: ни дома, ни нормальной постели. Ешь, что попало, пьешь всё, что горит! Эти шмары, пока ты кобелируешь вокруг крутятся, а как заболеешь? Печень-то не железная! Некому будет даже таблетку аспирину подать!
 
  - А, - отмахивался тот,- надоело! Любой бабе все время что-то надо: то шубу, то холодильник, то зубы фарфоровые! А вот мне сейчас всё пофигу: свободен, пьян и нос в табаке! Загнусь, так загнусь! Зато хоть остаток жизни проживу весело, не забивая себе голову всякой ерундой!
 
  Кто бы мог подумать, что этот "остаток" окажется величиной с гулькин нос! И кому же Петр так помешал? Коллеги считали, что чей-то ревнивый муж его багром приложил, но Федор Иванович не мог припомнить, чтобы кто-то из местных мужиков имел претензии к Крючкову. Тот не разбивал счастливых семей. Как правило, появлявшиеся в его будке дамы либо были "разведенками", либо находились в процессе развода.
 
  Впрочем, всякое бывает.
 
  Участковый не стал ломать себе голову версиями, а оказавшись на месте, внимательно оглядел тускло поблескивающие окошки окрестных домов. Жителей Речной улицы он знал прекрасно, поэтому к живущей напротив бабке Нюрке Шестаковой не пошёл. Та, если даже что и видела, внятно это никогда не изложит да ещё всё переврет. Тетка Настя Калаберда была вредной до дурости, и к ней отказывалась ездить "Скорая помощь", потому что даже умирая от высокого давления, баба из пакостности спускала на медиков собак.
 
  Чуть дальше по улице жили: вышедшая на пенсию учительница младших классов Ядвига Львовна Штырь, тетка Марья Перегудова и престарелая бабка Фрося, хорошо помнившая, как на местном вокзале во время коллективизации выступал сам Бухарин.
 
  Казалось бы, надо начинать с учительницы. Дама всё-таки с образованием и с хорошо поставленной речью. Но Федора Ивановича дрожь охватывала даже при мысли об этой бабе.
 
  Ядвига Львовна была причиной многих седых волос на его голове. Она постоянно засыпала вышестоящие инстанции жалобами на его работу.
 
  - Да не знаю я, кто у гражданки Штырь с веревки белье снял,- пылко оправдывался он перед начальством.- Вот она мне написала: "Пропали трое панталон розовых в зеленый цветочек и двое желтых в оранжевых уточках". Мне теперь всем встречным бабам подолы задирать, чтобы убедиться, что на них трусы без уточек?
 
  А ещё у Ядвиги Львовны постоянно исчезали с огорода тыквы и помидоры. Яйца неизвестные злоумышленники воровали прямо-таки из-под несушек. И если у соседей во дворах мирно стояли насосы, велосипеды и бензопилы, то у Штырь воры с бешеной энергией тягали даже древние потертые пальто и изъеденные молью кроличьи шапки, банки с огурцами, мешочки с семенами, а как-то исчез даже видавший виды ночной горшок. Кстати, последний Федор Иванович обнаружил в зарослях малины, когда выяснял, кто украл у неё двухметровое бревно для нового забора.
 
  Он бы заподозрил в шалостях местных ребят, но точно знал, что ни один подросток не будет даже из озорства прикасаться к её трусам и горшкам. Побрезгуют!
 
  Старательно обойдя дом Штырь, он направился к усадьбе Перегудовых. Тетка Марья выползла за ворота, едва только залаяли собаки. Судя по грязному фартуку и тяпке в руках, она ковырялась на клумбе, окучивая на зиму многолетники.
 
  - Чегой-то ты, Федор Иванович, скребешься? Никак из-за Петьки пришёл?
 
  - Из-за него самого! Утром его директор лодочной станции убитым нашёл.
 
  - Знаю, слышала...
 
  - А что слышала-то, Мария Фроловна?
 
  - Дык, что тюкнули его по темечку! Давно напрашивался. Мыслимо ли дело, мужик нормальный - не лодырь, на двух работах работал, а жил... Тьфу, язык не охота поганить! А всё эти проститутки, шалавы бесстыжие..., как их только земля носит?
 
  Федор Иванович в такт её словам согласно покачал головой, и опять вернулся к своему вопросу:
 
  - Так что произошло в тот вечер? Наверняка, с подружками на улице заседали?
 
  - Мы сидим на улице пока тепло, а сейчас, сам знаешь, темнеет рано! А я в темноте ничего не вижу. Пошла к окулисту, а он мне и говорит: мол, ты, бабушка, умрешь не от слепоты, а от сердца, вот пусть тебя кардиолог и лечит. А я анализы сдавала да у меня их потеряли...
 
  Рассказ о потерянных анализах холодил сердце тревогой о будущем современной медицины, но, увы, вряд ли способствовал раскрытию преступления.
 
  - Мария Фроловна, - терпеливо воззвал к собеседнице участковый,- кто был в тот вечер в будке Петра? Вы кого-нибудь видели? Или, может быть, что-то слышали?
 
  Женщина задумалась, машинально разбивая тяпкой комочки земли под ногами.
 
  - Кто-то был,- неохотно сказала она,- шум какой-то... Не знаю, как сказать!
 
  - Ругались, ссорились?
 
  - Да... вроде бы так, но как-то не так!
 
  Вот и поговори с ней!
 
  - Хорошо,- согласился Федор Иванович,- а с кем ссорился покойный? С мужчиной, с женщиной?
 
  - Да я как-то... тут мой кот пришел, и я его домой гнать