отрывок из повести Moof
Доктор Волошко убедителен, особенно когда он никуда не спешит и небольшое количество алкоголя уже придаёт течению его мысли направление, по которому он следует, никуда не сворачивая:
- Вот скажем режешь ты закоченевший труп, копаешься в том, что находится внутри его тела, и трудно проникнуться и поверить в божественное происхождение человека. Совсем трудно. Скорее даже наоборот, с каждым днём всё больше и больше убеждаешься в его предельной близости к самым паскудным животным. Но всё же бывают случаи, когда знаки свыше столь явные, ну просто так телеграфные столбы, что просто невозможно не поверить, что судьба человека не предопределена заранее и человеку не всегда воздаётся по заслугам. Я вот тоже в это никогда не верил, да и сейчас не верю, но случаются в этой жизни вещи, когда голову не один раз поцарапаешь.
Так восемь лет назад, мне пришлось оперировать троих охотников, неудачно съездивших на охоту. Да, вот так, сразу троих одновременно. Потому что больше некому было. Пока двоих штопал я, третьего зашивала медсестра под моим руководством. Места вокруг города, как ты и сам знаешь, уже давным-давно не представляют интереса для настоящих охотников. Если только уж совсем дилетант попадётся, или очень ленивый. Повытоптали же всё вокруг домашней скотиной, коровами, овцами да потравили лошадями на двадцать вёрст всё в округе. Поэтому и не интересно стало ходить в окрестные леса. Только ноги истопчешь понапрасну, да если только наудачу пару селезней или шальную куропатку добудешь и тому рад. Поэтому люди знающие уезжают дальше на юг. Там места не такие заселённые, озёр и болот больше, тайга погуще, и зверь не такой осторожный. Вот эти трое друзей кислых и решили совместить отдых и одновременно запастись дармовыми харчами. На кого охотиться заранее не предполагали, поэтому набрали всякого охотничьего припасу. И на уток и на зайцев и на коз и на медведя и на лося. Патронов, пороха и дроби был полон дорожный сундук всяких – от бекасина, до крупной самокатаной на сковородках картечи и жаканов. Потому что в такой дали от жилья нужно быть готовыми ко всему. Взяли в наём крестьянскую подводу, отправились на неделю в тайгу и остановились близь небольшой деревеньки Таяты.
Всю эту историю мне потом рассказал один из них. Не очень-то и хотелось её слушать, но приходилось самому делать ему перевязки и подшивать шов. А морфина для обезболивания было мало, вот я и разрешал ему болтать, чтобы он немного отвлекался и не так дёргался от боли.
Так вот. Приехали они уже поздно ночью, и уже было такое время, что было не до охоты. Успеть построить бы шалаш до темноты да обустроить костёр, с каким нибудь варевом. Но, слава богу, почти успели, последние дела доделывали, когда уже на расстоянии руки от себя ничего не было видно. А народ наш, сам знаешь какой. Всякое завершение работы требует отметить употреблением молока бешенной коровы. Потому как проезжая по Таятам успели они запастись двумя четвертями овсяной самогонки. Не удивляйся, у нас ведь всегда так. Люди по деревням голодом сидели, порой хлеб с половой и берёзовой корой пекли, а хороший овёс могли и на самогонку запустить. Так что с этим продуктом никогда перобоя не бывало. И вот решили они новое место крепко окропить таким напитком.
И пошла у них гулянка. А с закуской было трудновато в ту пору. Они же ещё дома решили, что пропитание себе охотой и рыбалкой добывать будут, поэтому взяли с собой пару фунтов соли, совсем немного сухарей, яиц, с ведро мелкой картошки, да и эту малость нужно было растянуть на несколько дней. Вот считай так почти без закуски и глушили самогон из кружек. А под это дело известно какие разговоры мужики ведут – про то, что жены дома сидящие зловредны и придирчивы, а их незамужние подруги ласковы да обходительны. И про то, что когда наступит коммунизм и отменят деньги, то можно будет совсем не женится. Так как в столовых паёк будет тоже бесплатным, как и стирка одёжи в общественной прачечной. Под такие мудрые рассуждения и поборол их морфей, приклонив головы к земле, и уложив неукрытыми прямо на подстилку из сосновых веток наложеных слоем вместо пуховых перин в шалаше. В таком виде они и уснули до самого утра.
А утром разбудил их стреноженный конь, неожиданно почти запрыгнувший на шалаш, удирая от медведя. Вскочили они с перепугу, почти из под самых копыт. Ничего понять не могут, с реки натянуло туман, такой густой, что в трёх метрах ничего не видно. У коня передние ноги путами стянуты, он по поляне то кругами скачет, то вертится как юла, а за ним гоняется медведь, на несколько секунд появятся из тумана, и потом снова нырнут как в омут. А когда снова конь к шалашу прискакал со своим преследователем, то один из охотников нащупал двустволку, и почти не целясь лупанул с двух стволов по медведю. Конь ускакал дальше, а медведь остался. Когда раж утих, подошли они к медведю и осмотрели его. Оказалось, что это совсем небольшой медвежонок, на которого нормальные пули и тратить-то было жалко. Большой-то медведь давно бы уже коня задрал, а этот только и успел, что хвост ободрать, да за ногу пару раз укусить. Не хватило ему ни силы, ни умения. А скорее медвежонок баловался, а не охотился. Но в тумане было толком не рассмотреть, вот с испугу и показался он размером с коня. Так негаданно первая добыча и прибежала сама к шалашу.
Им бы подумать, быстрей собраться да и уехать с этого места. Надо понимать было, что где-то рядом должна быть мать медвежонка, но у них же ещё было самогонки на два дня. Куда же они стронутся от такой благодати? Вот так радостные они и остались на месте, подливая в кружки мутный первач и громко вспоминая, где и кто что делал во время этой короткой охоты. А на свежие дрожжи много ли им нужно было? Кружка за кружкой, глоток за глотком, слово за словом так и увалились снова спать, только храп на всю поляну завибрировал. И костёр давно погас, так что даже дымом не дымил. А медвежонок убитый рядом с шалашом лежал. Будто собачонка набегалась и уснула. Думали, сейчас проспятся, освежуют его и сварят. Медвежатина она хоть и жестковата, зато нежирная и полезная для здоровья. Говорили им что она и от туберкулёза, и от малярии помогает, да и вообще вкусное мясо.
Тот мужик, который у самого входа лежал, хоть и пьяный был, но заряженное ружьё рядом с собой положил, так как сам был человеком боязливым и мнительным. И на всякий случай решил подстраховаться. Он же первый и пострадал. Когда совсем стемнело, и в небе не было видно ни звёзд не луны это и случилось. Не успел он проснуться и испугаться, как вскочила медведица в шалаш, как с неба на голову свалилась, перепрыгнула через него, мимоходом своими огромными когтями почти выдрав кадык на шее, и набросилась на тех двоих, кто лежал у стенки. Одному сразу почти напрочь откусила кисть руки, а другому уцепилась в плечо и так трепанула его, что совсем было с корнем не оторвала руку. И быть бы им всем троим разорванными и съеденными, да тот который был у входа с порванной шеей, не поднимая ружья лежащего на земле, просто умудрился нажать на курки и два раза выстрелить не глядя. Один дробовой заряд прошел мимо, напрочь разрушив стену шалаша, а второй удачно сыпанул мелкой дробью прямо в морду медведицы, по глазам и по носу. Взревела она как паровоз у полустанка и бросилась наутёк, ломая смородиновые кусты и топоча как табун коней.
Все трое остались живы, но все сильно покалечены. Тот, у которого почти оторвана рука совсем двигаться не может, тот у которого горло порвано, хрипит, валяется по земле, кровь изо рта пузырями. И только тот, которого она за кисть руки цапнула, ещё и может двигаться кое как. Перевязал он себя и дружков своих как мог одной рукой, разрезал ножом верёвочные путы у коня. Забрался на него, лёг на живот поперёк конской спины и так с трудом добрался до деревни, где у самой крайней избы его и приняли местные. Сознание он не терял, как мог объяснил что случилось и попросил помочь, потому что долго в лесу его товарищи не продержаться. Пообещал, что в оплату отдадут одно ружьё, если они доставят друзей в деревню, и второе, если довезут их всех до больницы. Вот так вот они и спаслись.
Привезли их к нам в больницу на телеге сын с отцом, жители той самой деревни. Все трое охотников были живыми и в сознании, да ещё к тому же и мало что соображающими, так как в дороге принимали обезболивающее, или по другому говоря, допивали самогон. Сгрузили их быстро и отправили в операционную. Потому что крови они потеряли очень много, дорого была тряской и дальней и просто удивительно. что они доехали живыми, особенно тот у которого почти не было руки.
Тут началась операция, а по больнице ходят эти колхозники извозчики, во все двери без разбора тыркаются. Главного «дохтура» требуют, чтобы дал им «гамагу», что два обещанных ружья забрали они законно, а не своровали у несчастных промысловиков. Объясняют это тем, что сами охотники написать «гамагу» не в состоянии. А не дай бог кто из покалеченных умрёт, то потом и доказать нельзя будет, что ружья взяты в оплату за работу. Надоели они мне, тогда я вышел, и пообещал им, что в случае любых вопросов, буду свидетелем, что ружья взяты законно и я был при том. Поблагодарили они меня, замотали два ружья в дерюжку, лежащую на телеге, а ружья по виду были хорошие, ещё царских времён, видно экспроприированные у буржуев. Прихватили ещё из поклажи остатки самогона и по паре дюжин патронов к каждому ружью, со словами, - «теперь это страдальцам будет без надобности, теперь они в лес до самой смерти будут бояться ходить, если живы останутся, дай им бог здоровья»! И упылили в деревню на своей замученной коняшке.
Руку конечно пришлось ампутировать напрочь, почти по самый плечевой сустав, рана была очень грязной и такой, что кость оголилась полностью и была опасность гангрены. Тут я без помощи обойтись не мог, и мы оперировали вдвоём. Тот у которого был повреждён кадык и подбородок, надо понимать в рубашке родился, при том что рана тоже была глубокой и опасной, но артерии на горле были каким-то чудом не задеты, красоту ему, конечно, тоже было не возвратить, но жив он остался. Дышать и есть он потом был в состоянии, но разговаривать уже никогда не смог бы, мышцы были сильно повреждены. А у третьего, которого оперировала медсестра уже в одинjчку, раны были самыми лёгкими, ну относительно двух других конечно. Подштопала она его, подшила аккуратно и трудолюбиво, так что потом даже швы было трудно отыскать, и осталась у него в итоге голая кисть правой руки, ни одного пальца не удалось сохранить, съела их все медведица в отместку за своего медвежонка.
Карточек тогда никаких ещё не было. И каждый доктор заполнял собственный журнал приёмов. Это был такой «гроссбух» куда вписывались все данные. Дата, фамилия, имя, отчество пациента, диагноз, назначенное лечение и отчёт о потраченных препаратах, и другие данные требуемые для учёта. Но никто и ничего почти не проверял. Потому что сами проверяющие порой знали меньше, чем практикующие врачи и вылезали в начальство в основном по партийной линии. Вам молодым сейчас и не поверить, как раньше
