ЛИЗАВЕТА СИНИЧКИНА

единственным другом. Александром Сергеевичем Горячим.
Если и были (а они поверти, были) настоящие коммунисты те, что с упоеньем когда-то слушали и читали труды Ленина, замирали при ураганном ораторстве Троцкого, и видели в мысли обоих как сделать лучше, как подарить светлую честную жизнь, а, не растоптать народы, превратив их в рабов. Так знайте, одним из таких настоящих несчастных коммунистов  был Александр Сергеевич Горячий.  Верующий до фанатизма в дело Ленина он родился на пятьдесят лет позже, чем следовала. Может если таких, коммунистов было бы большинство и вправду все вышло с коммунизмом иначе.
У всего настоящего должна быть вера. Была вера и у Александра Сергеевича Горячего и пускай, кто ни будь, скажет, что его вера была утопией, Сергей Горячий был настоящим, а мы с нашими сомнениями  и хлебом насущным слабы.
Муста прежде видел Горячего. Это был жилистый высокий человек, все в его портрете было ровно, четко. Прямые губы, ровный нос, высокий лоб, прямая ровная спина, развернутые прямые плечи как у пловца. Прямые четкие линии, такие же ровные бескомпромиссные, как и душа. И Муста не представлял, что такой человек может попасть к нему на прием в лице пациента. Посмотришь на такого человека и подумаешь, что он наверно здоров как бык и не болеет. Некогда ему болеть, как тот Петр Великий на знаменитой картине шагает навстречу пронизывающему ветру и все ему не почем. Да такие не болеют, да и спят меньше всех остальных. Словно сама природа заранее позаботилась о них, наделив их сверхчеловеческой силой, и только смерть прерывает их бег.  Пусть болеют другие они ни такие как все. И когда Горячий появился у Мусты в кабинете хирургу даже подумалось, не бредет ли он, не померещился ли ему Горячий.
На прием к врачу  Горячий пришел в костюме. Горячий всегда ходил в костюме. Ну, если по правде у него всего-то была два костюма выходной строгий и спортивный для дома. Еще пару брюк,  и рубашек с пяток- весь гардероб. Жил он один в малогабаритной квартирке, знаете в такой хрущевской клетушке, в которой не особо и проводил время, потому что клетушка.  Сами понимаете,  Горячему с его кипучей натурой нужно было пространство. Актовый зал, площадь, улица везде где только можно было развернуться. Не до чего кроме идеи и мысли Горячему не было дела, поэтому наверно, и было у него всего два костюма: выходной и спортивный. По этой же причине  было и не до семьи. В доме Горячего были только книги и радио, а телевизоре он вспоминал лишь только к очередному съезду партии. И бедные же были знакомые Горячего, у которых тот поселялся на время трансляций партийных съездов. Надо сказать, что при всех своих качествах прямоте и преданности «заветам Ильича» Горячев так и не продвинулся по служебной лестнице. Боялись. В прямом  смысле этого слова Горячего боялись и не хотели.  Потому что хотя бы приблизься на шаг Горячев к власти, пришлось бы работать и, так же как и Горячий иметь всего два костюма. И скорее всего, перестал бы он быть тем кем являлся. Не знаю кому что, а по мне лучше с чистой душой да с пустыми карманами, чем душевным уродом да в тереме.  Люди всегда хотели благополучия, стабильности, а такие как Горячий только бороться, потому что доказывания истин и есть их жизнь. Забери у них возможность доказывать правоту,  они сразу и умрут.
Горячего держали в Райкоме, знаете как вот влаг, что развевается над каждым административным учреждением, чтобы не сказали что чего-то нет, чтобы знали в лицо. Таких как Горячий было здорово держать, как безотказный инструмент пропаганды, лучших работников по делам молодежи нельзя было и вообразить.
Если есть на свете такое явление как вечный студент, то было и такое как вечный комсомолец. А почему собственно было скорее, что и есть. В комсомоле все-таки больше от поэтического, чем от коммунистического. У него уже и лысина блестит, а он хоть сейчас и в поход и на собрание и поднимать целину такой знаете идейный нестареющий душою поэт. Таким вечным комсомольцем был и Горячий с не погасшим пламенем молодости в сердце, что распирает и заставляет ноги нестись самим. Да что там ноги, заставляет  стараться подпрыгнуть выше головы. И пусть последние не возможно. Сами такие попытки чего стоят. У обыкновенного человека сверх усилий наберется всего на два три случая в жизни у таких как Горячий, что не день то прыжки. «Допрыгается!- скажите вы».  Да пожалуй, потому что нельзя так чтобы выше головы, но главное потому что, такие как Горячий не от мира сего. И не потому ли они приходят в наш мир, чтобы наш мир стал хоть на чуточку лучше? И неважно коммунисты такие или пророки важно, что они за идеал пусть и призрачные.
Прежде чем отправиться обескураживать Мусту, Горячий взял в регистратуре номерок на прием к хирургу, поднялся на второй этаж и как все терпеливо стал ждать своей очереди. Горячий абсолютно спокойно мог вести себя как все, но только чтобы потом не отступить, вооружившись силой и инструментами борьбы.  Знаете так чтобы сразу в лоб и без компромиссов.
По больничному коридору шли грустные уязвленные болезнями люди или стояли, сбившись в печальные стайки около дверей в кабинеты. Здорового вдруг по случаю оказавшегося в больничных коридорах, словно пресс давят все четыре стены и уныния так, и стучит бес спросу в сердце. Вот бы стеклянный потолок, чтобы видеть солнце.
Около часа Горячий прождал в очереди, и только Бог знает, как сохранил бодрость духа среди печалей болезни.
Уверенным шагом он вошел в просторный  хирургический кабинет.
Здесь все было ни так как там, в коридорах с печалями. Большие окна бес занавес наполняли кабинет чистым вселяющим надежду светом. Настоящие царство надежды будет в сердце больного больничный кабинет. Белые халаты, сверкающие приборы, свет. Есть во всем этом какая-то магия, которую разглядел человек и так умело использовал во благо. В такую минуту так мочиться прокричать: Хвала тебе человек!
Муста сидел за столом, на половину накрытым прозрачным стеклом как можно увидеть в школах  у учителей и врачей. И как это часто бывает под стеклом наряду со служебными записями была куча посторонних до службы вещей: старая открытка, фотография семьи, чистый конверт, забытый бланк на какой-то рецепт и золотой клиновый лист, буквально только вчера по случаю выздоровления подаренный хирургу маленькой пациенткой. Бережно словно реликвию хирург клал листок под стекло, и благодарил улыбающуюся счастливую девочку, которою после месяца мук наконец-то освободили от гипса на правой руке. И теперь доктор посмотрит на подарок, да и улыбнется. За окном кружила осень и вон их сколько за окном опавших листьев, но нет, этот под стеклом был для хирурга самым ценным.
Муста удивленно посмотрел на Горячего и взял протянутую ему не предвиденным пациентам больничную карту, такую тонкую, что можно было заключить, что в ней умещались только сведенье о рожденье да прививки тридцатилетней давности.
Горячий как у него водилось прямо с порога еще даже не присев, перешел в наступление.
-Ты, почему перестал ходить на собрания?- спросил Горячий так словно был для Мусты родным отцом и спрашивал с него, почему тот не навещал больную мать.
Ошеломив доктора и двух медсестер, что были в кабинете, не давая опомниться, Горячий продолжал:
-Если важная безотлагательная операция, то на первый раз прощаю, ну ты смотри мне старик. Что же я за тебя краснею.
И такое дружеское участия и забота была в словах и на лице Горячего, что не казался его тон фамильярным, хотя по определению и являлся таким. Чудеса, да и только, а может все искренние и настоящие такое и есть. Горячев говорил искренни и было видно, что переживал. А он и переживал, переживал, словно за родного брата.
-Вы что же только поэтому?- удивлялся доктор, приходя в себя и наконец-то понимая в чем дело.
-А ты что же старик, думаешь этого мало!- воскликнул Горячий и словно оскорбился. Взаправду оскорбился, может даже, обиделся.
Муста испугался.
-Присаживайтесь!
-Да постою. Насиделся. Ты лучше скажи, когда на собрания станешь ходить, а то так и знай, я и завтра приду и потом еще приду.
Муста молчал и только дивился этому необыкновенному человеку.
Горячий заревел:
-Ты что же может уже и из партии  выйти решил?!
Медсестры съежились от испуга и только думали, куда бы им спрятаться.
Муста решил схитрить, чтобы если даст бог без последствий избавиться от непростого пациента.
-Ты извини,- начел Муста как можно более дружески, словно взаправду был с Горячим на одной ноге. - Работы сам видишь сколько, полный коридор больных, давай в следующий раз.
-Э хитрец,- погрозил пальцем Горячий. Не выйдет! Ты что себе выдумал я так без очереди так сказать, пользуясь положениям? Обидеть хочешь?! Я целый час за дверью просидел. Вот и номерок у меня. Я права имею. Хочешь, не хочешь, а выложи мне пятнадцать минут.
-По форме значит?- спросил Муста.
-А как же,- ответил Горячий и был довольный, что его хитрость и дальновидность сработали.
-Хорошо. На что жалуетесь?
-На сон доктор. Сплю плохо. Да что там плохо, кошмары снятся! Есть доктор у меня один друг. Не поверите, на вас похож и тоже доктор.
-Ну-ну,- Муста заерзал на стуле.
-Да что ну-ну, доктор. На собрания он носа не кажет!
Муста улыбнулся.
Так что же про это и кошмары?
-Да куда там доктор. Если бы! Он взаправду наяву не ходит.
- А про что же кошмары?
-Не поверите доктор. Каждую ночь он приходит ко мне во сне и рассказывает про то, как хочет прийти на собрания.
-Действительно кошмар!
-Вот и я про то.
-Да, уникальный случай. Даже больше, случай прежде в литературе не описанный. Не знаю чем вам и помочь. Медицина в вашем случаи бессильна!- улыбнулся находчивый доктор.
-Ну, это мы еще посмотрим доктор. Я завтра приду. Право имею, - сказал Горячий и пошел на выход.
Муста смотрел Горячеву в след и не сомневался, что завтра увидит того снова. И представите, благодарил Бога, что свел его с таким удивительным необыкновенным человеком. Настолько искренним и настоящим, что только раде него можно, пожалуй, и сходить на это бестолковое собрание, пользы от которого как от крыльев петуху, которыми сколько не махай, петуху не полететь. 
И с этой самой встречи, словно как будто так оно было и надо Муста и Горячий сошлись. Сердца каждого из них  подкупало то, что чего не было у каждого из ни по отдельности оказывалось, когда они были вместе. Интеллигентность и такт одного и кипучая натура другого. Враждебная скромность Мусты и напористость в сердце Горячего. И конечно врожденная тяга к просвещению. Горячий был такой неутолимый охотник до знаний, что сам Муста удивлялся и поражался памяти Горячего, который на спор мог  продекламировать всякую страницу на выбор из Капитала. Сумасшедший? Да черт его знает. Ну, только Муста смотрел на Горячего и думал, что если бы его энтузиазм да на дело.
-Из тебя наверно вышел бы хороший врач,- говорил Муста. Память необыкновенная.
-Нет,- отвечал Горячий. Врачом не хочу. Хотя дело бесспорно полезное. Важное дело!
-От чего же не хочешь, если сам признаешь всю важность и пользу медицины?- спрашивал Муста и Горячий пускался в рассуждения.
-Ну, понимаешь старик. Вот что ты лечишь? Ты лечишь тело, ставишь человека на ноги. Копаешься во внутренностях