ЛИЗАВЕТА СИНИЧКИНА

человека, режешь человека, как говорится вдоль и поперек.  А он что этот человек, если был бесхребетный так и остался слабый душой и телом.  Стоял он когда-то на ногах, потом понимаешь, свалился, а ты его, стало быть, на ноги и поставил. Хвала тебя бесспорно. Но где развитие я тебя спрашиваю?! Нет превращения и все тут. И  нечего с этим не сделаешь. Ты меня извини старик, но перед матушкой природой медицина что младенец. Вон ты кому-нибудь живот сшил, а природа тот живот сотворила. Нет, врачом не хочу, а вот что  учителем не стал, жалею. Ты только вообрази себе – учитель! Какая силища заключена в его делах. Вот ты сам рассказывал, что для тебя твой Рощин. Ну  что ты был, если ни твой учитель! Ну, бегал ты там где-нибудь по горам. А так ты хирург- гений медицины. И я и другой. Всех нас когда-то покорила магия знаний, что из века век несет, и будет нести учитель - такой человек, которому подвластно будущее. Да именно будущее, не настоящее и прошлое, а именно будущее. Что учитель вложит в сердце сегодня, такое значит, будет и будущее.

                                                       

                                                          IV


Одним воскресным днем уже после третий или четвертой встречи, когда уже для обоих стало ясно, что теперь друзья до смерти, Горячий пришел к Мусте в гости. А в гости Сергей всегда шел непросто, а с подарками. И как само разумеющееся самый лучший подарок, по мнению горячего увлеченного человека полного мыслей и планов это конечно книга, много книг по возможности столько чтобы не унести, не говоря уже о том, чтобы когда-нибудь прочитать.
Муста конечно, как и любой советский гражданин знал о работах Ленина, что их много, но что столько даже в самом страшном сне представить не мог, и как любой советский гражданин, когда видел полное собрание сочинений Вождя Пролетариата, задавался неразрешимым вопросом, как столько возможно написать и кто это читает. Когда Муста открыл дверь и счастливый Горячий передал ему первую стопку книг и сказал я сейчас и убежал вниз по лестницы за оставшимися томами и так пять раз к ряду, у хирурга чуть не произошло помутненья рассудка. Муста читал, читал много, но все больше профессиональную литературу по медицине: справочники, работы по хирургии, что собственно положено хирургу. Для души бессмертного Дон- Кихота, который был его героем. И не проходила дня, чтобы Муста не заглядывал в великую книгу, которая как это принято называть как раз таки, и была для Мусты той настольной главной книгой жизни, которую, читая в сотый раз, вы открываете все новые и новые горизонты, что так созвучны с природой вашего собственного сердца.
-Да куда столько, что мне сними делать?- спрашивал Муста.
-Что значит что делать,- удивлялся Горячий. Читать, впитывать мудрости сок!
-Ты думаешь это мыслимо, столько?
-Вот в чем ваша беда,- говорил Горячий. Вы боитесь трудностей, да что ту всего лишь десяток другой томов.
-Десяток?- восклицал Муста и смотрел по сторонам, и ему казалось, что от количества томов у него двоится в глазах.
-Ты старик не паникуй раньше времени скажи спасибо, что капитал в салон не поместился и переписка Энгельса с Каутским, да много еще хороших книг.
-Хороших, хороших, заревел Муста, и сам удивился, что мог так неистово «свирепеть».
Муста быстро пошел в комнату и принес Сервантеса и, держа высоко над головой как факел, кричал:
-Вот что значит хорошая! Величия  этой книги сопоставима, только если с Коранам или Библией. Эверест!
-А кто ж с этим спорит старик,- спокойно говорил Горячий, - согласен, что по-сути все тобой названые произведения подпадают под одно, потому что описывают житие святых, подвиги, муки.
-Вот-вот подвиги муки!
-Но как добраться до них, как спрашивается превратиться в героя, это вот пожалуйста, - Горячий обвел руками тома.
-Да ты прав,- закивал головой Муста, если муки то это пожалуй и, правда. Мука над сердцем, что хоть в петлю!
Горячий был непоколебим и спокоен как гимнаст на тонюсенькой веревочке перекинутой через разверзнутую пропасть, может все эти бесчисленные тома и были той пропастью, и что всегда спасала Горячего так это ниточка его непреклонная вера. И переубеди его он в туже секунду погиб.
-Ничего подобного старик, ты все не так принимаешь к сердцу. Надо легчи надо давать мысли волю!
-Волю, волю,- закричал Муста. Да какая к черту воля, у нас в институте не ставили зачета по основному предмету, если вот не  уяснил зарождения природы капитала и пагубное его воздействия как инструмент подавления свобод и прав несших слоев населения. Пятнадцать лет прошло, а до сих пор помню, черт бы их все побрал. Теперь мне скажи на что хирургу, хирургу учить зарождения природы капитализма, не все ли ровно кого зашивать капиталиста или рабочего? Или что у капиталиста с рабочим животы по-разному устроены?
-А как же?- закричал Горячий. У капиталиста живот до носа, жир свисает до колен, у работяги живот к спине прилип. Что ж не разница тебе!
Муста взялся за голову, приложив Сервантеса  колбу все ровно, что спасительный компресс, что снимет жар и приведет нервы в порядок.
Проще было снести пирамиды и отстроить заново, чем переубедить Горячего.
На крики и шум из комнаты осторожно и пугливо показалась Юсуман.
-А ты говоришь, кто будет читать,- обрадовался Горячий.
-Слава всевышнему, она не умеет!
-Как не умеет!- закричал Горячий.
Юсуман вскрикнула и бросилась обратно в комнату.
-Сумасшедший дом!- воскликнул Муста. В операционной со скальпелем и то больше покоя!
-Что значит, не умеет,- кричал Горячий, он был потрясен. Да я после такого тебя призираю. Ты хирург- гений медицины, а твоя жена читать не умеет. Эксплуататор, тиран ты поработил ее волю. За кого ты ее держишь султан проклятый?!
-Да когда это кончится,- восклицал Муста с Сервантесом на лбу. Мне она  не жена. Он жена моего покойного брата.
-Да какая разница жена или не жена! Ты, почему ее не учишь читать?
Муста вздыхал о, если Горячий только знал, сколько хирург тратит сил и нервов да пожалуй,  собственную жизнь что обучить грамоте всех членов его семьи. Какая это незаживающая рана.
-Я знаю почему! Чтобы несчастная женщина не помышляла о своих правах!
-Ты не знаешь, что ты говоришь!- возражал Муста.
-Да что тут гадать все и так ясно. А я то надеялся, я видел в тебе единомышленника!
-Какого еще единомышленника в чем, с этим?- спрашивал Муста и показывал на тома.
-Нет, книги здесь не причем. Я про благородство, про порывы сердца!
-Ах, про порывы! Но вот тогда меньше болтал бы и коллекционировал макулатуру, а взял и научил девушку читать. А то у вас все говорить, прытко грамотные, а как до реальных дел. Я хирург я делаю дела, а ты только языком молотить!
-И научу!- закричал Горячий.
-И научи! Я тебе денег заплачу.
-Денег, денег,- заревел Горячий. Да я тебе морду набью капиталист проклятый!
Муста улыбнулся
-Ну, прости, прости,- и протянул Горячему руку.
Горячий долго не брал руку, но потом все же пожал.
-Куда книги ставить будем?
-Неси в зал,- вздохнул Муста. На проклятие поколений!

                                                         
                                                        V

-Юсуман не бойся, выйди,- позвал Муста.
Боязливо все одно как мышка выглядывает из норки, чтобы не было кота, Юсуман заглянула в комнату и, увидев Горячева, в туже секунду снова исчезла.
Горячий с мольбой посмотрел на Мусту.
-Вот про это я тебе и толковал. Напугать то смог!
На Горячева было больно смотреть, в глазах у него было такое отчаянье, как наверно только может быть у человека собравшегося выброситься с десятого этажа.
Мусте как врачу доставило большое удовольствие еще с минутку полечить товарища, так сказать для профилактики, но потом, конечно же, он сжалился в сердце взял верх человек.
-Сейчас я ее приведу, сказал Муста и пошел за Юсуман.
Горячий для важности и чтобы больше походить на учителя взял в руки первый поившийся том.
Осторожно Муста правел Юсуман, держа девушку за руку.
Увидев в руках Горячего книгу, и как он ровно держит спину и старается иза всех сил произвести впечатления, Муста улыбнулся, еле сдерживая добрый смех.
Горячий не дрогнув бровью, показывал иза книжки кулак.
-Познакомься Юсуман, это Александр Сергеевич Горячий, он станнит тебя учить читать. Если ты, конечно, захочешь иметь с таким дело!
Горячий сдвинул брови.
-Он хороший Юсуман,- подмигнул Муста товарищу. Да же слишком! Так ты хочешь?
Юсуман не поднимая головы, сделала что-то вроде кивка в знак согласия.
Горячий от радости чуть не подпрыгнул.
Муста конечно тоже был счастлив так Горячий Александр Сергеевич стал учителем Юсуман. Пожалуй, эта была одно из не многих чудесных встреч, что не проходит для жизни бесследно. Если хотите, это был Божий промысел, злодейка королева судьба стояла в стороне и от зависти кусала локти.
Занятия проходили в необыкновенной обстановке и было не понятно кто кого учил. Как-то весь неугомонный кипучий Горячий с первого занятия присмирел в хорошем смысле этого слова. Заимел внимание и научился в первую очередь отстаивать не идею, гореть на благо Другова в нашем случаи Юсуман. Просто прежде Горячий все больше прославлял  какие-то высокие материи, предпочитая все больше скакать по облакам, а тут опустился на небо и больше прислушивался к сердцу,  интуитивно понимая, что только так сможет достучаться до ученицы, только если станет думать о том, что волнует и трогает больше о Юсуман. О, если только было возможным, чтобы на каждого было по учителю, который считал долгом прислушиваться больше к не научным методикам, в которых сам черт ногу сломит, а к сердцу и к тому, что беспокоит его ученика.  Как то сразу Горячий понял, что одним грубым вдалбливанием азбуки тут нельзя ограничиться, что и не поймет Юсуман не буквы, если с ней не подружиться. И Горячий чуть не поселился в доме Мусты и все свободное время проводил с Юсуман, что Муста принимал как божью благодать, прежде по долгу оставляя Юсуман одну с ребенком, он беспокоился и переживал, теперь же когда был рядом такой учитель, было ничего не страшно.
Первым делом Горячий занялся ни столько Юсуман, сколько маленькой Фатимой. Играл, как только мог, варил каши и кормил с ложечки овощным пюре. Читал сказки старых мастеров, потому что Муста и слышать ничего про других авторов не хотел, и читать десятимесячному ребенку переписку Энгельса запретил под страхом смертной казни. Скоро Юсуман сама того, не замечая, потянулась к тому, кто так был добр к ее ребенку. Стали изучать азбуку на уровни быта. Отвлеченно запоминать буквы у Юсуман получалось с трудом, а вот так что бы вилка на букву в, ложка на букву л, соска на букву с, Юсуман выучила скоро, потому что Горячий чуть ли не ходил следом и с вилками и ложками в руках. Самое забавное началось, когда из букв стали складывать слова и попробовать их прочесть.
Юсуман сидела с тетрадкой и пробовала прочесть написанное учителем слово, например самое простое «вилка». Что это слово и значит ту самую вилку, девушка не понимала, пока слова жили для Юсуман как для ребенка, только вмести с предметами. Например, видя вилку, она сказала бы на столовый прибор вилка, но напиши буквами, вилка не подсунув ей эту самую вилку, вы имели все шансы просидеть до утра, слушая при этом самое невероятное.
-Вилка,-