не удастся, требовать от властей выдачи сей твари – так и написано было: «сей твари». А если те откажутся, обстрелять город из пушек.
Это матушка-императрица лишку дала: без объявления войны обстрелять город другой державы?!.. Так даже с турками не поступают, на что уж они сами вероломны и коварны. А здесь Европа, где мы так долго с укоренившимся мнением о русских как о варварах и азиатах боролись и ныне его почти совсем опровергли. И что же, едва европейцы нас за равных признали, вновь их от России оттолкнуть, столь диким поступком ужаснув? Я хоть в дипломатии никогда особо не разбирался, но и дураку понятно, что таковое наше деяние ни у кого одобрения не вызовет – напротив, осудят нас повсеместно.
Нет, ваше царское величество, тут надо действовать тоньше и хитрее, чтобы комар носу не подточил, а от нахрапа один вред будет. Понятно, что вам не терпится самозванку схватить, но если уж вы графу Орлову доверились, так доверяйте до конца; не сомневайтесь, о чём мы с вами говорили, он выполнит…
Рассудив так, я решил никоим образом не торопиться, а ждать, сколько потребуется. На охоте без этого нельзя – охотнику удача через ожидание приходит… И зажил я беспечной жизнью: гуляю, пью, веселюсь, на изумление итальянцам песенников, балалаечников, гудошников и ложкарей из России выписал, да медведей дрессированных – вот пошла потеха! Около моего «палаццо», дворца по-ихнему, денно и нощно толпа стояла – надивиться не могли; «Граф Орлов! Граф Орлов! – кричат. – Великий русский синьор!». Чтобы ещё более их поразить, велел я быка привести, и одним махом саблей ему голову отсёк; тут они ещё более завопили: «О, русский Геркулес! Браво, граф Орлов!».
Между тем, иногда я как бы в уныние впадал и бормотал вслух: «Ах, матушка-императрица, не ценишь ты своего слугу, который для тебя столь многое сделал! Ничего, Орловы себя ещё покажут…»
***
Долго ли, коротко ли, приходит от самозванки второе письмо, с приглашением посетить её в городе Пиза, а этот от Ливорно рукой подать. Стало быть, созрел плод, пора срывать… Надел я парадный мундир и во главе пышного кортежа поехал в Пизу. Итальянцы вдоль всей дороги выстроились и бурными приветствиями меня встречали; полюбился им граф Орлов!..
Приезжаю в Пизу, нахожу дом самозванки и почтительно прошу меня принять. А домик-то плохонький: не очень хороши дела, видать, у «принцессы Владимирской»…
Выходит она ко мне, мы с ней чинно раскланиваемся, а я тем временем её разглядываю. На императрицу Елизавету Петровну и графа Разумовского она, точно, чем-то похожа была: глаза имела большие, открытые, цветом тёмно-карие, – такие же у Разумовского были, – косы и брови тёмно-русые, как у Елизаветы Петровны. Ростом, правда, не вышла, и телом была суха, в то время как покойная императрица высоким ростом отличалась и дородностью, да и Алексей Разумовский также, – но в лице её всё же что-то было от них, если они, конечно, её родителями являлись. Однако, что разглядывать эту «принцессу», сказал я себе: кем бы она ни была по рождению, ныне она самозвано на престол российский прийти хочет, потому самозванка и есть.
– Ваш визит почётен и приятен, граф, – говорит она, между тем. – Какая высокая честь, принимать у себя столь прославленного полководца и во всех отношениях великого человека!
– Благодарю за добрые слова, княжна, – отвечаю. – Я не мастер комплименты отпускать, поэтому скажу просто: знал бы, что такая милая красавица здесь проживает, в первый же день сюда примчался бы. Я много женщин видел, но вы среди них подлинный бриллиант; позвольте мне стать вашим восхищённым почитателем. Эй, любезные! – зову я своих слуг. – Несите подарки, что мы привезли!
– Вы меня смущаете, граф, – смеётся она, показывая ровные жемчуговые зубы. – Вот так сразу идти на штурм! Теперь я понимаю, как туго приходилось туркам.
– Жизнь коротка, а я уж не молод, – говорю. – Кроме того, не привык ходить вокруг да около: мы, Орловы, в решениях быстры.
– Да, я об этом наслышана, – кивает она. – По всей Европе слава о ваших делах разносится – вот почему мне не терпелось с вами познакомиться. Я так и представляла себе графа Орлова как смелого, умного и решительного человека, но не знала, что он ещё и рыцарь по натуре.
– И этот рыцарь отныне у ваших ног, – подхватываю я. – Разрешите мне служить вам, княжна, и каждый день бывать у вас.
– Но как же вы будете ездить из Ливорно? – спрашивает она. – Путь не очень близкий.
– А я тут дом сниму или куплю; а не то давайте два дома рядом купим, и я буду ходить к вам запросто, по-соседски, – предлагаю я ей.
– Это так неожиданно, – она как бы даже растерялась. – К тому же, признаюсь, граф, я сейчас несколько стеснена в средствах.
– Путь это вас не тревожит, княжна, – о таких мелочах и толковать нечего, – возражаю. – Забудьте о своих стеснениях: я буду вашим казначеем.
– Есть ли на свете женщина, которая могла бы отказать графу Орлову! – опять смеётся она. – Во имя нашей будущей дружбы я согласна.
– Вот и славно! Засим откланиваюсь, чтобы немедленно приступить к делу, – прощаюсь я с ней. – Полагаю, завтра же можно будет переезжать.
– У вас всё происходит молниеносно, граф, – смотрит она на меня, удивляясь. – Я просто теряюсь от такого напора.
– Вы причина этого, княжна, – отвечаю я. – А что касается молниеносности, то, поверьте, я способен и на долгие отношения. То, что быстро начинается, не обязательно быстро заканчивается: по моему мнению, настоящее чувство начинается быстро, а длиться может всю жизнь.
– Я не желала бы ничего лучшего, – говорит она, взглядом меня лаская.
– Таково и моё желание, княжна, – целую я ей руку на прощание.
***
Дома были куплены в тот же день; хозяин одного из них никак не мог понять, как это возможно: прямо сегодня продать дом и тут же уехать. Но когда ему предложили вдвое, засомневался, а втрое – согласился.
Удачно было то, что оба дома имели садики на заднем дворе, разделённые стеной; её сломали и получился общий сад, так что мы могли с княжной Таракановой проводить здесь время, не опасаясь посторонних глаз. Правда, поляки, бывшие при ней, вечно крутились возле нас; как я понял, это именно они подзуживали самозванку занять российский престол, надеясь, что она вернёт Польше утраченное этой беспокойной и от того ослабшей страной . Впрочем, сии поляки были охочи до денег и карточной игры, так что ссудив им некоторую сумму, я избавился от их надоедливого присутствия.
В первый же вечер после переезда я вызвал княжну Тараканову на прогулку в сад. Тогда зима была, но зимы в Италии тёплые, у нас летом холоднее бывает. Деревья в саду зелёные стоят, луна сквозь ветви светит, и сам воздух её сиянием наполнен. Будто в сказку попал, а тут ещё эта принцесса байки свои рассказывает:
– Я подлинная дочь императрицы Елизаветы Петровны и графа Алексея Григорьевича Разумовского; при рождении мне дали имя Елизавета в честь матушки, – говорила она. – До девяти лет я росла при дворе любимой маменьки, затем должна была отправиться в Европу для дальнейшего воспитания, но мой кузен Пётр, научаемый женой своей, нынешней императрицей Екатериной, решил погубить меня. Его слуги бросились за мной, чтобы предать смерти, однако верные люди спасли и спрятали в глубине сибирских лесов. Когда мои преследователи и там отыскали меня, я была переправлена в столицу донских казаков, но и тут не нашла надёжного убежища, потому вынуждена была бежать в Персию.
Персидские вельможи сразу распознали, кто я есть по рождению, и окружили меня всяческим вниманием. Я жила в роскошном дворце, сотни слуг угадывали малейшее моё желание; ни в чём я не знала отказа. Но как-то ночью меня пытались убить подосланные Екатериной злодеи; пришлось мне оставить Персию и отправиться в Европу, в Лондон, где надеялась я найти защиту и покровительство. Я всё это действительно нашла, но не в такой мере, как думала, поэтому мне пришлось ездить по европейским дворам, дабы найти помощь против жестокой узурпаторши, под чьим гнётом стонет несчастная Россия.
Что касаемо моего кузена Петра, то он понёс расплату за то, что поддался соблазну власти: заняв российский престол в обход меня, он едва не был погублен всё той же Екатериной, коварной супругой своей. Едва избежав гибели, он принуждён был долгие годы скитаться под чужим именем по России, пока не решился открыться, кто он есть на самом деле. Совершенно раскаявшись в злых против меня действиях, Пётр воевал за возвращение трона нашему семейству, но потерпел неудачу. Я имею, однако, письма его, в которых он мои права на престол российский полностью признал.
Я слушал эти россказни со всей серьёзностью, хотя порой едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Верила ли она сама в то, что говорила, не знаю, но видал я одного актёра, который представлял на сцене Цезаря и так заигрался, что и в жизни начал себя вести как Цезарь; закончилось для него это плохо: зарезать его, не зарезали, но побили изрядно…
Впрочем, должен признаться, что рассказывала княжна бойко и была при этом весьма мила; даже недостатки свои она была способна в достоинства обращать – так, несколько кося глазами, она, чёрт его знает как, делала это привлекательным. Мне и притворяться не надо было, что я ею увлечён: она взаправду меня привлекала, и с каждым разом наши встречи становились всё интереснее.
Со своей стороны, я также открыл ей кое-какие подробности своей жизни, что ещё более усилило близость между нами. В самое короткое время мы так сошлись, что повсюду стали появляться вместе; я купил золочёную карету, в которой возил её на балы, маскарады, в театры и прочие увеселения; шла молва, что граф Орлов без ума от «принцессы Владимирской» и готов ради неё на всё.
***
– Но готов ли я был на всё? – проговорил граф, задумавшись. – Нет, себя обманывать нечего! Самое большее, на что я мог решиться, это оставить службу и жить с Елизаветой приватно, ни на что не притязая. Однако она на это готова не была: когда мы уже вовсе близки стали, и она явной любовью ко мне воспламенилась, мечтаний своих о короне и тогда не оставила.
Лежим мы как-то в постели; Лизанька ко мне прижалась, ластиться, как котёнок, всякие слова о любви шепчет, а потом вдруг говорит:
– Алёшенька, а флот тебя не подведёт?
– А если и подведёт, что с того? – отвечаю. – Один корабль для графа Орлова всегда найдётся; сядем мы на него и уплывём далеко-далеко, на край света. Совьём себе гнёздышко и будем жить в любви и согласии. Разве плохо?
– Неплохо, – вздыхает она, – но недостойно графа Орлова и наследницы престола российского: мы птицы высокого полёта, нам простого воробьиного счастья мало. Кто не дерзает на великое, тот и малого не заслуживает.
– А не боишься? – спрашиваю. – Худо ли, бедно ли, но до сих пор ты без опаски жила, а нынче по самому краю пропасти решила пройти. Свалишься, костей не соберёшь.
– Ты же ходил по самому краю, – возражает она, – и вон как высоко взобрался! Магометане верят, что в рай можно пройти только по тонкому волосяному мосту; кто сможет пройти, тот и обретёт блаженство.
– Слыхал я это, – отвечаю, – но не каждому в рай пройти дано: у кого грехи тяжёлые, тот непременно свалится.
– Екатерина же не свалилась? А уж у неё-то грехов хватает, – продолжает она спорить.
– Однако
