Ничего, малыш, прорвёмся! Рассказ

Сто двадцать тыщ. Прочитаем, отредактируем, напечатаем в мягкой обложке, всё чин чинарём. Бабки сразу, - предупредил жёстко.
Наконец-то, до недотёпы дошло: мало сочинить, намучаться, свихивая мозги в поисках нужных слов и фраз, ещё горше и труднее напечатать рождённое душевным трудом и донести намучанное до ожидающего в нетерпении читателя, да не задаром, а за столько, сколько он и не мыслил получить в качестве компенсации за истраченные шарики. Розовый окрас бесстыдных щёк сменился сразу же серым, мёртвенным.
- Мне столько платить?
Глаза предпринимателя повеселели, приобрели ироничный блеск.
- И ни копья меньше. В кредит не делаем.
Посрамлённый автор, пожелавший прославиться бесплатно, возмутился:
- Вы что, и с Толстого содрали бы плату?
Теперь у издателя изогнулись в улыбке губы.
- И с Достоевского. Пусть приносят, - разрешил, - и платят. Отредактируем и напечатаем без хухры-мухры, без всяких проблем.
Пришлось невостребованный шедевр спрятать подальше в стол, злорадно и мстительно подумав, что когда-нибудь после его смерти найдут запылённую папочку, и зарвавшийся издатель выдерет в отчаяньи последние волосы на круглой тупой башке. В конце концов, настоящий писатель пишет,  первую очередь, для себя, а не для скучающей толпы. Это судьба всех талантливых литераторов. С тем и прекратил партизанские прорывы в большую прессу с тылу.
Беспощадная природа, как всегда по весне, испытывала всё живое на прочность, на силу духа. Вчерашнее беспросветное серое ненастье сменилось сегодняшним утренним разноцветьем света, в радуге которого преобладали золотой, голубой и зелёный. Очистившееся от свинцовых туч небо радовало  бесконечной голубизной, воспрянувшие к жизни травы изумрудно зеленели, берёзы спешили развесить серёжки, кусты торопились раскрыть лопающиеся почки, птицы и птички импровизировали не хуже заядлых джазменов, призывая к возрождению и радости, и только близкое солнце малость подзадержалось, зацепившись за макушки далёких тёплых сосен, разглядывая, всё ли готово к его появлению на жизненной сцене. Но он, наученный опытом не одной весны и уже покрытый плотной коркой скептицизма, не обольщался, зная, что такая ясень непременно отдастся послеполуденным ненастьем, и всё из-за вредности матушки-природы, не позволяющей расслабиться рождённым ею слабачам. А каково бездомным и голодным? Такой маленькой и лохматой, промокшей до нежной неокрепшей кожицы? Да ещё и с пустым брюхом, не согревающим изнутри? Он даже сам покрылся холодными пупырышками, ощутив ответственность за тронувшее душу четырёхлапое беззащитное существо, заранее беспокоясь, как и где оно перетерпит холодный ливень, и потому изрядно загрузил пакет специально заготовленной с вечера белковой разнообразью, вызвав подозрительные взгляды супруги, приученной не задавать лишних вопросов.
Разбуженная ранней зарёй и свежим утренним ветерком стая уже ждала его, подняв головы и выставив навстречу влажные носы и настороженные уши-радары. Не двигаясь, они выжидали, когда он освободит хорошо видимый вожделенный пакет на тропу. Чёрная малявка была ближе всех и даже привстала, приветно замахав пушистым хвостом, украшенным репьями. Он уже признавался почти за своего, которого можно не опасаться. И он, не опасаясь их, позвал:
- Тяпа, ко мне!
Та сдвинула опущенные длинные лохматые уши вперёд, ещё усиленнее замахала хвостом, но не сдвинулась с места, очевидно, опасаясь трёпки от вожака и не поняв незаученной команды. Тогда пакетоносец, не выгружая пакета, извлёк из него кусочек варёного мяса и, сделав ещё шаг, подбросил ей. Тяпа оглянулась на больших сородичей, но те не сдвинулись с места, и только вожак приподнялся, оскалившись и глухо ворча на нарушение стайного порядка. Отдалённый, он был не страшен. Медленно приблизившись к кусочку, мохнатка ухватила его и мгновенно проглотила, с надеждой посмотрела на приносителя, давая понять поощряющим взглядом, что не распробовала, и стоило бы повторить. Тогда, совсем освоившись, он сделал ещё пару встречных шагов и, уже наклонившись, почти присев, выложил ещё два кусочка, а когда выпрямился, то обнаружил, что и вся стая, оборзев, уже рядом и тоже не против позавтракать. Пришлось и им россыпью кинуть в сторону набор всего, что было похищено из дома, а когда они стали, взлаивая и рыча, выяснять, что есть чьё, оставшееся мясо отдал малютке, и та, уже не боясь, аккуратно и быстро справилась с белковым завтраком, умненько и благодарно поглядывая на щедрого человека.
- Всё! – извиняясь, потряс он пустым мешочком, смял в комок и отбросил в сторону, где его незамедлительно подхватила одна из второсортных дворняг и утащила в кусты, чтобы удостовериться, что он и вправду пуст.
Утро оказалось и впрямь обнадёживающе ясным. Пока шёл, оставив стаю и обещав Тяпе прийти завтра, придумал рассказ, вернее, начало и конец его и понял, что выклёвывающийся сюжет уже не отпустит, пока не появится на бумаге. Конечно, он будет о дружбе собаки и человека, двух животных, нуждающихся друг в друге. И если случится, не дай бог, дождь, то он вернётся к стае, чтобы как-то заманить лохматку и спасти от ненастья. Так и шёл, улыбаясь, уверенный как никогда в том, что всё будет у них оки-доки.
Когда его позорно отфутболили от издательства вместе с Толстым и Достоевским, оглушив ста двадцатью, он, смирившись было с судьбой и пересиливая себя, решил больше не упираться в глухую стену зазря и завязать с бесперспективным раздраивающим занятием, но вредоносный вирус сочинительства так глубоко вгрызся в душу, что болезненный нарыв удалось прорвать лишь тогда, когда незадачливый писака, бестолково шарясь в интернете, натолкнулся на литературные сайты, поглощающие любые сочинения без всяких условий и, главное, абсолютно бесплатно. Вот где, обрадовался непризнанный гений, удобно разрядиться от писательского зуда, и, воспрянув поникшим было духом, тут же сплавил в один из наиболее объёмных и популярных сайтов два наиболее удачных, по его мнению, рассказика из бытовухи с примесью мистики и фантастики, что так любят юнцы. Убедился, что оба дошли, и их даже начали читать, успокоился, решив, что нашёл-таки свою, пусть и виртуальную, тропку в пантеон искусства. Можно было осмелиться и на более серьёзное клёвое сочинение, которое бы потрясло невидимых читателей, а главное, освободило бы душу и мозг от теснившихся там миросозидательных идей и чувств. Нечаянная встреча с чёрной малявкой ещё больше уверила в мысли, что привередливая судьба, наконец-то, подкинула спасательный круг, и надо покрепче уцепиться, пошевеливая больше не руками, а мозгами. Верно говорят, что интернет – великая штука. Через сайт он придёт к читателям таким, каков есть на самом деле, обнажённым до последнего нерва, без маскировочного макияжа и сглаживающих редакционных правок, и без всяких нивелирующих посредников. Сразу будет понятно, чего ты сам по себе стоишь, без унизительной дани за бесталанность. Брать плату за любое сочинительство, будь то литература, живопись, музыка, театр, эстрада – вообще грех, поскольку талант дан богом избраннику даром, и спекулировать божьим даром непотребно для избранника. Зарабатывать на жизнь, вернее, на существование, надо другим, а талант следует дарить людям бескорыстно и только тогда, когда душе невтерпёж. Искусство не должно быть ремеслом, тем более оплаченным. Вряд ли, однако, такую ересь примет хоть один из тех, кто назначил себе цену, кто мыслит себя исключением среди себе равных. Сайт даёт возможность понять, как тебя читают, и тем самым беспристрастно оценить твою истинную стоимость. В общем, он поневоле стал заядлым сторонником виртуального братства писателей и читателей. Не надо пресмыкаться перед издателем и маяться с редактором, отстаивая своё индивидуальное виденье сюжета, угождая и уступая тому и другому и уродуя сочинительскую душу. Можно беззвучно и беззлобно, не глядя в лицо друг другу, поцапаться с наиболее впечатлительными и въедливыми очкастыми защитниками интеллектуальных запретов. Горьковский Данко пожертвовал для вывода народа из тьмы сердцем, а они, современные носители Слова, через сайты виртуально жертвуют виртуальному люду виртуальную душу, всё, чем богаты. Не следует забывать и того, что бережливый читатель с дырявыми карманами получает бесплатное чтиво и возможность приобщиться к миру искусства. Да ещё много чего дарит интернет, если покопаться не торопясь, подумать, и главное из всего – накропал, отправил и радуйся, затаившись. Ну, а если не станут читать, и то не беда, всегда следует помнить в оправдание, что каждый уважающий себя писака творит, в первую очередь, для себя, и в каждом его произведении торчат выше всех его уши. Довольный собой и судьбой виртуальный писака даже рассмеялся вслух. Конечно, недурственно было бы заиметь и реального закадычного дружка, которому можно бы периодически и без сопротивления освобождать неутолённую душу, поплакаться на неблагодарное человечество, высказать веские сомнения о том, туда ли мы идём, посоветоваться с очередной фабулой очередной гениальной задумки, и лучше бы он был не только понятливым и прощающим, но и молчаливым как… как малявка, оставшаяся на тропе. Он снова рассмеялся, довольный сегодняшним утром.
А следующее оказалось ещё приветливее, ещё светлее и красочнее ушедшего, стёртого жарким днём и прохладной звёздной ночью. Дождя так и не случилось, и слава богу! Стая была на месте. И оно, это утро, стало ещё приветливее и радостнее, когда Тяпа, не ожидая зова, сама подбежала к нему и вопросительно-требовательно уставилась умными тёмно-карими поблёскивающими глазами, предлагающими сиюминутную дружбу взамен на котлету. Котлет не было, выложил, присев, кусок варёного мяса с жиром, и она, уже доверяя, не убежала с подачкой, а счавкала, умильно поглядывая на человека, и ещё попросила повлажневшими глазами, облизывая губы и нос. Выдал ещё, положив кусок совсем близко от своей ноги. И этот был сжёван и заглочен без опаски, а больше не было. Остался кусман печёнки, который предназначался стае. Занятые мясом, они с Тяпой не заметили, как совсем близко подошла вожатая сучка и, тоже заискивающе помахивая хвостом, требовательно поглядывала на убывающий умопомрачительно пахнущий пакет. Её не смутил даже остерегающий рык палевого кобеля – запахи вкуснятины притупляли все предостерегающие инстинкты. Пришлось кормильцу, скрепя сердце, отломить кусочек печёнки и бросить ей. Она, поймав на лету, сделала судорожный глоток, и печёнки как не попадало. Узрев измену, Тяпа тихо подвыла, подползла совсем близко и даже позволила, чуть изгибаясь, словно отстраняясь, погладить себя по холке, надеясь за это получить то, что предназначалось ей, а отдавалось другой, и что так вкусно пахнет. Он раскрошил хорошо сваренную печень, высыпал кусочками перед ней, и она, может быть, впервые попробовав такое, поняла, что он настоящий друг, и его нечего бояться. Он ещё её погладил, осторожно, легко, стараясь не навязывать ласки, которая, когда её много, может быть хуже зла. Бросил пакет с остатками еды и запахом печёнки на растерзание стаи, простился с Тяпой, старательно вынюхивающей и