пятнадцати патронов в одного из этих.
- Вовка! Мы же договорились, - попеняла укоризненно сердобольная учителка. – Нельзя быть злым, беспощадным и жестоким даже к таким, как они. Пойми: они тоже не виноваты, их заставляют быть такими.
Мститель тяжко вздохнул.
- Понимаю, и сам не хочу быть злым, как они, но не получается, - повинился сокрушённо. – А он добрый, да?
Мать вздохнула ещё тяжелее.
- Да.
- Я найду его, - твёрдо пообещал подрастающий помощник. – Жди, я побежал.
Он нашёл его во втором доме. Вальтер стоял за застеклённым окном второго этажа со стороны входа и беззвучно махал руками, показывая, что он здесь, не потерялся и помнит о Вовке. Потом разом исчез, выскочил из подъезда, подбежал к забору, перекинул плоский пакет в грубой бумаге, перевязанной шпагатом, и ещё быстрее убежал внутрь дома. Вовка кинулся подобрать посылку, но тут звонко и грозно прогрохотала автоматная очередь, и пули выбили дорожку земляных фонтанчиков вблизи пакета, заставив мальчика непроизвольно отпрянуть и с недоумением поглядеть на вышку. А оттуда гортанно:
- Лэ-э-жать! Стой! Стрэ-ля-ять буду! – и уже резвой походкой подходил какой-то военный.
- Ты – кто? – строго спросил у обмершего от страха мальца. – Откуда?
- Я – там, - ответил одеревеневшими губами Вовка, показав рукой в сторону своего дома.
- Что там? – подошёл лейтенант к пакету.
- Не знаю, - честно сознался задержанный.
- Твой?
- Нет, - соврал партизан.
Лейтенант снял фуражку с красным околышем, утёр пот со лба, пнул пакет хромовым сапогом гармошечкой, тот послушно отлетел в сторону и снова плоско замер. Тогда краснорожий с водянистыми глазами поднял его, развязал, освободил фанерку от бумаги, покрутил перед глазами, любуясь.
- Гарна! – и снова к Вовке: - Хлеба спрашивал?
Пленный вывернул карманы, развёл руки.
- У меня нет.
Охранник подозрительно оглядел его, хлопнул фанерку о толстое колено так, что она треснула пополам, и отбросил подальше от забора.
- Цикай отселе! Ещё поймаю, уши вырву! – Повернулся и твёрдой уверенной походкой пошёл к своим, к недалёкой будке у заборных ворот.
А Вовка, еле оторвав от холодной земли одеревеневшие ноги, прытью рванул прочь, не забыв, однако, прихватить изуродованный дар. Не помнил, как добежал до своего дома, взлетел на свой этаж, влетел в свою комнату, запер дверь на ключ, брякнулся на кровать и, подтянув коленки к подбородку, замер на боку, переживая заново страшное и настоящее приключение. Так и пролежал, затаившись от чужих за запертой дверью, коротко вздрагивая, когда ходили соседи, пока не пришла мать и не освободила от угнетающих страхов. Открыв дверь своим ключом, она подошла к нему, положила на лоб прохладную успокаивающую ладонь.
- Ты что? – спросила обеспокоенно. – Занедужил, солдат? – Распрямила его скрюченные ноги, подвинулась поближе. – Что с тобой? – не узнавала всегда подвижного и энергичного сына.
- Я его нашёл, - почти прошептал тот, не поднимая головы. – Нашёл! – повторил громче и увереннее.
Опытная родительница не торопилась с расспросами, не дёргала, ожидая, когда он сам расскажет, что такое случилось, почему он спрятался в запертой комнате на кровати и никак не может прийти в себя.
- Он тебя напугал? – спросила осторожно.
- Не он, - отверг негодное предположение сын, - не он, а они.
- Кто? – старалась мать не показать всё более захватывающей её обеспокоенности и страха за малыша.
- Эти! – зло и с силой ответил поисковик. – Они стреляли.
- Как! – не на шутку всполошилась мать. – По тебе? Как можно! Вот фашисты!
Переполненный душевной обидой, Вовка сел, тесно прижался к надёжной защитнице, крепко обхватив руками.
- Рядом пролетело, - успокоил, и сам, успокаиваясь, но не сдержавшись, заплакал, не вытирая скупых горючих мужских слёз. И сквозь облегчающие слёзы рассказал доподлинно, что с ним произошло, ни чуточки не приукрашивая и не прибавляя, ведь мама всё равно всегда знает, когда он завирается.
- Знаешь, - освободилась мать от его рук и сама крепко прижала самого дорогого человека на свете к груди. – Ты не ходи туда больше, ладно?
Вовка молчал, соглашаясь, хотя и не был уверен, что искренне.
- И ты не ходи, - выдвинул встречное условие, и мать тоже промолчала, только крепче прижала сына. – Не будем нарываться, - решил подрастающий глава семьи, - зачем нам? Так? – но в голосе, всё же, прозвучало сожаление.
- Так, - подтвердила союзница. – Как скажете, мой командир. Вот, скоро выпихну последних лоботрясов из школы, пусть катятся чертополохом своей дорогой, а мы с тобой укатим куда-нибудь в деревню, где есть речка или пруд, напьёмся парного молочка от пуза, - Вовка брезгливо сморщился, - наедимся молодой пукающей картошечки до отвала, - Вовка плотоядно облизнулся – картошку он любил, особенно со многим маслом, - и заживём, как помещики, до самой школы. Лафа, а?
- А то! – согласился напарник.
- На-а-чи-и-таемся… - мечтательно протянула учительница. Вот тут уж без Вовки – на чтиво у хорошиста никогда не хватало ни времени, ни терпения. Да ладно, как-нибудь увернёмся – решил не огорчать мать понапрасну. – А пока, - продолжала та, отстраняя сына, - надо вплотную заняться текучкой, чтобы ничто не задерживало с отъездом.
Неотложных дел и вправду скопилось немало, особенно у Вовки. В первую очередь надо бы просверлить дуло браунинга и вставить железную трубку, а то убитые не хотят быть убитыми, ссылаясь на то, что пистолет не настоящий. Потом пора, наконец, взяться за рисование – Алёнушка ждёт не дождётся. Её он нарисует без козла – слишком много тому чести. Без козла, а с собакой, с овчаркой с высунутым языком и торчащими ушами, чтобы охраняла девчушку. Ещё предстоит смотаться в очередь за хлебом да удержаться и не слямать верхнюю корочку. Пацаны должны были сходить за ракетами в лесной склад, и, если добудут, то придётся запустить в дальней роще, куда солдаты добежать не успевают да и не очень-то хотят париться. И тут же вспомнил:
- Вот балда, совсем забыл – память девчачья, - звонко хлопнул себя по выпуклому лбу мыслителя-забываки. – Мам, я ведь прихватил под вражеским огнём то, что перекинул Вальтер, - шустро сунулся в свой угол, заваленный чем попало, но всем нужным. – Смотри, - достал разрозненные куски фанерки и сам впервые увидел, что на них изображено. – Это ты! – завопил в восторге. – Как настоящая! – Соединил кое-как обе части. – Вот, гад, разломал!
Мать взяла у него послание художника и почему-то порозовела, став на самом деле такой, как нарисованная. Только трещины на шее, слава богу, нету.
- Ничего, - утешила отважного бойца, - ты склеишь, подкрасишь, сделаешь рамку, и будет ещё лучше. Сделаешь?
- Ещё как! – твёрдо пообещал умелец. – Перво-наперво, - и замялся. – Только вот дуло проткну у пистолета.
- Это конечно, - согласилась мать. – Иди пока погуляй, а я чего-нибудь к ужину сварганю.
Погулять случилось до темноты – то одно, то другое, цепляющееся за первое, так и не заметил, как стемнело. А дома ждала настоящая котлета почти вся из мяса.
- А ты? – подозрительно спросил у кухарки, подкладывающей усталому хозяину побольше жареной картошки.
- А я уже, - и спрятала глаза.
После такого сытного ужина, естественно, ничего не захочется делать. Попробовал было продолбать дуло шилом и отвёрткой, но глаза слипались, руки не слушались, и в результате пустил трещину по всему стволу, хоть выбрасывай. «Был бы Вальтер», - подумал с сожалением, вздохнув, - «он бы сделал». Покрутил-покрутил в руках испорченное оружие и забросил в угол. Оставалось только с досады залечь в постель и клятвенно пообещать, что обязательно займётся хозяйством прямо с утра.
Короткое лето торопилось перелистать жаркие страницы календаря, торопя туристов в деревню на откорм. Ничего выдающегося во дворе и окрестностях не случалось, мама уже выпихнула всех остолопов в свободное плавание, а Вовка никак не мог начать творческую карьеру художника-реставратора. Да и погода стояла на редкость удушливая, ленивая и сухая, и вдруг, как гром среди ясного неба: немцы уезжают! К воротам зоны, включающей три так и не достроенных двухэтажки, подкатили аж пять полуторок со звёздами на дверцах, и тепло одетые немцы, проходя по одному сквозь нашенский шмон, вскарабкивались через откинутые задние борта в кузова, втягивая за собой объёмистые фанерные чемоданы, и плотно усаживались на поперечных досках. На исхудалых с торчащими скулами и подбородками лицах не видно ни радости, ни сожаления, а только покорность судьбе, диктующей свою непредсказуемую в плену волю. Многих никто и ничто не ждал и там, на далёкой родине.
- Куда это они? – спросил Вовка у Витька с первого этажа, который уже успел сбегать к воротам, всё разузнать, получить подзатыльник у матери и теперь безопасно наблюдал за погрузкой вражеского войска издали.
- Ясно, куда, - ответил тот, злясь, - к себе, в фашистскую Германию. Так и не достроили, гады! – выругался по-взрослому.
- Навовсе? – глупо уточнил Вовка, задумавшись.
Витёк недовольно фыркнул.
- Мамка говорит: ещё придут – дорогу знают, так что не лезь к ним, пусть уматывают.
«А как же Вальтер?» – застряло колом в голове. – «И он?»
- Пойдём, посмотрим вблизи, - предложил, - может, что обломится.
И они юрко заскользили между кучкующихся женщин, не работающих по какой-то причине в сплошь трудящейся стране. И глаза, и лица женщин были злые, хмурые, не дарящие доброго пути. Не торопясь, зорко шаря глазами вокруг да около, парочка обошла все грузовики, то и дело ожидая, что их вот-вот турнут прочь, но, как ни странно, никто не шпынял, ни свои, ни эти, и только резкие металлические команды немцев заставляли сторожко оглядываться и держать ноги наготове. Витёк, в основном, зырил около машин, а Вовка внимательно вглядывался в сидящих в кузовах. Все они казались ему на одно недружелюбное равнодушное лицо, и никто не встал, не помахал на прощание рукой, не окликнул: «Вовка! Малшык!». Где же он? Почему не хочет показаться? И пистолет не сделает, не научит рисовать, не встретит утром улыбкой, и сам русскому не научится. Повесив голову, «малшык» удручённо побрёл домой, не отвечая на оклики первоэтажного друга. «Ну и пусть!» – подумал с горечью и обидой. – «Мы тоже скоро в деревню уедем, получше всяких Германий!». И всё же на сердце было тяжело, в душе смурно, а в голове пусто, как будто его грубо и подло обманули. С трудом, по-старчески, поднялся на второй этаж, осторожно и тихо открыл дверь, чтобы избежать маминых трудных расспросов и… замер, широко открыв глаза, даже волосы дыбом встали от удивления. У балкона, у нашего балкона, спиной к свету стоял тот, кого Вовка так тщетно искал, и, раскинув руки, ждал малшыка, а тот с размаху, не очень-то и задумываясь, кинулся к нему на шею, захлебнувшись от радости. Он по молодости не знал, да и не хотел знать, как много предстоит мытарств, унижений и горя, пока их разрозненные три «В» соединятся в нерушимый семейный вензель 3В.
