Трус (рассказ)

Значить, так… Ты, Гнилой сидишь напротив Жигана, друг на дружку не смотрите, не интересуетеся, значить, ничего интересного на мордах ваших не написано, понятно? И, главное, не дрожи, сука, не трясися! На тебя ведь иной раз смотреть – легче повеситься… Ну, а если краснопёрые догадаются и завалишь ты нас, Гнилуша – тогда не жди от меня, болезный, никакого сострадания…Главное, значить, не мешкать! Как только они подходят – сразу их, сходу класть! И не дрейфить, не меньжеваться: я у дверей сидеть буду, спать вроде для них-то, так что подмогну, понятно? А как положите краснопёрых и пушки снимете – сразу, значить, на первой остановке и выходим. Это, скорее всего, Цемгигант будет, раз они, краснопёрые-то, от Песков итить начинают. Я знаю, проверял сколько раз… Меня не обманешь, нет…
Да какие пассажиры, Гнилуша, какие во втором часу ночи пассажиры? Я же специально на той, значить, последней электричке цельный месяц штаны протирал! Не бывает в  это время пассажиров, тем более в последних вагонах! Народ, он сейчас пуганый, он, значить, после девяти на улицу-  ни ногой! Он дома сидит, народ-то, чаи гоняет с сушками-баранками, телевизор смотрит про разные шоу, супругу, значить, толстомясую с испугу щиплет! Это только нам, горемыкам бродяжным, щипать некого, да и некогда! Ну а если какой псих  в наш вагон и затешится, то чего ж – значить, судьба у него такая скорбная.  Придётся и его… Где двое, там и трое, чего считать-то… А ничего! Чтобы, значить, ночью бабу свою щипал, а не по электричкам шмонался! Сам, значить, виноват!
Что? Да не бурчи ты, Гнилой, не бурчи! Вырабатывай, хе-хе, свой командирский голос! Ты же, помнится, на офицера учился, на командира, значить, нашей непобедимой и легендарной… А сам виноват, сам! Не надо было студенточку-то сильничать, нехорошо это, не по-людски. Надо было с разговорчиками к ней, ласково. Конфетков купить, цветочков, значить, разных… Глядишь, она бы и сама дала, добровольно. Они ведь глупенькие, студенточки-то. Хоть и в умных институтах учатся, в науках разных себя найтить пытаются, а всё одно – дуры дурами… А, может, Гнилуша, тебе ментов жалко?  Молодые, здоровые, будильники у каждого семь на восемь. Дома, небось, бабы ждут, детишки сопливые с горшков ручонки тянут: папа! папа! – а ты по ихним папам картечью… Тока задави ты, значить, жалость эту, злодейку проклятую, задави сразу и под самый корень! Я по себе знаю: если сразу не задавишь, есть она тебя потом будет, грызть, покою душевного не даст. Измытисси весь, переживаючи… А нам жалеть никак нельзя! Нам ихние пушки во как нужны -  а как, значить, взять? Попросить, хе-хе, дескать, дайте, дяденьки хорошие, пистолетики на пару дён, а то на авиационный завод как раз зарплату повезут, а с инкассаторами без пистолетиков разговаривать, значить, ой как скучно! Постреляют нас, ребятинушек горемычных-   и все дела! Хе-хе-хе… Не жалей, Гнилуша! Россия большая, баб много, ещё минцанеров нарожают! Какое добро…Ты вон лучше на Жиганушку нашего посмотри! Как он того постового-то, а? Тот только крякнул -  и все. Полетела, значить, душа на небеса… Жиганушка – он мастер, каких мало. Одно жалко – языка лишился. Но опять же по дурости. На зоне порядки строгие: чуть чего не то вякнул – язык на стол! Воспитание! Да… А то б много чего порассказал… А Жиганушка? Чего мычишь-то? Новое-то болтало не выросло? Хе-хе-хе… Эх, кабы ты поумней был – цены бы тебе не было. И за каким ты тогда к Коське-боксёру в барак полез? Закон забыл -  к чужим не соваться? Как он ещё тебя живым отпустил, Коська-то… Ну, ладно, други верные! Как говорится доклад закончен, прении – тоже, приступим, помолясь, к неофициальной дружественной части! Положи-ка мне груздочков, Гнилуша! Ага… Ну, господа-товарищи, за удачу! Чтоб чего нам, значить, хотелось, того и смоглось! За фарт, мать его…

Сегодня с самого утра у Николая было препоганейшее настроение. Этот снос, как он его уже вымотал… И как и думал, как и боялся, а в архитектурном отделе его опять прокатили… Главный архитектор даже глаза свои хитренькие, модными очками с такими же модными, чуть затемнёнными стёклами, как вражеской амбразурой закрытые-отгороженные, выпятил: «Я что-то не помню вас, гражданин! Подойдите к Татьяне Петровне, двадцать восьмая комната, она как раз вопросами сноса занимается… (а в глазах этих заочёченных – тоска зелёная и раздражение: достал ты меня уже, мужик, своей детской непосредственностью!). И он, конечно, опять купился, опять пошёл в эту двадцать восьмую, которая не комната, а дыба! «Здрасьте! Я по поводу сноса, точнее переноса дома…». Тонкие брови Татьяны Ивановны, этого Малюты Скуратова в юбке, хищно-недоумённо-капризно изогнулись: «А я тут при чём? Я же вам уже всё объяснила…» - «Ну как же, - опять растерялся он. – Мне же Брикетов к вам сказал…» - «Ах, Анатолий Иванович… (а в глазах – надпись: какой же он скотина, этот Анатолий!)» - Брови деловито придвинулись друг к другу. Малюта взялся за раскалённые щипцы. – «Не раньше вторника». – «Как же так? – растерялся он. – Мне же до конца недели надо строителям ответ дать!». В ответ – равнодушное, валящее с ног хмыканье (надо – значит давай. При чём тут мы-то?). «А ещё лучше – в четверг, утром. А сейчас, извините, очень-очень занята!». – И склонилась над бумагами. Это называется – иди отсюда, надоеда! И ходють и ходють, и ходють! И чего, понимаешь, ходють! Развелось вас, ходоков, ещё с ленинских времён, всё никак не успокоитесь!
Он кинулся назад, к Брикетову. Но тот уехал, уехал, уехал, успел уже, «и будет в конце недели, не раньше!». И Николай тут только понял: бесполезно всё. Как не брыкайся, как не изворачивайся, как не грози Москвой (умора, он ещё и грозит! Сейчас Москва всё бросит, и приедет твои гнилушки спасать! Делать ей, Москве, больше нечего!), сколько не говори о исторической ценности – дом обречён. Не сегодня, так завтра снесут память семейную, гнездо родовое, столько народу выпестовавшее, в жизнь проводившее, а кого и на смерть, на войну или просто от возраста на старый городской погост…
Электричка весело-беззаботно свистнула, дёрнулась, пошла-поехала всё быстрее, быстрее… Сто тринадцатый километр… Как быстро сегодня… Только что трепались с ребятами в «дежурке» - а уже сто тринадцатый…
ись к окну, легкомысленно насвистывал себе под нос: « Ты мой зайчик, я твой мальчик…». Да, нос у Герки куда как примечательный! Это не нос и даже не носик. Это какой-то аккуратный клювик, наподобие воробьиного, так что ему  больше бы подошла песня «Чижик-Пыжик где ты был, на Фонтанке воду пил…» Да и сам Герка, не в пример своему знаменитому тёзке-космонавту, небольшого росточка, с тонкими., девичьими чертами лица и такими же пушистыми девичьими ресницами. Никакого внушающего уважение солидного вида… А уж если кто похож и фигурой, и лицом на космонавта номер два, так это как раз он, Николай: высокий, плечистый, волосы русые, чуть вьющиеся, лицо широкие, крестьянского типа, но не лишённое черт именно классического русского интеллигента. Единственный изъян – щёки и лоб оспинами побитые, хотя это совсем и не оспины: в детстве взорвалась у него в руках поджига – медная трубка, набитая спичечными головками. Обожгла лицо, опалила волосы и брови, как только пальцы не поотрывала… Он вообще хулиганистый был, Колька Наумов…
Герман перестал свистеть, с протягом, всем своим птичьим телом потянулся и сладко, с понятным намёком на прошедшую бурную ночь, зевнул. Закончив с этими расслабляющими, совершенно не красящими отличника боевой и политической подготовок процедурами, вопросительно-насмешливо глянул на Николая.
- Вот я и говорю: жениться тебе, парнишечка, пора! - ответил Николай. – Скоро лысину заработаешь от чужих подушек! Чёрт тебя знает: столько девок вокруг, а тебя всё по бабам таскает! Хорошо хоть по незамужним!
- «Жениться»! – передразнил его Герман. – Радости полны штаны! Зачем? Нищету плодить?
- Верю, верю! – улыбнулся Николай. – Бедные вы, несчастные! В каждом доме всего по пять автомобилей! Самая настоящая голытьба!
- Позавидовал… - хмыкнул напарник. – А ты попробуй, погорбаться с ними, с огурцами-то! С марта по октябрь, не разгибаясь!
- Вот это точно… - усмехнулся Николай. - Беднее вас, луховицких огуречников, никого на свете нету. И что за удовольствие постоянно голытьбой прикидываться? Да, нету на вас, куркулей, сейчас красных комиссаров!
Герман вспыхнул, хотел что-то сказать, но только рукой махнул: дескать, чего с тобой, с твердолобым спорить… Ладно, проехали…За окнами проскочила-промелькнула угадывавшаяся лишь по низкому железному забору платформа «Конев Бор». Да, темнота за окном – настоящие чернила. Ни огонька, ни звука. И луна сегодня какая-то особенно тоскливая. Под такую луну только морду кверху задрать да выть…
- Если уж жениться, то, к примеру, на дочке горюновской, - сладко зажмурившись, размечтался Герман.
- Губа не дура, – усмехнулся Николай. – Или уже подкатывался?  
- Да, к такой просто так не подкатишься… Нет, а чего? Мне его шофёр рассказывал: центр города, пять комнат, на кухне хоть в футбол играй, две лоджии, прихожка, потолки-  три метра… Одно слово -  индивидуальный проект! Эх, и кто бы только сосватал! Молодой, симпатичный и, главное, ещё ни разу ни с кем не зарегистрированный!
-Не облизывайся, - безжалостно развеял его розовые мечты Николай. – Там и без тебя ухарей хватает.
Он по давней наработанной привычке  провёл ладонью по ремню, дотронулся до кобуры…
- Ну, космонавт, пошли на орбиту…
Электричка замедлила ход. За окном, освещённая покачивающимся на ветру фонарём, мелькнула и тут же ушла в тень табличка - «Пески»…

Павлов еле успел проскочить в закрывающиеся двери. Но всё-таки успел, и  слава Богу. А то сиди здесь, на станции, жди какой-нибудь попутки, да и будет ли она – очень большой вопрос… Скорее бы с этой «шабашкой» развязаться, тоскливо подумал уже который за эту неделю раз. Нет, рассчитаюсь за дачу – и всё, отдыхать! Пропади они пропадом, эти «вольвёшки», эти «бээмвэшки», эти высокомерные жирные рожи – его клиенты, по каждому второму тюрьма уже который год горькими слезами умывается… Уже пятый год без отдыха слесарил он по иномаркам, а ведь в своё время Московский автодорожный закончил. Фирма – не шутка, и отинженерил три года, и работа нравилась… Если бы ещё и платили нормально за это инженерство, то и не дёргался бы никуда. Сидел бы в кабинете, пупок чесал да в чертежах ковырялся. Зато сейчас хоть и грязно, и тяжело, и хлопот хватает, и собачиться иной раз приходится, но с другой стороны – пара штук «баков» в месяц как с куста! Твои денежки-то, железно заработанные, и ни одна налоговая не подкопается, потому что клал он на эту налоговую с такими-то клиентами! Да, начинал туго, со скрипом – с лотошников, «челночников», блатоты всякой несерьёзной, которая только и умеет что пальцы веером… А вот уже два года как пошли  ж у к и. Земля слухом полнится, вот «жуки» и узнали-проведали, что есть такой на земле нашей грешной классный автоумелец Миша Павлов – интересный господин. «Тачки» штопает с гарантией, не болтлив, до денег особо не жаден, хотя своего тоже не упустит. И, главное, выпивает умеренно, если дело есть – только минералку! Подкатили, взглядами своими безжалостными прощупали, справки,