Лишь одно, кроме смерти

из его жизни. Иногда я поддевал его вопросом: «Ну что, как там вчера?», но такой вопрос не был обязательным: новости рассказывались и так. Содержание их было самым различным.
А именно, если у Артура накануне был выходной и он был проведен без меня, то следовала информация, где Артур бывал, каким он образом и до какой степени напился, кого удалось снять (если удалось), как все происходило и чем закончилось. Акцент ставился на случившихся смешных эпизодах, без которых никогда не обходилось. Если я частично был осведомлен о его делах, то в моих знаниях заполнялись пробелы.
В случае если Артур работал, шло сообщение об имевшихся происшествиях, из которых предпочитались самые забавные и выставляющие Артура в благоприятном свете. С живописными и смешными деталями рассказывалось, как опростоволосились Артуровы напарники: Рижий, все действия которого возбуждали заочную насмешку, Машинка, получивший свое прозвище за то, что на одном из теоретических занятий на вопросы о том, как он будет действовать в различных ситуациях, отвечал односложно: «Вызывать машину», и другие. Не забывалось и начальство, призвание которого, по мнению его подчиненных, состоит в том, чтобы создавать вокруг себя анекдотичные и абсурдные ситуации.
Начинал Артур обычно вяло, как бы с неохотою, но потом, видя мое внимание, все больше приободрялся, воодушевлялся и наконец несся вовсю, включая уже в самые кульминационные моменты свой характерный смех. Смех этот получался как бы путем продолжительного и натужного произнесения «кх».  Кому-то, может быть, такой смех показался бы несколько подловатым, но, уверяю, что это была б только кажимость. Надо бы упомянуть еще о тех колоритных словечках и оборотах, которые не найдешь в энциклопедии и которыми Артур любил приперчить свою речь.
По всему видно, как Артур любил побыть рассказчиком, и, право же, он знал свою выгоду. И он не один такой – в мире миллионы рассказчиков, отлично осознающих прелести своего положения. Мало того, что душевное участие слушателя всегда бывает наградой рассказывающему, так еще само бывшее при изложении чуткому собеседнику обогащается порой таким смыслом, какого рассказчик и не предполагал.
Какие уж мои заслуги тут виноваты, только я стал как бы духовником моего соседа справа. Я выслушивал все новости со вниманием, в подходящих местах задавая вопросы, где надо поддерживая его смехом или слегка над ним подшучивая. Также Артур делился со мною своими планами, если бывшее влекло за собой таковые. Я выражал или поддержку им или скептицизм по поводу их осуществления.
По ходу дела я предлагал гостю чай. Артур всегда однозначно заявлял, что не пьет чая, и это была святая правда, но только в отношении того, что он никогда его не покупал. От чая, предлагаемого мной, он не отказывался и выпивал кружечку. То же касалось и кофе. У себя этих напитков Артур, сколько я его знал, так и не завел, и это было по вполне резонным причинам: он был подлинно дитя общежития и видел расточительность в том, чтобы покупать то, что имеет кто-либо из тех, у кого это можно позаимствовать. А так как я постоянно пил чай, он считал вопрос чаепития решенным. Что же, тем и хорошо общежитие, что в нем можно, не имея даже кружки, каждый день пить чай, да и не только чай.
Артур не мог у меня долго засиживаться: его ждали дела. Дел было предостаточно, и со всеми ими нужно было расправиться, прежде чем удалиться на службу. Во-первых, надо было себя покормить, и Артур выносил на кухню или свою кастрюлю, или сковородку, а то и сразу оба этих прибора со всем тем, что он замышлял в них положить. Обыкновенно варилась или жарилась картошка, но, бывало, готовились и другие кушанья. Всегда к ним подавалось сало – наш национальный стратегический продукт, которого Артур был преданный поклонник. В этом отношении он был патриот.
Также Артуром выносился и ставился на газ алюминиевый чайник, у которого носок на кончике всегда был белым от зубной пасты, что говорило о том, что в общежитии частенько не было воды. Эта операция делалась уже для другого дела – бритья. Чайник этот жильцы этажа знали очень хорошо. Не раз им приходилось своими громкими криками нагадывать о нем Артуру, из-за обилия хлопот забывавшему, что он поставил его на газ.
Пока для Артура готовилась еда, сам Артур с чрезвычайной тщательностью брился возле умывальника, пристально вглядываясь в кусок зеркала, определенного нарочно для такой цели.
Но и это были далеко не все дела. Нужно было еще погладиться, начистить сапоги и сделать много чего еще, чтобы получить самый парадный вид. Артур, надо сказать, был редкий аккуратист и чистюля, когда речь шла о выходе на люди. По этой причине мой утюг всегда почти находился у него. Дошло до того, что он нервничал, в нужный момент не находя его под рукой.
На моих глазах у Артура появилось еще одно занятие, снимавшее даже проблему свободного времени, и состояло оно в том, что Артур сам себя стриг. Он ставил одно зеркало впереди себя, второе позади и приступал к делу, которое могло бы продолжаться бесконечно, если б на голове не кончались волосы.
Впоследствии Артур стригся почти каждый день, устремляясь своей прической к совершенству. Чуть ли не всякий волосок придирчиво осматривался им. То и дело ревизии подвергалась челка. И если она вдруг лежала недостаточно эффектно, принимались срочные меры – приглаживания, поправления, расчесывание. Делался также пристальный осмотр висков и затылка на следующий предмет: нет ли где на этих видных местах неровности или какого другого нарушения? И если таковые обнаруживались, недолго им оставалось существовать. С неисправностями тут же начиналась борьба, шедшая, бывало, до тех пор, пока ножницы не начинали уже бессильно хватать воздух вместо волос. Особое внимание принадлежало окантовке. Артур считал и не раз учил меня, что весь успех стрижки определяет окантовка. Я не однажды наводил ее ему, когда он доверял мне это ответственное дело, вручая мокрый бритвенный станок.
Упаси Боже, чтобы Артур мог выйти из дома с волосами, лежащими на голове невыгодно. Это могло б быть разве что в каком-нибудь ужасном забытье. По временам, правда, волос на его голове становилось совсем мало, нечего было ни поправлять, ни ровнять, и он с грустью смотрел на это в оба свои зеркала.
Во все время, когда Артур отдавался хлопотам, как и во времена беззаботные, его ублажала музыка. Артур любил, чтобы при нем постоянно играл магнитофон. Обыкновенно он включал его, едва проснувшись, и выдергивал из розетки шнур только когда собирался покинуть комнату.
Магнитофон был привезен Артуром еще с армейской службы. Этот прибор, как и некоторые другие Артуровы вещи, поражал выносливостью. Артур доказывал, что его магнитофон лучше, чем мой, потому как, во-первых, импортный, и, во-вторых, двухкассетный (хотя вторая шахта с незапамятных времен не работала).
Насчет музыкальных вкусов соседа можно сказать то, что он старался не отставать от моды. Все новинки эстрады, что звучали из кассетного киоска на автовокзале, где он часто дежурил, появлялись и у Артура.
Во время нашего знакомства он постоянно слушал один магнитоальбом, состоявший сплошь из хитов. Ясное дело, что и я был вынужден приобщиться к нему. Помнится, там была крайне чувствительная песня об Алешке, который планировал жениться, но был найден коллегами Артура – «мусорами» с ножом в лопатках. На момент убийства его возлюбленная не знала, кто его убил, а когда узнала, то у нее уже не было сил.
И другие песни из упомянутого альбома заслуживали всяческих эпитетов. Каждый день по многу раз впечатляли они меня, покуда ветры моды не переменились и в Артуровы фавориты не вышел другой альбом, который постигла поистине всенародная любовь. В одном из его хитов была отображена квинтэссенция земного рая, каким он наверняка представлялся Артуру, Семену, Бульке и многим, многим другим:
В шикарном отеле ночной ресторан,
Вино, сигареты и пьяный дурман…
Каждое слово здесь указывало на райское блаженство, которым обделены были обитатели нашей общаги, так мало похожей на шикарный отель. 
Артур, как человек разносторонний, обратил внимание и на мою коллекцию рок-музыки. Критически послушав кое-что, он высказался в том смысле, что музыка моя неплохая, но имеет невосполнимый изъян, состоящий в несоответствии женским вкусам, какими их Артур себе представлял. «Ты же не будешь ее включать, когда пригласишь к себе женщину», – сказал он со свойственной ему рассудительностью.

Как провести выходной?

Бывало, что наши с Артуром выходные совпадали, а то мы нарочно устраивали их совпадение, чтобы совместно провести их весело и творчески.
«Как провести выходной?» – любил спросить Артур с усмешкой, намекая этим вопросом на известные нам обоим ответы.
Впрочем, первая половина совместного выходного была весьма малоотличительна. Все отличие ее было разве в еще большей длительности Артурового лежания на кровати и нетрадиционных проявлениях с его стороны.
Так, например, Артура можно было застать даже лежащим с книгой, из чего напрашивался вывод, что он читает. О его читательских вкусах, правда, многого не скажешь. Одно время он взялся читать то, что было у меня, и тем убивал два зайца сразу – просвещался и экономил на походах в библиотеку и покупке книг.
Ситуация с покупкой им книги была вообще невообразимой, поскольку, по его признанию, денег ему было не жалко только на водку. Что же касается библиотеки, то к походам в нее Артур относился с иронией и скорее всего никогда там не был. В словах «идти в библиотеку» для него было что-то смешное. Во всяком случае, когда я говорил ему, что иду туда, он почему-то ухмылялся.
Книги Шопенгауэра, Ницше, Гете и прочих видных авторов хоть и не могли очаровать Артура, просматривались им довольно внимательно. Заметное оживление вызвали в нем некоторые произведения Лимонова: он был чрезвычайно доволен, найдя в них интересные сцены и отдельные популярные на милицейской службе обороты.
Перестал же он получать у меня книги оттого, что стал употреблять их, как и свои, в известных гигиенических целях при посещениях туалета. Хоть так случилось и по веской причине (оттого, что у Артура в нужный момент не оказалось под рукой газеты), это не оправдывало его в моих глазах.
Бывало, что к нам заглядывал сантехник Володя, лицо хоть и эпизодическое в данной повести, но в общежитии известное. Своим появлением сантехник вносил некоторое разнообразие. Он рассказывал имевшиеся у него новости, но главным для него был вопрос: «Є шось чи нема?» Что такое это «шось», ни мне, ни Артуру не надо было расшифровывать, но мы не торопились угощать Володю, даже когда и было чем.
Впрочем, нельзя сказать, что жизненные интересы сантехника сводились к пьянству. Он, например, был изрядный Дон Жуан, его также волновали и многие другие вопросы. К примеру, он критически отзывался об осушении почвы, с возмущением говоря: «Із-за цеї... меліорації карася нема де зловить!» При этом к слову «мелиорация» спереди прикреплялось им одно такое слово, что становилось понятно: полезность этого явления отнюдь не бесспорна.
Ближе к вечеру у нас с Артуром начинались приятные хлопоты. В Артуровой, как