Лишь одно, кроме смерти

правило, комнате сервировался стол, предварительно освобождаемый от грязной посуды.
Вареная картошка со шкварками или со сметаной и жареные яйца либо жареная картошка и вареные яйца занимали на нем надлежащие места. Ко всему этому были овощи – летом свежие, а зимой консервированные. Нарезался хлеб. Нарезанное сало так и оставалось на дощечке. Словом, все занимало свои позиции на столе, а в его центр ставилась, конечно же, она.
Критерий Артура в оценке выпивки был изумительно прост – крепость, измеряемая градусами (данное им Артуром название было «дурики»). Вооружившись этим критерием, даже школьник мог сообразить: чем больше «дуриков», тем напиток лучше. Не один раз мне доводилось видеть Артура, со скептическим видом покачивающего в руке бутылку какого-нибудь вина или ликера: мало «дуриков»! Его можно было привлекать даже как эксперта по части алкоголя. Относительно самогона ему и так было понятно, что это достойная вещь, и потому не однажды именно этот народный напиток возникал перед нами на столе. Шампанское же в понимании Артура было дорогим излишеством, но оно лидировало в другой области – среди решающих средств соблазнения. Этот бывалый человек полагал, что, если  женщину среди прочего угостить шампанским, то потом уже с ее стороны неприлично отказывать угостившему в интимной близости.
С оптимальной громкостью включался магнитофон, если до той поры он почему-то не был включен. И вообще, надо сказать, в комнате устанавливалась праздничная атмосфера. В последний раз делалась проверка, все ли на месте, на доступном ли расстоянии. Наконец мы усаживались за стол.
В ответственной роли наливающего выступал Артур, как человек более опытный. Понимая важность своей миссии и торжественность момента, но все же принимая напускное равнодушие, он наливал по первой. «Ну, давай. Будь здоров», – были обыкновенно его слова. «Давай», – говорил я. Ми чокались.
И теперь еще вижу, как он настраивается, чтобы выпить первую. Та его рука, что с рюмкой, полусогнута и напряжена. Вторая рука его начеку возле стакана с рассолом (Артур предпочитал запивать и именно рассолом). Он сосредоточен, как спортсмен перед прыжком... И вот, несколько помедлив, он одним решительным движением отправляет в себя содержимое рюмки. Тут же запивает; сопя и морщась, тянется за куском сала...
Но бывали и такие несчастные случаи, когда выпитое направлялось неудачным образом и не попадало по назначению, – Артур говорил о таких случаях: не пошло. Тогда он краснел, слезился, изо рта его брызгало. Он сгибался вдвое и с перекошенным лицом торопился в туалет для осуществления известной шумной процедуры. Поначалу такие моменты вызывали во мне замешательство, но Артур проинструктировал меня: «Если увидишь, что у меня не пошло – стучи по спине». Я приноровился, и вскоре данный конфуз совершенно перестал вызывать затруднение. «Ничего, теперь пойдет», – говорил Артур, вернувшись из туалета, и бывал прав.
Следом наливалось по второй, по третьей, и увлекательная беседа двух корешей текла себе и текла, пробивая замысловатое русло и обретая невиданные берега. 
Артур, всегда имевший сообщить о себе кое-что немаловажное, брал инициативу и совершал экскурсы в свое далекое и не очень прошлое.
Самое раннее упоминание о себе он относил к тому безоблачному времени, когда дед поил его из ложечки самогоном. Впоследствии, правда, старик разочаровался в таком способе кормления, о чем прямо и заявлял, выпивая с уже взрослым Артуром: “Я ж думав, шо ти будеш здоровий, а ти виріс алкоголіком!”
Весьма тщательно я был посвящаем в служебные дела соседа. Но центральное место занимали, конечно, женщины. Сильно сомневаюсь, чтобы двое сколько-нибудь подвыпивших мужчин в своем обширном разговоре могли обойти женский вопрос и не выказать в нем изрядной осведомленности. То же самое подозреваю и насчет женщин, ибо два эти пола нарочно созданы служить друг другу главной темой.

Женщины Артура

Вся содержательная часть Артуровой жизни, исключая служебную повинность, была заполнена алкогольными сеансами и женщинами. Как-то, лежа на кровати и загибая в несколько приемов пальцы, он насчитал сорок восемь жертв своего соблазнения. При этом в выражении лица его проскальзывали довольство и осознание удавшейся жизни. 
Вот некоторые секреты его мастерства.
Увидев надлежащую красавицу, он первым делом принимал самый выигрышный вид. Уже один слегка насмешливый, немного суровый взгляд из-под черной челки мог бы разрушить любое укрепление, но это было только начало. Вслед за тем Артур специальным, известным лишь ему и женщинам тоном, как бы невзначай бросал еще и меткую фразу, называемую им заточкой, которая должна была довершить соблазнение. Я свидетель, как он однажды, бросив удачную заточку («девушки, нам не по пути?»), снял сразу двух красавиц (одна, правда, оказалась хромой).
Оставалось недоумевать, что находились такие, на которых эти испытанные средства не действовали. Но, разумеется, были и те, которых Артурово обаяние совершенно покоряло и они, по словам Артура, велись. Так у моего соседа появлялись варианты, то есть координаты, по которым можно было устремиться после приятного застолья. Почти всегда у Артура имелся клочок бумаги с каким-нибудь вариантом.
На первом месте у Артура шла, конечно, ранее упомянутая Света, студентка местного пединститута. Она была одно время Артуровой любовью и причиной его душевного ранения.
Познакомился с нею Артур обычным способом, но поначалу их сексуальные отношения не складывались. И даже когда Артур сводил ее в кабак, где угощал шампанским, а затем привел к себе в комнату, она к Артуровому недоумению и вопреки даже здравому смыслу все еще продолжала ломаться.
Тогда Артур пошел на кардинальную меру и применил свой коронный прием – бросок через себя. Причем бросок этот столь основательно был отработан, что объект ухаживаний вне зависимости от ее мнения о сексе, задрав ноги, летела прямиком в кровать, где, как правило, и оставалась лежать ввиду бесперспективности сопротивления. Это был беспроигрышный метод, хотя в Артуровой практике был и такой случай, когда соблазнение, мастерски проведенное им, завершилось провалом из-за того, что объект ухаживаний оказалась слишком массивной и Артур, оторвав ее от пола, сам под нее свалился.
Но Света была не из таких, и после еще нескольких эффектных бросков дело пошло на лад.
Однако ненадолго Артурова сексуальная жизнь обрела стабильность. Отчего-то Свете не подошли некоторые тонкости его характера и привычки, и она решила прекратить с ним отношения. Это довольно неприятно подействовало на моего приятеля. Он знал о расставаниях и даже находил их естественными, но – лишь когда он сам их инициировал. В противном случае они его огорчали. И впоследствии не однажды при появлении за столом темы Светы глаза его наполнялись грустью.
Ушла она к какому-то хлопцу, которого Артур презрительно называл рыжим. Вот вам и причина его неприязни к рыжим вообще и к милицейскому напарнику в частности. Хоть бы она ушла к нормальному пацану, наверное думал Артур, но она подалась к рыжему, проигнорировав его – Артура.
В связи с Артуровой сердечной травмой я заработал свой первый гонорар на ниве поэзии. Ко Дню рождения Свети (это был погожий летний день) Артур попросил меня написать для нее стихотворение. Он уповал на него, как на решающее средство ее образумить, и собирался выдать за свое. Я поднатужился и сочинил кое-что впечатляющее, где были, например, слова:
Это все, моя милая Света?
Расставанье, как в грустном кино...
Затаился и ждет ответа
Мир, в котором ты не со мной...
Но куда нам было растопить сердце этой изменницы! Искусство в итоге оказалось бессильно, однако Артур все же остался доволен осуществленным жестом и в порыве благодарности купил мне шоколадку и жестянку пива, которые немедленно совместно со мной и употребил.
Впрочем, нельзя сказать, что в пору огорчения по поводу Светы Артур был похож на монаха и предавался исключительно хандре. Он не против был никогда утешиться с подвернувшейся дамой и, когда находил соответствующую возможность, проявлял привычные энергию и изобретательность. Не один раз в ту пору, подойдя к двери его апартамента по какому-нибудь делу, я находил ее закрытой, а за нею – приглушенные голоса, свидетельствовавшие вовсе не о религиозных дискуссиях.
Что искали барышни в кабинете Артура, что рассчитывали получить, переступив его порог, мне было не совсем понятно. Скорее всего, они искали то же самое, чего ищет в этой жизни большинство человеческих существ, а именно понимания, сочувствия, душевной близости, защищенности и тому подобного. Какую-то близость они, несомненно, находили, только не уверен, что именно ту, которая была им необходима.

Однажды я застал у Артура весьма приятную девушку, источавшую ароматы и улыбки, вычурно называемую Артуром Катенька. Дверь пока что была открыта. Сидя за столом, молодые люди увлеченно беседовали и были в самом обещающем расположении духа. На столе стояла недавно начатая бутылка шампанского. Артур великодушно угостил шампанским и меня. Угостившись, я вспомнил о делах, которые требовали незамедлительного моего вмешательства и, несмотря на приглашение девушки остаться и даже приятные знаки внимания с ее стороны, покинул это интимное место, оставив голубков ворковать...
Но как, бывает, меняется обстановка! Через каких-то полчаса что же я слышу? Какие-то резкие голоса, звуки ударов об Артурову дверь… Конец идиллии.
Немного времени спустя захожу и застаю безрадостную картину. Там, где только что были воодушевление и согласие, установилось уныние. Девушка залезла на подоконник и сидела там, обхватив лицо руками. Как потом рассказывал Артур, в ответ на его естественные требования она выразила намерение броситься из окна. Артур же, пока она горевала, решил не терять времени и поупражняться в бросании ножа в дверь своей комнаты.
В окно гостья все же решила не прыгать, но при первой возможности убежала. Не нашла, похоже, того, что искала. Ошиблась. Но и Артур разочаровался. Он тоже, может быть, хотел ей добра.

В другой раз поздним вечером после смены Артур привел в общежитие с вокзала, где тогда дежурил, Галю – простоватую, с крестьянскими повадками женщину, хотя на вид местами где-то даже и ничего, – и сразу же ввалился с нею ко мне. Спросил, нет ли у меня чего выпить, и я достал, что у меня было.
Галина оказалась сердобольной женщиной. По своей сердобольности она разглядела в нас с Артуром несчастных существ, нуждающихся в попечении, в первую очередь кормлении, и решила, по-видимому, взять нас под свое крыло. С некоторой театральностью она восклицала: «Ви шо, думаете, я вам борщу не наварю?!»
Однако Артур притащил ее на ночь глядя вовсе не для кулинарных упражнений – его интересовали занятия иного рода. Спустя немного времени он неожиданно предложил мне уединиться с его спутницей в его комнате. Тронутый, может быть, его внезапным великодушием, а скорее – бесом в ребро, я согласился.
Впоследствии, рассуждая не как идеалист и сообразуясь с известными мне мотивами поведения Артура, я пришел к выводу, что им двигало, скорее всего,