бывало, одним залпом выпивал заранее заказанный ему господином С напиток под названием гоголь-моголь и, таким образом оставив за собой последнее слово, покидал это их обычное место встречи. Где Стерхкак правило получал задания от господина С и отчитывался за их выполнение.
Но на этот раз Стерх к удивлению господина С не притрагивается к своему напитку, а бросив косой взгляд сидящего на сбоку человека, у которого в руках крутился циркуль, придвинулся к столу и,выразительно на него посмотрев, говорит. – А зачем нам все эти отклонения, когда можно действовать напрямую и сразу взять в оборот главное лицо. – И такая многословность Стерха, не то чтобы удивила господина С, а она его удивила,но и заставила его одновременно крепко задуматься над многими вещами. И если недальновидностьсвоего видения Стерха, со своей однобокостью его понимания, самое малое, что волновало его, то вот то, что же всё-таки заставило всегда молчаливого Стерха так разговориться, то это чрезвычайно интересовало господина С.
При этом господин С, не смотря на свои, как сейчас выяснилось, ошибки понимания Стерха, интуитивно почувствовал, что напрямую ему сейчас не удастся выяснить это и поэтому ему придётся пока что действовать от второго лица, находясь в качестве наблюдателя, на стороне. А это значит, что сейчас не нужно, ни соглашаться на его предложение, ни говорить нет.
– Попробуй, если хватит сил. – Равнодушно, со скучной интонацией голоса проговорил в ответ господин С. Правда в отношении Стерха никому не рекомендуется в таком силовом тоне говорить – он может так ответить, что тебе потом без госпитализации слышно не будет. Но Стерх в отношении господина С всегда проявлял сдержанность, даже если тот этим пользовался. И причиной тому было не только то, что господин С давал ему самые выгодные заказы, но и то, что его всегда что-то внутри сдерживало в его отношении, чего никогда не бывало в других случаях.
Так и сейчас Стерх ничего не сказал и не сделал господину С такого, о чём бы тот потом пожалел, а только в один нажим своей рукой лопнул вдруг оказавшийся там стакан с гоголь-моголем. После чего Стерх вытирает свою руку салфеткой и на этом расстаётся с господином С. Которому теперь есть о чём особенно подумать. Но прежде чем это сделать, ему придётся основательно пересмотреть свои взгляды на неразговорчивого человека Стерха, который как сейчас выяснилось, не так уж и малоразговорчив.
Стерх же, следуя в обратный путь, тем временем всё ещё пребывает под впечатлением своего разговора с господином С, а всё потому, что он, обладая куда большей физической массой, нежели господин С, не так поворотлив и переменчив во взглядах и мыслях. И если ему что-то надумается, то ему всегда очень сложно от этой мысли избавиться. И тут либо надо лоб себе расшибить так, чтобы эта мысль воплотилась в жизнь, либо опять же лоб себе расшибить, но уже так, чтобы выбить из него все мысли об этой мысли. И хотя эти оба варианта воздействия на свой лоб не слишком друг от друга отличались, всё же Стерх предпочитал первый – он по какому-то внутреннему побуждению стремился к созиданию, а не разрушению. Хоть и так своеобразно.
Ну а сейчас всё шло к тому, чтобы провести в свою жизнь первый вариант – расшибить свой и заодно чужой лоб в творческих, а не в деструктивных целях. И значит, нужно было начинать действовать. А Стерх к любому заданию, даже если оно стало плодом его самодеятельности, относился со всей своей ответственностью и полностью с головой уходил в его подготовку. И видимо такая его целеустремлённость, с зацикленностью на только одном, как раз и не давала ему отвлекаться на окружающее, тем самым сформировав его образ неразговорчивого человека.
Правда его физическая неповоротливость и большая, чем у среднестатистического человека затратность сил в движении и поворотах, основанная на его массивности, кроме всех своих внешних известных преимуществ и недостатков, давала о себе знать Стерху, основательно влияя на его мироощущение окружающего мира. Он его видел не в равном, а в придаточном к себе состоянии, и это расслабляло его на свой умственный счёт – а зачем лишний раз шевелить своими мозгами, когда стоит ему шевельнуть бицепсом, как всё уже идёт вприпрыжку ему в руки. И оттого он, наверное, мыслил подходами или сетами, с которыми он,как правило,подходил к формированию своего железного я.
Впрочем, Стерх был не так уж далёк от того умственного образа жизни, в котором в данный момент пребывало современное общество, и он можно сказать, былв определённом тренде – он сумел сообразитьна что он способен и что от него ждёт этот мир, и умело сделал свою умственную ставку на свою умственную избирательность, и не прогадал. Тогда как большинство людей так до сих пор и не знает, куда приложить свой ум. Так и проживут всю жизнь, не пойми кем, и умрут, так и не познавши своего настоящего предназначения. А ведь счастье может и заключается в том, чтобы отыскать своё истинное предназначение и через это самого себя; да тем же бомжом в коробке именно из под холодильника, а не стиральной машины –тоже надо уметь думать, куда лезть.
Стерх между тем за всеми этим размышлениями благополучно для встретившихся на его пути людей преодолел их и заодно вместилище душ, лифт, после чего оказавшись в самом низу, не менее, а даже более благополучно для того торопыги с отдаленной ногой не встретился с ним, и выйдя из этого большегрузного здания-муравейника, сразу же натолкнулся на стоящий по другую сторону, на парковке, очень для себя знакомый автомобиль – да потому что это был тот самый автомобиль, на котором он прибыл сюда – куда он без размышлений и направил свой ход.
Когда же Стерх достиг дверей своего знакомого автомобиля, то он не стал в него сходу заглядывать, а остановившись рядом с ним, у задних дверей, принялся чего-то ждать. А вот чего, то это совсем скоро выясняется –из открывшейся двери автомобиля вскоре эффектно показывается туфелька на изящной ножке. После чего туфелька входит в соприкосновение с поверхностью мостовой, затем нижней поверхностью каблука и носка туфелькиделается упор на землю, и уже после всего этого, из-за двери постепенно начинает появляться сама носительница этих туфелек.
Когда же носительница таких изящных туфелек вышла из автомобиля и предстала перед Стерхом во всей своей красоте и росте, то она тут же продемонстрировала Стерху всю свою привередливость своего придирчивого характера. – И что спрашивается, я здесь не видела и не слышала? – тоном большой вредины проговорила Дафна.
Но Стерх, когда он замкнуто целеустремлён на дело, умеет читать между строк, и он видит, что под этим своим заявлением подразумевает Дафна– она хочет знать, что сказал господин С.
– Он не против. – Ответил Стерх. Но ответ Стерха, а вернее сказать господина С, скорей всего не понравился Дафне, раз заставил её задуматься и затем прокомментировать его. – Это ничего не значит.
– Я знаю. – Ответил Стерх. – И значит не важно, что он сказал. –Дафна в ответ внимательно на него смотрит, затем разворачивается и садится на край сидения автомобиля. После чего вынимает из глубины автомобиля кроссовки и переобувает свои туфли. Затем туфли прячутся в глубине автомобиля, а Дафна вновь оказывается на ногах и при этом на пружинистых – а надетые на ноги кроссовки совсем не вносят диссонанс в её внешнюю составляющую, с надетым платьем – красоту трудно в себе разубедить и загнать в тупик серости, а что уж говорить о совершенстве.
– Я готова. – Полным энергии голосом сказала Дафна. И хотя такая стоящая в глазах Дафны радость не может не подбодрить, всё же Стерх не спешит проявлять свою готовность и он, окинув взглядом Дафну, говорит. – Не пойдёт. – Что вызывает у Дафны нежелание как следует понимать Стерха, и она понимает его по-своему. – Тогда поедет. – Сказав это, Дафна, не дожидаясь когда Стерх там чего-то против ей в три короба наговорит, залезает в машину и захлопывает за собой дверь.
Стерх же в свою очередь обходит автомобиль и залезает спереди на пассажирское место. После чего в зеркало заднего вида смотрит на Дафну, затем переводит свой взгляд на водителя и отдаёт ему команду. – Домой. – Но только он это сказал, как тут вмешивается Дафна, со своим, как ей кажется, более подходящим для данной ситуации предложением.
– Давай не будем так спешить, – обращается к Стерху Дафна,– у меня на примете есть куда интереснее вариант.
– Что ещё за вариант? – одними сомкнутыми в свою вопросительную грозность бровями, спросил её Стерх.
– Скоро узнаешь. – Говорит Дафна, отдавая водителю другой адрес.
****
Тем временем оставшийся на своём прежнем месте, за столом, господин С, после того как он проводил взглядом Стерха, всё продолжая смотреть в глубину выхода, обратился с вопросом к сидящему с ним за столом человеку с циркулем в руках. – Что скажешь?
Что же касается этого сидящего с боку от него человека с циркулем в руках, то он не так просто занимал такое своё боковое положение за столом, а причиной такого обстоятельства служило то, что этот человек с циркулем в руках, отличался врождённой и такой выдающейся ассиметрией лица, что на него было весьма сложно смотреть напрямую – эта лицевая аномалия по особому завораживала, и человек смотрящий ему в лицо, так втягивался в процесс её изучения, что обо всём забывал – и поэтому господин С предпочитал общаться и иметь с ним дело только с одной его стороны.
Господин С к тому же для себя выяснил, что эта внешняя аномалия лица Циркуля (так его прозвали из-за того, что он никогда не расставался с этим измерительным инструментом) имела под собой глубинные мотивы, напрямую связанные с работой его полушарий мозга. Где одно отвечало за прогнозирование будущего – левое, а правое в свою очередь жило настоящим. И господин С в зависимости от стоящих перед ним задач, садил Циркуля той к себе стороной, которая отвечала необходимым требованиям.И на этот раз господину С требовался прогноз на будущее и поэтому Циркуль сидел справа от него.
Сам же Циркуль скорей всего о чём-то подобном догадывался, но это ни сколько его не коробило и отвлекало, он, как и господин С, во всём требовательно придерживался чёткого подхода и всему вёл свой измерительный подсчёт. И если господин С в ведении своего счёта, не использовал никакого подручного инструмента, то Циркуль так не мог и всегда носил с собой свой любимый измерительный инструмент, циркуль. Чему возможно поспособствовало и то, что он был тем самым первым, кто приметил на своём лице такую аномальную загадку природы. А как только обнаружил все эти не соответствия на своём лице, то им тут же в руки и был взят циркуль, и начались его бесконечные измерения, вначале своих лицевых несоответствий, а затем и всего остального, где он искал свои несоответствия, ассиметрии и тождества.
И Циркуль так пристрастился к этому своему повседневному занятию, что со временем оно переросло в свою страсть, и он теперь себя представить не мог без того, чтобы чего-нибудь да не измерить.При этом Циркуль, судя по всему, придерживался такого же делового взгляда на мир, что и малоразговорчивый человек Стерх, и из него лишнего слова было
