Старый тряский автобус долго укачивал подруг, двигался по просёлочной пыльной дороге медленно, как будто оставлял время на размышление – правильно ли поступили они, поддавшись суевериям и решившись съездить к бабке-ведунье, чтобы та помогла Валентине избавиться от бессонницы и мучивших кошмаров. Валя тревожно смотрела на Светлану, но та лёгким пожатием руки подбадривала подругу. Она и сама устала бегать в соседний двор – выручать Валентину, когда та, с отчаянием и каким-то остервенением, начинала молотить по стенке ложкой, чтобы её спасли… но от чего? От страхов, с которыми жила Валентина? Или от самой себя?
Наконец, автобус остановился. Девушки вышли и оглянулись по сторонам. Улица была пустынной.
- Ладно, сами найдём дом по адресу, раз спросить не у кого, – сказала Светлана и ободряюще подмигнула взволнованной Валентине.
Долго они петляли по улицам посёлка. Наконец, повстречался старый дед, который подсказал подругам правильное направление, но при этом как-то долго и задумчиво посмотрел на них.
- К Марии идёте? Ну-ну, видать, нелёгкая вас принесла. Ступайте, девоньки, ступайте…
На самом краю посёлка, у заросшего пруда, подруги увидели бревенчатый дом. Из трубы шёл дым, несмотря на то, что на дворе стояло раннее лето, и погодка была тёплой. Переглянувшись, Светлана и Валентина взялись за руки, чтобы придать уверенности друг другу, и направились к калитке. Собаки во дворе не было видно, потому они вошли во двор и поднялись на крыльцо. Вдруг перед ними резко распахнулась дверь. От неожиданности женщины отпрянули, но пронизывающий взгляд тёмных глаз пригвоздил их к месту.
- Чего пришли? – грозно спросила старуха, окидывая подруг с ног до головы, как будто пытаясь самостоятельно определить причину визита.
- З-здравствуйте, – отойдя от первоначального шока, пролепетала Света. – Я – Светлана, а это – моя подруга Валентина. Мы к вам за помощью. От испуга надо избавиться.
- Тебе не надо, – ответила старуха, – а вот ей… – и, указав артритным пальцем на Валентину, она продолжила, – помощь нужна. Крещёная? – спросила Валентину и посмотрела на грудь.
- Меня в детстве бабушка крестила в церкви, но я в неё не хожу, не положено, так как комсомолка. И крест не ношу, но сам крестик со мной, – как бы оправдываясь, пролепетала Валентина.
Она полезла за пазуху и из бюстгальтера достала свёрнутый носовой платок, который развернула дрожащими пальцами. Потом вынула из него на серой нити небольшой церковный крестик.
- Надень на шею и заходи! А ты, – показала пальцем на Светлану, – оставайся во дворе. Можешь воды испить, там под навесом, в кувшине она, чистая, родниковая.
- Спа-с-сибо, – слегка заикаясь от волнения, пролепетала Светлана и, пожав пальцы Валентины, спустилась с крыльца.
Валентина спешно надела нить, спрятала крест за ворот сорочки, а потом посмотрела на бабку.
- Ну, чего стоишь, как вкопанная? Заходи, коль пришла.
Валя неуверенно вступила в тёмную горницу. Кругом стояли стеклянные банки, чем-то наполненные, на гвоздиках вдоль стен висели засушенные травы. Посреди комнаты находился дубовый стол, на котором расположились небольшая округлая чаша, кувшин и толстая свеча.
- Как видишь, жду тебя. Всё уже готово, – прохрипела бабка.
- А откуда вы знали, что я к вам еду? – в изумлении спросила Валентина.
- Святые угодники донесли весть, – улыбнулась старуха, а потом продолжила: – Да ты не бойся, не съем я тебя. Помочь хочу, но сначала надо понять, с чем мы дело имеем. Садись за стол. Молиться умеешь?
- Нет, – честно призналась Валентина.
- Эх, молодежь… Про Бога забыли, поклоняются идолам, от того и беды. Ну да ладно, сиди и повторяй за мной слова молитвы.
Валентина, отодвинув стул, присела на краешек, и закрыла глаза – ей было немного страшно находиться в этой горнице, но слова молитвы, которые начала шептать бабка, немного успокоили: «Отче наш. Иже еси на небеси. Да святится имя твоё…» Она с усердием проговаривала слова молитвы, что произносила ведунья, и какое-то внутреннее умиротворение снизошло на неё. После троекратного прочтения «Отче наш», бабка налила в чашу из графина воды и зажгла свечу. Три раза свечой провела над головой Валентины, а потом начала капать воск в чашу, приговаривая при этом: «Отразись на воске весь негатив, что на Валентине. Всё злое, колдовское, вредоносное, наносное, подселенное, подложенное, крадущееся, переложенное, насказанное, да сглаженное. Всё, что дурными людьми Валентине сделано, всё, что колдунами да колдуньями Валентине послано. Отразись на воске всё черное, колдовское, посланное, поддельное, неродное, все, что в крови, в суставах, костях Валентины, голове, во всех органах, да тонких телах Валентины. Отразись всё сказанное да впитайся в воск, в нем сохранись да мне покажись». Воск капал, а ведунья всматривалась в чашу и лик её мрачнел. Валентина с тревогой пыталась прочесть на морщинистом лице старухи эмоции, но она молчала. В горнице повисла тишина, а потом бабка молвила:
- Тут не простой испуг надо выливать, а порчу снимать. Сильный заговор был на тебя сделан. Но мне надо понять, с чем дело имею, и кто порчу на тебя навёл. Знаешь того, кто сделал? – спросила она, заглядывая Валентине в глаза, как будто хотела увидеть душу.
- Я могу только догадываться, - пролепетала та. Сердце колотилось как у загнанной лани, пальцы дрожали.
- Пойдём, поговорим девонька. Ты вот что, водички испей чистой, родниковой, легче станет, – предложила ведунья, и в голосе появились тёплые материнские нотки. – Рассказывай…
