Сыскное агентство “Ижица”. Недетские игры - 2

В кабинете командира завода помощник начальника Вятского губернского жандармского управления полковник Будогосский докладывал генарал-майору Дубницкому об информации на текущий момент. Докладывал спокойным ровным голосом, потому, как знал, подобный доклад придает уверенность, что ситуация находится под контролем и  чрезвычайных ситуаций в ближайшее время  не ожидается.

Хотя докладывать особо было нечего, но полковник крепко знал свое дело, поэтому приготовил несколько личных предложений по выявлению германской агентурной сети на заводе, если, конечно подобная существует.

– Ребята опознали кого-нибудь? – спросил генерал-майор.

– Никак нет, – ответил подполковник, – впрочем, я и не рассчитывал, что мальчишки кого-то опознают. Я думаю, что если германский агент и агентурная сеть действительно имеют место быть, то резидент должен появиться на нашем заводе еще до начала войны. Я приказал поднять личные дела всех, кто более или менее имеет отношение к военным документам повышенной секретности за пять  последних лет. Насчет агентурной сети, тут сложнее. Вероятнее всего надо искать среди “уклонистов” и вероятно среди военнопленных. Я в свое время докладывал о положении дел с отдельными личностями, которые устраивались на завод с целью избежание призыва в действующую армию.

– Я помню, но, сами понимаете, какое тогда было положение. Резкий скачок оборонного заказа.

Полковник выждал паузу.

– Теперь о толстяке с улицы Троицкой. В доме тридцать обитает сотрудник хозяйственного отделения  господин Бруляко. Он же, по словам мальчишек, и был на месте обнаружения утопленника.

- Задержали?

– Нет, дома его не было, а сегодня на работе еще не появлялся.

– Как вообще такое возможно?

– Боюсь, что мои предположения могут оправдаться, и мы уже опоздали.

– Что вы имеете в виду?

– Либо этот Бруляко уже скрылся, либо мертв. Но я оставил своих людей, которые наблюдают за домом. В случае чего, они арестуют его.

Командир завода Дубницкий встал из-за стола, нервно заходил по кабинету.

- Черт знает, что такое. Неужели у нас под самым носом? Я так понимаю, что на Мужвайской железнодорожной ветке была все-таки диверсия, а не разгильдяйство и халатность?

– При выявлении новых данных, мы пересмотрим обстоятельства дела.

Дубницкий внимательно посмотрел на Будогосского.

– Анатолий Иванович, голубчик, как можно скорее разберитесь с этим делом. Мне телеграфировали из Главного управления Генерального штаба. Вероятно, нам придется увеличить производство оружия. И если, у нас пойдет, что-то не так, сами понимаете.

– Понимаю Ваше превосходительство. Мы составили два списка работников, которые сегодня не появились на своих местах. Рабочие идут отдельным списком, но он нам малоинтересен. В другом же списке лица из управленческого аппарата, мы хотим сделать упор именно на этом списке.

– Разрешите, я взгляну?

Полковник достал из папки лист бумаги. Дубницкий быстро пробежал по нему глазами.

– Почему в списке мой помощник капитан Лашкевич? Я сам его вчера отправил с личным поручением в Сарапул. Возвратиться должен сегодня, к обеду.

– Это мне известно. Но я включил всех в список, кого не было сегодня на заводе.

– Хорошо, вам виднее, поступайте, как знаете. И прошу, полковник,  докладывать мне обо всем незамедлительно.

– Так точно, Ваше превосходительство.

– Да поможет вам бог, ступайте.

А Елька, в будущем Евлампий Дермидонтович,  пока Герка с Мотькой высматривали подозрительные лица среди работников завода, решил время зря не терять. Забыв про дисциплину и наказ, он надумал сгонять на Троицкую, где жил толстяк.  “А что, одна нога здесь, другая там, никто и не узнает, – рассудил он. – Заодно, может, и выведаю чего”.

Эх, спал бы и спал ты, Елька, свернувшись калачиком, или бы по хозяйству, что-нибудь поделал. Подошел бы к матери, спросил по-взрослому: “Мама, может, что-нибудь по дому помочь?” И поняла бы тогда мать, что сын ее стал уже совсем большой, и украдкой смахнула бы набежавшую слезу, вспомнив своего мужа, который так и не увидел, как повзрослел его сын.

Так нет же, как только мать ушла на завод, Елька выпил кружку молока с хлебом, и убежал на улицу Троицкую искать неприятности на свою голову.
И он найдет их. Вы уж поверьте. Такой, как Елька, да, чтобы и не нашел. (Кто читает внимательно, тот знает, что в это время в сарае дома тридцать, сидит Кривин и ждет подходящего момента, чтобы убить Бруляко и поджечь его дом).

Время шло, но толстяк все не выходил. И уже прозвучал второй гудок, но даже, ни в одном окне не зажегся свет.

“Что же могло такого случиться, – размышлял Кривин. – Может, толстяка нет дома? Тогда это плохо в любом случае. Или его арестовали, или тот всё понял и решил исчезнуть из поселка. Надо бы сообщить Аркадию Аркадьевичу”.

Кривин хотел подойти к двери и прислушаться, есть ли движение внутри дома, но его опередили. Какой-то пацан на цыпочках подкрался к двери и проложил ухо. Потом подошел к окну и также прислушался.

Этого еще не хватало.

Кривин тихонько подошел сзади. Елька даже не успел испугаться. Он только почувствовал, что чья-то ладонь закрыла его рот, другая рука передавила горло.

Испуг пришел через секунду после случившегося. Воздуха стало не хватить, глаза полезли из орбит.

Суровый мужской голос произнес:

– А ну, тихо, не рыпайся. Пикнешь – придушу. Понял?

Елька, как мог, потряс головой.

Сильные руки развернули мальчишку.  Был бы на его месте Мотька или хотя бы Герка, те бы сразу опознали мужика, но Елька  – то его не видел, только слышал о нем. Поэтому испуг Ельки был от того, что он был пойман возле дома. Знай, он, кто стоял перед ним, масштаб испуга мальчишки автору бы трудно было описать.

Кривин не знал, что предпринять. Отпускать парня было бы ошибкой. И кто это вообще такой и чего здесь делает в такую рань. Может, родственник? Но Кривин сразу отбросил эту мысль. Какие родственники у Бруляко? А, может, это толстяк послал пацана, чтобы тот разведал обстановку?

И вдруг в голове Кривина раздался неслышный щелчок. Догадался.

– А ты, братец, не с Куренной ли улицы?

Он знал, что мальчишки, которые каким-то образом узнали про толстяка и утопленника жили на этой улице.

– Ага, с Куренной, – легко согласился Елька, с надеждой, что его скорее отпустят.  – Дядь, отпусти меня, дома хватятся, - взмолился Елька, чувствуя, что дело принимает серьезный оборот.

– Подожди, пострел. Я еще не решил, что с тобой делать. Или тут придушить или в охрану сдать.

Елька хотел было закричать, взмолиться, просто попросить: “Конечно в охрану”, потому как быть задушенным прямо на этом месте, ему совершенно не хотелось. А там разберутся. Но вместо этого он захныкал и все повторял: “Дяденька, ну отпустите меня, я больше не буду”.

– Ты чего здесь в такую рань делаешь? – спросил Кривин.

Елька брякнул первое, что ему пришло в голову.

– Я дома перепутал. Мне тридцать шестой дом надо. Там друг мой живет, Ванька. Мы сегодня договаривались, он мне три копейки должен, – безбожно врал Елька.

– Так, значит, правду говорить не хочешь.

Кривин уже принял решение. Отвезти парня на голубятню, где обитал пленный австриец, тот самый с кем Кривин скидывал охранника с плотины. Спрятать пока там, возможно, что-то узнать у парня, все равно хотели пока уйти на дно (размечтался, у кого-то были другие планы), а потом, как решит Аркадий Аркадьевич.

Эх, Елька, Елька, что же ты наделал?

– Пошли со мной. Если побежишь, пристрелю. Кривин, конечно, врал, не было у него с собой никакого пистолета, но на Ельку это очень подействовало. Бегать быстрее пули Елька не мог, а расстраивать маму простреленной головой он не хотел. Пришлось подчиниться.

Голубятня находилась в глухом месте на берегу пруда. Вообще-то это было тайное место (ну, раз германские шпионы, то и место должно быть тайное), где хранилась взрывчатка для диверсий, прятались беглые пленные, но самым ценным было то, что там можно было держать голубей подальше от посторонних глаз. Они использовались для срочного донесения информации. По мере необходимости голубя с запиской выпускали, и тот летел до самого Петрограда, где записку, в случае удачного перелета (ну, всякое могло случиться) немедленно доставлялась резиденту германской разведки. Если донесение было сверхсекретным, посылали с интервалом двух голубей.

Елька всего этого не знал, узнает несколько позже. Автор же, чтобы не томить любопытного читателя, раз уж зашел разговор про голубей, решил немного опередить события.

Добраться до голубятни  можно было на лодке, поэтому пошли к берегу пруда.

Пока шли, Елька незаметно зыркал глазами по сторонам, с целью увидеть знакомое лицо и подать хоть какой сигнал. Как назло - никого. Елька совсем отчаялся. Лишь только теперь он в полной мере осознал ужас своего положения. Он во всём винил только себя, потому как винить в сложившейся ситуации было больше некого.

Но на Елькино счастье их заметили люди полковника Будогосского, которые были оставлены для наблюдения за домом Бруляко. Хоть и потащил Кривин мальчишку не через ворота, а задними дворами, но посты были расставлены грамотно. Служивые (их было трое) отнеслись к своему заданию ответственно, что и предопределило последующую участь Ельки.

Двое отправились за мужчиной с мальчишкой, третий пошел на завод для доклада и дальнейших указаний.

Бедный, бедный Елька, он совсем ничего об этом не знал, даже не догадывался, поэтому, покорно шел вместе с Кривиным. Да, шел покорно, но не смирился с положением.

“Бежать, я конечно сейчас не стану, а вот когда выйдем на людное место, тогда и рвану. Среди людей вряд ли этот дядька будет стрелять”, - рассуждал Елька.

Но Кривин, размышлял точно также, поэтому вел там, где народу было мало или совсем еще не было, что для раннего часа, было вполне ожидаемо.

Когда подошли к берегу, Елька приуныл. “Сорвалось. Надо что-то еще придумать”.

А что можно придумать, когда мужик уже приказал ему сесть в лодку на корму, отвязывал ее от кола, а сам сел за весла? Только правдивое объяснение, как он оказался возле дома в такой ранний час. Пока еще было время. Пока.

За своими мыслями Елька даже и не заметил, что вскоре вслед за ними, чуть поодаль отчалила другая лодка. Кривин ее заметил, но не придал этому значения. Мало ли у кого какие дела. Ничего его не встревожило и не насторожило.

А в это время на заводе разворачивались следующие события. Получив донесение о неизвестном и ребенке, полковник Будогосский, сразу понял, что  мальчишка это один из трех ребят с улицы Куренной. Кажется, его зовут Елька. Двое других были под присмотром. “Уши бы надрать тебе, Елька, или выпороть хорошенько”, подумал полковник, но решил расправу перенести на более поздний срок. Теперь не время, да и самого Ельки не было рядом.
Будогосский приказал полицмейстеру Ижевского оружейного завода лично немедленно отправиться за мальчишками и доставить их на завод. “Тут целее будут”,- решил он.

Появление на Куренной  извозчичьих дрожек, именуемых в народе “пролетка” вызвало такой интерес и любопытство жителей улицы, словно к ним заехал сам государь император. Забрать мальчишек тихо и незаметно не получилось. Из дворов