Искушение дона Мигеля (3-й рассказ из цикла "Враг мой")

58-пушечным «Сантьяго».

— Не могу сказать, что действия испанского флота отличались слаженностью, а сеньоры адмиралы — блистали военными талантами, — жестко произнес Блад.

Дон Мигель недовольно нахмурился:

— Откуда такие выводы?

Превозмогая головокружение, Питер приподнялся на локте здоровой руки и, уже не сдерживаясь, гневно заговорил:

— Надеюсь, вы не станете отрицать бездарность испанского командования в бою вблизи Агосты? Высокомерие и спесь не позволили капитан-генералу Ла Серда подчиниться приказам де Рюйтера... И не представляю, что именно помешало испанским кораблям приблизиться, когда Дюкен атаковал наш авангард. «Эндрахт» оказался один против двух французских линкоров... Великий де Рюйтер погиб, сражаясь за интересы союзников, в то время как те обстреливали французов с безопасного расстояния!

Побледневший от бешенства де Эспиноса вскочил на ноги:

— О нашей доблести свидетельствует хотя бы то, что под Палермо мы потеряли четверых адмиралов, и в том числе — славнейшего дона Диего де Ибарру!

— Скорее это свидетельствует о недальновидности благородных идальго! — бросил Блад.

— Я шел на выручку «Нуэстра Сеньора де Пилар», нашего флагмана, когда меня самого атаковал 70-пушечный линкор! — де Эспиноса нервно прошелся по комнате. — С другой стороны к «Сантьяго» приблизился брандер, и единственно верным решением было выбросить корабль на берег...

— Ну конечно, Палермо, — прервал его Блад. — Бестолковые маневры ваших кораблей и паника не дали голландской эскадре выйти из гавани и построится в линию... — Он глубоко вздохнул, борясь с обморочной слабостью: — Вы стояли на внешнем рейде... Так почему же вы пропустили брандеры? 

— Дон Педро! Благодарите Небо, что вы ранены!

— Мы можем вернуться к этому разговору позже, дон Мигель, — с трудом улыбнулся Питер.

— Довольно! Не искушайте судьбу.

— Никак не научусь следовать этому совету, — проговорил Блад, прежде чем провалиться в вязкую черноту.

В ярости де Эспиноса шагнул к кровати. Но, поняв, что Блад без сознания, остановился и угрюмо оглядел его. Дону Педро Сангре удавалось бесить его, как никому другому. Поразительная дерзость. Поразительный человек. Однако, сам он, размышляя о причинах сокрушительного поражения у берегов Сицилии, приходил к схожим выводам. И хотя ему было бесконечно сложно признать правоту Блада, отрицать справедливость сказанного он не мог. Впервые, чуть ли не с сожалением де Эспиноса подумал, что их судьбы могли сложиться иначе. 

— Господи, зачем так тяжко испытываешь меня? — прошептал он.

События последних месяцев, начиная со злосчастной стычки с английскими пиратами, теперь представлялись ему дьявольским наваждением. Долг или слово чести, месть или благодарность... и — невольное уважение к стойкости и храбрости врага. И именно в этот момент он окончательно понял, что не причинит Питеру Бладу зла. 




Последующие три недели выдались весьма хлопотными для адмирала де Эспиносы. Французские каперы непрестанно разоряли побережье Эспаньолы. Но лучше уж гоняться за ними, чем размышлять о вопросах, грозящих свести его с ума.

Вернувшись домой, он прошел в свой кабинет, где обнаружил ворох писем, одно из них сразу привлекло его внимание. Письмо было от его дальнего родственника, герцога Понсе де Леона. Писал тот о вещах безрадостных. При дворе, из-за войны с французами, продолжался рост влияния проавстрийской партии, возглавляемой королевой-матерью. Несмотря на то, что регентство Марианны Австрийской закончилось более десяти лет назад, она не желала отказываться от власти и руководила всеми действиями слабого телом и разумом Карлоса II. Она даже склонила короля, безутешного после смерти первой жены, к браку с немецкой принцессой Марией Нойбургской. Прибытие молодой королевы ожидалось весной. Понсе де Леон писал о полном расстройстве государственных дел и хаосе, а также с тревогой сообщал об усилении позиций исконного врага рода де Эспиноса маркиза де Виллены, к которому весьма благоволила королева-мать. 

Дон Мигель отложил письмо и задумался. Новость и вправду была неприятная. Но как не странно, это мало занимало его. Герцогу, вращающемуся при королевском дворе, было что терять, но чего опасаться Мигелю де Эспиносе, находящемуся за многие лиги от Испании? 

— Как здоровье дона Педро? — де Эспиноса поднял взгляд на почтительно застывшего возле стола Хоакима. 

— Можно сказать — превосходно, дон Мигель. Дон Педро даже начал упражняться в фехтовании. 

— Вот как?! — изумленно воскликнул де Эспиноса.

Хоаким смутился: 

— Вы не оставили никаких распоряжений, и я взял на себя смелость...

— Я не сержусь на тебя, Хоаким. Однако я не ожидал от дона Педро этакой... прыти.

— Как раз через четверть часа дон Педро ждет меня во дворе... 

— Я присоединюсь к вашей тренировке, — усмехнулся де Эспиноса. — Полагаю, дон Педро не станет возражать. 




Когда Питер очнулся во второй раз, возле его постели сидел невозмутимый Хоаким. На вопрос о своем господине камердинер пожал плечами и сказал, что сеньора де Эспиносу призвал долг. Питер не стал расспрашивать его дальше. Будучи не вполне уверенным, в самом ли деле они с доном Мигелем яростно спорили о боях близ Сицилии, он размышлял об играх сэра Случая. Узнать, что когда-то они сражались бок о бок... Впору решить, что это привиделось ему в бреду...

Молчаливый камердинер дона Мигеля, не выказывая удивления, выполнял все указания Блада. Через неделю лихорадка отступила, и Питер смог вставать с кровати. Еще через несколько дней он спросил Хоакима, нельзя ли ему разрабатывать руку, к примеру, занимаясь фехтованием. У камердинера идея Блада не вызвала энтузиазма. Все же, поколебавшись, он выдавил из себя, что не видит к тому никаких препятствий, и даже вызвался фехтовать с Бладом.

И сейчас Питер, прищурив глаза, смотрел, как к нему в сопровождении Хоакима идет сеньор адмирал. На доне Мигеле был кожаный нагрудник, в руке он сжимал рапиру с закругленным острием. 

— Рад, что вы в добром здравии, дон Педро.

— Судя по всему, и ваше плавание было благополучным, дон Мигель? 

— Вполне. Вы не против, если сегодня вместо Хоакима я буду фехтовать с вами? 

— Почту за честь. 

Де Эспиноса дернул уголком рта:

— Что же, приступим.

Блад отсалютовал ему рапирой и тут же уклонился от метнувшегося к нему клинка де Эспиносы. 

— Не рановато ли вы начали тренироваться? — насмешливо осведомился дон Мигель. 

Они двигались по кругу, не сводя с друг друга напряженного взгляда. 

— Отнюдь. 

Выбрав момент, Питер перешел в атаку. После серии финтов он попытался нанести прямой удар в кисть, и де Эспиноса с трудом парировал его выпад:

— Какой напор! 

— Если вы пожелаете продолжить наш исторический диспут, мне не хотелось бы разочаровывать вас, — усмехнулся Питер.

— Не скрою, у меня была такая мысль, — отозвался дон Мигель, стремительно контратакуя.

Рапиры со звоном скрестились. Плечо Блада пронзила жгучая боль, однако, сцепив зубы, он отбил клинок и немедленно вновь атаковал испанца. Тот отскочил в сторону и очертил рапирой перед собой дугу.

— Но скорее, это я рискую разочаровать вас, дон Педро, поскольку предлагаю отложить дискуссию до... следующего раза.

— Вы полагаете, что нам уготована новая встреча? — Питер сдвинул брови, заподозрив в этих неожиданных словах уловку, призванную отвлечь его внимание.

Но де Эспиноса, опустив клинок, вдруг криво улыбнулся:

— Как знать, раз уж Судьба столь щедра к нам в своих странных дарах... — затем добавил уже без улыбки: — Мне, в свою очередь, не хотелось бы чрезмерно утомлять вас. Благодарю за поединок.

Поклонившись Бладу, он повернулся и пошел прочь.




февраль 1690

Письмо кардинала Портокарреро было написано на дорогой тисненной бумаге и начиналось с медоточивых восхвалений заслуг адмирала де Эспиносы. А вот далее шла настоятельная просьба: безотлагательно прибыть в Мадрид «для прояснения некоторых запутанных обстоятельств». Командование эскадрой следовало передать вице-адмиралу Риконетте — разумеется, временно. 

Де Эспиноса нахмурился. Как же, временно! Он хорошо понимал, что означает подобная просьба из уст всесильного кардинала, который фактически исполнял обязанности премьер-министра. Особенно его встревожило то, что Портокарреро не счел нужным написать, какие именно обстоятельства имеются в виду.

Произошло то, о чем предупреждал его Понсе де Леон. Маркиз де Виллена быстро добился успеха... Чем еще объяснить внезапный отзыв в Испанию уже и без того опального адмирала? Впрочем, давний недруг мог быть и не причем. Слишком часто дон Мигель действовал без оглядки на Королевский совет — как по причине скверного сообщения между колониями и метрополией, так и в силу своего строптивого характера. К тому же, известие об его пленении союзниками-англичанами по обвинению в пиратстве наверняка дошло до Мадрида, да и прочих грехов за ним числилось немало. 

Де Эспиноса бросил листок на стол и откинулся на спинку кресла, прикидывая, кто из представителей влиятельных семей мог быть на его стороне. В Испании ему предстояла изматывающая борьба не только за свое положение, но и — за свободу, возможно, за саму жизнь... 

Из задумчивости его вывел стук в дверь.

— Дон Мигель? — на пороге возник Хоаким, — дон Педро желал бы побеседовать с вами...

Де Эспиноса убрал письмо его преосвященства в ящик стола.

— Передай дону Педро, что я поговорю с ним немедленно. 

Поклонившись, Хоаким распахнул дверь и позвал:

— Прошу вас, дон Педро.

Блад вошел в кабинет, и, встав, де Эспиноса кивком приветствовал его. 

— Дон Мигель, я пришел поблагодарить вас за великодушие и гостеприимство, — начал Питер. — Боюсь, мне пришлось злоупотребить и тем и другим, и мое пребывание в вашем доме затянулось. Но вчера в Санто-Доминго пришел галеон «Сан-Филлипе». Послезавтра он отправляется на Кубу, чтобы в Гаване присоединиться к каравану. Его капитан готов взять меня на борт. 

— Не смею вас задерживать, дон Педро, — отрывисто произнес де Эспиноса и скрестил руки на груди.

С того занятия по фехтованию, отчасти похожего на настоящий поединок, прошло почти полмесяца. За это время все их общение с Бладом сводилось к немногим совместным трапезам. Насколько мог судить дон Мигель, тот полностью оправился от раны, и не составляло труда предположить, что такой разговор должен был состояться со дня на день. Однако, он совсем не ощущал облегчения — напротив. В голове у него упорно билась одна, совершенно дикая мысль.

«Дьявол, уж не рехнулся ли я в самом деле...»

Блад пристально посмотрел ему в лицо и склонился в учтивом поклоне:

— Прощайте, дон Мигель. Капитан «Сан-Филлипе», сеньор Гомес, любезно обещал предоставить мне каюту уже сегодня. 

— Вот что, — вдруг сказал дон Мигель. — Меня срочно отзывают в Испанию. И если вы согласны проделать долгий путь в моем обществе — добро пожаловать на борт «Сан-Кристобаля», — видя, как брови Блада изумленно поползли вверх, он невесело усмехнулся: — Отчего-то мне трудно расстаться с вами. — Блад ничего не отвечал, и де Эспиноса буркнул, отворачиваясь: — Впрочем,