умереть! Она будет на баррикадах — рядом с Ним! Она успеет подхватить Его, раненого, и оттащить Его в безопасное место, и там обезвредить и перевязать Его рану!..
Няня в войну работала в госпитале — и многому её научила, как надо спасть раненых!..
И в сознании Анфисы, почти тут же, предстала сцена из довоенного фильма 1937 года «Остров сокровищ», по роману Стивенсона, но — с более революционным сюжетом, который она вспоминала не раз, где главная героиня перевязывает своему герою его раны и поёт:
«Если ранили друга,
То сумеет подруга
Врагам отомстить за него!..»
Уж она сумеет!..
И она опять представляла себе, как они стоят рядом на какой-то баррикаде (Париж?.. Сант-Яго?.. Афины?..) под развевающимся красным знаменем, в чёрных кожаных куртках, подпоясанных красными шарфами! Он — с маузером! Она — с наганом! И их бесстрашные взоры — устремлены на ощетинившегося штыками классового врага...
Снять бы фильм про современных революционеров!..
А ещё лучше — им самим с Никой принять участие в этих революционных бурях!..
«Скоро, скоро грянет буря!..» И — пусть сильнее грянет эта буря!..
…
Герта потом говорила, что в образе Рудина Тургенев, в значительной степени, изобразил хорошо знакомого ему с молодости знаменитого революционера-анархиста Михаила Бакунина, про которого советские историки старались лишний раз не упоминать, потому что уж очень во многом он расходился и конфликтовал с Карлом Марксом.
Но анархические идеи Бакунина и Кропоткина — были чрезвычайно популярны и в Западной Европе, и в России! И в огромной степени повлияли на мировоззрение народников...
А сколько ещё было русских революционных теоретиков того времени — чрезвычайно популярных среди думающей молодёжи: Лавров, Ткачёв, Плеханов...
И Анфиса с Никой, по советам и наводкам — и отца Анфисы, и Герты, и других «коммунаров», да и просто хороших библиотекарш — с жадностью читали про все европейские революции 19-го века, а также про революционное движение в России этого времени: про декабристов, Чернышевского, народников...
Без знания истории революционных движений — никаким настоящим революционером 20-го века не станешь! Это обе подруги хорошо понимали...
Социалисты-утописты, декабристы, народники
Герта, в отличие от отца Анфисы, несколько более строгого марксиста, очень сочувствовала — и левым эсерам, и анархистам, и прочим, не совсем правильным по официальным советским меркам, социалистам. Возможно, здесь были виноваты и родственные связи...
Герта рассказывала Анфисе, а, при случае, и обеим подругам, когда они были вместе, рассказывала очень интересно и увлечённо — и про «Утопию» Томаса Мора, и про «Город Солнца» Кампанеллы, и про «Путешествие в Икарию» Этьена Кабэ, и про других ранних коммунистов и социалистов-утопистов...
Рассказывала и про опыт разных коммун — и в России, и на Западе, и, потом, уже в советское время, и в СССР — чаще всего неудачный, за исключением коммун и общин религиозных...
Рассказала — ещё раньше всех школьных программ — и про декабристов, про то, как они хотели уничтожить крепостное право и освободить крестьян, про их восстание на Сенатской площади в 1825 году, про то, как царь Николай Первый расстрелял их из пушек картечью, а пятерых самых главных приказал повесить (и двое из них сорвались с виселицы из-за гнилых верёвок), а остальных сослали в кандалах в Сибирь...
Рассказала потом и про то — как жёны сосланных декабристов добровольно отправились в Сибирь вслед за мужьями, а царь им даже не разрешил взять с собой детей. И они, ради томящихся в сибирских рудниках мужей — навсегда, со слезами, распрощались со своими родными детьми...
Рассказала о тесной связи Пушкина с декабристами и масонами. Хотя по этому вопросу они с отцом и с другими «коммунарами» много спорили...
…
Судьба декабристов, всё-таки, как-то не очень глубоко задела сердце Анфисы. Быть может, потому, что уж «очень далеки они были от народа». И как-то друг с другом они не могли хорошенько договориться, «кто в лес, кто по дрова». И их восстание на Сенатской площади было каким-то не совсем настоящим восстанием, уж слишком пассивным и не продуманным (то ли дело — у большевиков в октябре 1917 года!).
Правда, Анфису очень интересовало происхождение декабристов от масонов, о чём и советские историки, и советские школьные учебники, и сами учителя, почти совершенно ничего не говорили...
…
Но вот, более поздняя, история народников — с их «хождением в народ», с их неудачной пропагандой социализма среди крестьян, и с их вынужденным переходом, в дальнейшем, к тактике террора, с их жертвенностью, с их беспримерным героизмом — потрясла Анфису до глубины души!..
Как бы она хотела оказаться в том времени!..
Да и Ника — в своём авангард-романе про Аэлиту — по сути, мечтала о том же...
Сергей Нечаев
Желябов, Кибальчич, Морозов, Перовская, Вера Фигнер — какие это всё были замечательные люди!.. Анфиса была просто влюблена в них!..
Но особенное впечатление на её исключительно впечатлительную душу — произвела сумрачная и загадочная фигура Сергея Нечаева, про которого Герта рассказывала уже не раз, и про которого у них в доме было много споров...
В своём «Катехизисе революционера» (который Анфиса прочла с жадностью и с трепетом, и не раз перечитывала — и особенно, эти знаменитые, ниже приведённые слова...) он написал:
«Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией».
Да, Анфиса действительно чувствовала, что это так! Что именно таким — и должен быть настоящий революционер! И в этом нет никакой его заслуги — просто это Судьба!..
И она чувствовала, что и она — человек обречённый...
…
Герта говорила, что сам Ленин относился к Нечаеву с огромным уважением, и что даже есть версия (по чьим-то воспоминаниям), что после казни старшего брата Александра он не просто сказал:
«Мы пойдём другим путём!»
А он сказал:
«Мы пойдём — путём Нечаева!»
И Анфиса верила — что Ленин действительно мог это сказать! И невольно (или так уж невольно?..) была здесь с ним солидарна...
…
Анфиса уже знала, что Достоевский был в молодости утопическим социалистом, «петрашевцем» — за что и пострадал, и пережил инсценировку смертной казни через расстрел, и попал на каторгу... И он говорил, что в те молодые годы — мог бы стать и нечаевцем...
Герта потом рассказывала Анфисе и Нике, что Достоевского уже почти перед самой смертью спросили: что, вот если бы он точно знал, что в соседней квартире революционеры готовят покушение на царя — то донёс бы он на них в полицию? И он ответил — что ни за что бы!..
Анфиса про себя подумала — что как глубоко она уважает Фёдора Михайловича за один только этот его ответ! Да что там говорить — даже слёзы на глаза навернулись!.. Ей показалось, что и у Ники тоже...
Хотя все у них говорили, что Достоевский так до конца и не понял Нечаева, и что его "Бесы" гениальный роман, но и лишь карикатура на настоящих революционеров...
А кто его вообще понял — и тогда, и сейчас — думала Анфиса... Понял эту его обречённость...
И Он — Он тоже должен быть человеком, всецело обречённым на революционную деятельность, и обречённым на какую-то совершенно необыкновенную и драматическую судьбу!..
Да, как и она сама...
Подпольная Россия
Потом Анфиса с Никой прочли книгу Сергея Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия», которая навсегда произвела на них неизгладимое впечатление, одними лишь портретами деятелей народнического движения...
Потом они прочли — и воспоминания народовольцев Николая Морозова и Веры Фигнер, и биографии Андрея Желябова и Софьи Перовской в книгах из серии ЖЗЛ, и многие другие книги про народников и народовольцев...
Читали они неоднократно — во всех деталях — и про убийство народовольцами Александра Второго на Екатерининском канале (что стал потом называться «канал Грибоедова»), на месте, где теперь стоял заброшенный и заколоченный храм Спас-на-Крови...
Читали, как народовольцы готовили это покушение, как готовили уникальные бомбы, разработанные Кибальчичем (ими позже восхищались даже царские специалисты и предлагали взять их на вооружение армии!)...
Читали, как народовольцы рыли подкоп под Малой Садовой... Как его рыл Желябов, рыл — пока не терял сознание... Как его вытаскивали за ноги из этого подкопа — он приходил в себя — и снова лез рыть...
Этим покушением на царя после ареста Желябова — руководила Софья Перовская...
Это место — где теперь стоял мрачный, заброшенный и загадочный Спас-на-Крови — было у Анфисы, сколько она себя помнила, перед глазами почти всё время. Это было так близко от их дома! И она его видела — хотя бы краешком — едва ли не каждый день...
Особенно — когда у неё, через пару лет, появилась школьная подруга — которая жила в доме напротив, в знаменитом Доме Адамини... Но об этом — ещё будет речь впереди...
Вот здесь стояла Софья Перовская!
Герта и Анфиса как-то раз возвращались домой — по каналу Грибоедова — из Дома Книги на Невском...
Беседа между ними шла — как очень часто — как раз об истории революционного движения в царской России в целом и, особенно, в Санкт-Петербурге. И, в частности, говорили о народовольцах. Ведь в этих местах — всё напоминало о них!..
Так беседуя — они миновали Спаса-на-Крови и мост Гриневицкого — миновали Конюшенную площадь, с трамвайным кольцом и парком такси — прошли через Театральный мост, и — решили пройтись немного вдоль Марсова поля...
И — приостановились на небольшом Старо-Конюшенном мосту через Мойку (эти два моста, вместе с «ложным мостом», образуют оригинальный Тройной мост).
И Герта сказала — показывая на середину моста у его восточного парапета — и откуда был виден Михайловский сад с павильоном Росси и Инженерный (Михайловский) замок:
«Вот на этом месте — по некоторым воспоминаниям из народовольческой среды — 1-го марта 1881-го года стояла Софья Перовская, когда прозвучал первый взрыв, взрыв Рысакова, повредивший карету царя...
Перовская — увидев, как это произошло — и что царь уцелел — быстро пошла к месту покушения, пряча в своей муфте револьвер, готовая, если потребуется, сама докончить дело...
Но тут — раздался второй взрыв! Решающий взрыв Гриневицкого... Который, пользуясь всей сумятицей, бросил свою бомбу под ноги царю — подойдя к нему совершенно вплотную... Оба умерли почти одновременно...
И её вмешательство — уже не потребовалось...
Вскоре её арестовали... И впереди её, и её товарищей по делу 1-го марта, как ты знаешь, ждала виселица на Семёновском плацу, где теперь ТЮЗ... У Михайлова два раза рвалась верёвка — но его, всё равно, повесили...»
…
Герта, как всё время казалось Анфисе, была очень похожа на этих знаменитых народниц: Веру Засулич, Софью Перовскую, Веру Фигнер, Марию Спиридонову...
Анфиса знала, что Герта была не только потомственной народницей (и даже левой эсеркой!), но — и что многие из её родственников таинственно пострадали в 30-е годы за их народнические и лево-эсеровские корни и связи...
И сама Герта
