Три Тараса Главы 1-4

ругался по-страшному и грозился дедову мазанку бульдозером разнести. А дед Тарас уперся: не пойду в новую – и точка!  Хата, дескать, дорога, как память. Теперь и пожалел: малому Тараске этакая рухлядь  останется. Ни жить в ней по-человечески невозможно, ни продать, ни обменять. А Василю уж нынче где  для стариков новую хату взять? Еле-еле концы с концами сводит в своем фермерстве. Спасибо, что хоть харчи подбрасывает!  Малой Тараско когда сам пошел ножками, Василь телевизор старикам справил. Сам приволок в хату, сам же и антенну по-над трубой  приладил.
                     И Пылып Галушко старого Голову не забывает.  У него тоже хозяйство. Пылып деду огород и пашет, и засевает, и убирает по осени. Так что у деда с бабкой  и в это  проклятое лихолетье в погребе и картошка, и цыбуля, и всякие соленья бабкиного производства  не переводятся.
А уж тогда, когда внук Тарас к деду в хату  привьюжил, Голова  шибко справно жил. Да и сам, к слову сказать, был покрепче, и бабка Ганна еще прыгала, ровно цапа. Тарас-то приехал в аккурат летом. Потому  справлял дед встречу во дворе. Хлопцы  вытащили из хаты столы. Да сосед Петро стол доставил. А скамейки уж так соорудили, из досок. Фонарь прямо от столба протянули. А внучатый племянник завклубом Иван Галушко притащил свою гармонь. И пошла плясать губерния! Аж на утренней зорьке расползлись гости. Последний Иван Галушко со  двора ушился с гармонью под кренделем. А молодой Тарас старикам объявил:
                    - Я у вас тут, деда, поживу маленько. Захворал я. А врачи велели в деревню податься на молоко, фрукты, свежий воздух, ну, и всякое другое.
                    - А що за хвороба, внучок? – поинтересовалась бабка.
                    - Да так, на нервной почве, - отмахнулся внук.
                    - Ну, на нервной,  так на нервной, - сказал Голова. – Якщо трэба, так и живи. Пущай, раз молоко и фрукты, и всякое другое. Этого добра у нас навалом. И места в хате для тебя завсегда готовое. Хоть всю жизнь. И нам весельше будет.
                     Насчет молока и фруктов бабка Ганна шибко все наладила: через месяц Тарас раздобрел, загорел, прожилки под рыжим пухом попрятались. А что касается всякого другого, то тут хлопец сам справил. А что? Дело житейское. Молодой, сам собой видный, справный, погулять, поплясать душа требует. В городе, видать , не до плясок было: вон, какой тощий да хлипкий приехал. А тут село. И тебе воздух, и кущи, и всякие звезды-месяцы. Да еще дивчата по-над хатою завьюжились. Прямо срам один! Тарас-то, конечно, парубок, да, к тому ж, дюже ловкий. А все-таки приставать к хлопцу срам. Тоже, свиристелки  бесстыдные: то одна до хаты прилетит, то другая! Бабка им понадобилась, как же!
                     А Тарас ровно пивень перед ими! Чего удумал, стервец. В аккурат по-над забором соорудил  перекладину на двух столбах и по утрам, когда обыкновенно дивчата и молодички выгоняют  коров в стадо, принялся выпендривать на этой вертелке свои куролеса. Покрутился этак неделю, а потом в клуб  на танцы подался.
                     Как он там, в клубе прохлаждался, то ни деду, ни бабе Ганне не ведомо было. Только гульба гульбой, а в селе в самую страду, ежели ты не хворый да не старый, бездельничать грех. Срамота и распущенность!  И стал дед к внуку с разговорами подбираться. Дескать, не гроши твои нужны, а перед людьми стыд: здоровый парубок, а без работы гарцует.
                     -Ходы до головы прямо, - сказал. – К Васильку Опанасовичу. Пущай до комбайна ставит, або на ток.
                     Отправился внук в контору, а дед сел на завалинку и возмечтал, как в праздник Василь Галушко пожмет старому Голове руку, а потом чокнется стопкой с горилкой и объявит прилюдно: « Спасибо, диду, за хлопца, за то, что род наш здоровый и добрый не посрамил внук твой».
                     Но вопреки ожиданиям старика молодой Галушко выпросил себе самую, что ни есть, срамную работу. Такую, что и грех вспомнить. Подрядился этот байстрюк гонять с хлопцами по майдану мячи. Оно и мячи, конечно, можно, если после работы. А этот – вместо работы. С малыми дитями гонять, хай йому грец! Пенял дед внуку, ругался и плевался. Заставлял бросить пустое занятие. И даже ходил сам к племяннику, председателю Василю. Но своего не добился.
                    -Надо, -сказал Василь, - чтоб и с дитями кто-нибудь вожжался.
                    Осенью, правда, перевел Тараса в школу на физкультурную должность. Насчет школы дед спорить не стал. Школу он уважал: деток учить – дело почетное и важное. И, хотя какой из внука учитель, но все-таки среди умных людей стал обретаться.
                    «Среди  умных людей обретался, а ума, видать, не набрался!» - мысленно заключил дед и медленно, кряхтя и чертыхаясь, стащился с печи. Натянул портки и двинулся в сенцы.
                     Уж рассветало. Надобно работу справлять. Вот и бабка загремела сковородками. Воды теперь понадобится, да керосину, да то, да сё. Тоже уж дюже старая стала: ведра из колодца вытащить не может. Не бабка, а так только, одна видимость осталась. Ровно что и может, так это пыхтеть и браниться.
                     Охладившись ковшом воды, старый Голова выбрался за порог. Чудно на улице! Над хутором рассвет занимается. Из-за молочно-розоватой дымки у горизонта важно выкатывается солнце. Багрово-золотистые лучи его разрумянили верхушки деревьев и блестящие железные крыши домов. Хорош будет день!
                     Щурясь и ухмыляясь в усы, дед с удовольствием повертел головой, подставляя солнышку то одну щеку, то другую. Тут он обратил внимание на следующую картину. К  Серковой миске, только что наполненной остатками густого борща, самым подлейшим образом  воровски подбирается старый  кот Соломон, расстрига и бандит высшей марки. Голова терпеть не мог этого кота. И было, за что. Мало того, что Соломон этот – вор и тунеядец, так он еще и  хитрый наглец, какого и в целом свете не найти. Вокруг пальца он может обвести хоть самого черта, не то, чтобы этого простофилю Серка. За ум и хитрость кота и прозвали Соломоном. А пакостит он вовсе не с голодухи, потому что голодным никогда не бывает, а из любви к искусству .
                     И вот этот бандитский Соломон без стыда и совести крадется к чужой миске в то  время, когда простодушный хозяин её безответственно шляется по соседским подружкам. «Каков подлец, а!» - мысленно возмутился старик. Он осторожно снял с ноги черевик и с силой швырнул им в кота. Раздался дикий вопль. Соломон задрал хвост и прыгнул на забор. Но не удрал, а забрался на столбик забора и, облизываясь, стал ждать, когда дед уйдет. Дед плюнул в сердцах и действительно пошел в сарай за ведрами.
                    - Черт скаженный! – рассердился на кота. Все настроение спортил, сатана бисова!

                                                                                                                  3

                     Именно в то самое утро, когда старый Голова так самоотверженно сражался с бандитом Соломоном, только двумя часами позже, от центральной усадьбы кооператива «Мрия», которая сельчанами звалась попросту Дуванкой, в сторону Гайдуковки торопко трусил довольно важный  человек.
                     И этот человек был Тараскин отец и одновременно собственный  внук деда Тараса. Какие ветры завеяли этого человека в Дуванку, ведомо, пожалуй,  одним  лишь  ветрам,  да  еще  некоторым  авторитетным  людям. А только как раз вчера ввечеру обнаружился он собственной персоной в центре Дуванки на том самой месте, где собралась в кучу вся дуванская культура: магазины, клуб, бытмастерская и веселый сельский шинок, который по-современному гордо именовался баром. В этот самый шинок сходу и направился новый гражданин. Но не шибко, потому что был конец дня, и с внутренней стороны стеклянной двери уже повисла табличка с надписью: «Закрыто».
                     Но эта табличка висела просто так, нарочно. Для тех, кому, вдруг, вздумается проверять что-нибудь. Ну, и еще для тех, кто ничего не понимает. А кто понимает, то вовсе не смотрит на всякие таблички и заходит в шинок. Подсаживается за стол к приятелю, который только того и ждет, чтоб ему составили компанию. Потому что своих денег у него уже не осталось, а на тарелке все еще скучает консервированный зеленый помидор, а в глотку эту несчастную сироту без сильно действующего средства никакими судьбами не протолкнуть.
                     Веселый гражданин, Тарас Петрович Галушко, умел всегда все понимать. Он толкнул стеклянную дверь и тут же, прямо с порога, увидел человека, необходимого для того, чтобы скоротать длинную, скучную ночь. Но он и виду не подал к тому, чтобы возбудить у человека хоть какое-нибудь подозрение во внимании к его персоне. Ткнув портфель подмышку и глубоко засунув руки в карманы, гражданин вальяжно подкатил к буфетной стойке и нахально уставился на буфетчицу, вытаскивающую в это время из-под стеклянной витрины ценники.
                    -Не торгую! – небрежно бросила буфетчица, не глядя на посетителя.
                    -Понятно, - сказал гражданин, вытащил из кармана сотню и положил на стойку:
                    -Мне беленькой грамм сколько-нибудь и что-нибудь закусить.
Получив через минуту необходимое, гражданин так же вальяжно двинулся к столикам, к тому человеку, которого заприметил с порога. Но тут откуда-то сбоку он услышал удивленный возглас:
                   -Тю! Та хиба цэ Тарас?
                        Тарас оглянулся и за одним из столиков увидел человека, вскочившего к нему навстречу. Вот тебе на! Завклубом Иван! Собственный родственничек!
                   -Здоровеньки булы, братушка! – облобызал Тараса Иван. – Яким шляхом до нас? Сидай, Тараско, хай тоби грец! Та розмовляй скорийше, як цэ тэбэ занесло до нас?
                    Тарас поморщился. Встречаться с Иваном не входило в его планы, потому что  нужно иметь крепкие нервы и выдающиеся способности, чтобы суметь скоро отлипнуть от этого человека без ущерба для своего здоровья.  А времени у Тараса на все про все было мало. Он молча налил водки в свой и Иванов стаканы:
                    -Давай выпьем! За встречу!
                    - Оце добре! – с готовностью подхватил Иван.  Мгновенно осушил стакан и подставил к бутылке вновь.- Наливай ще!  Выпьем за батькив наших, як водится. Життя нам воны дали,  выгудували, навчилы, а мы их, ровно  худобу, геть, долой  побираться да помирать кинули. Грех це, скажу тебе, братушка!
                    - Да ладно тебе скулить!  Не нашего ума дело!  - перебил его Тарас.
                    - А чьего?  Батьки наши, между прочим. Старость  батьков  своих мы должны  устраивать. Их сыны, а не закордонные доброхоты.
                    -А ты что не на работе? – спросил  Тарас, имея в виду вечернее время.
                    -Го-го-го! – зареготал Иван. – На работе! Так я давно уж не завклубом. – Придвинулся к Тарасу и обволок перегаром:
                    -Нету клуба, братушка!  И меня нету.  И  колхоза нету. Ничего нету.. тю-тю! – Выругался и ковырнул вилкой по пустой тарелке. Оглянулся по сторонам и прошептал заговорчески:
                    -Тут у нас, Тараско, такэ смуття зробылось, не можно  и балакать!  Шо было, все уплыло. Геть, долой, як метлой!  А шо осталось, то растащили до последнего гвоздя. И в Гайдуковке тож самое. Мы теперь с