нетерпеливо схватил телефон:
- Алло ! Вера!
- Ты где?! Что с тобой?!, - перебил его крик, летевший в ночную тишину словно с далеких звезд.
- Вера, ты успокойся, - старался перекричать Виктор Петрович. - Все хорошо! Я заблудился! Завтра буду дома. Заночую в лесу, мне дали позвонить. Все! Конец связи!, - он отключил телефон, зная, что жена может вести разговоры до рассвета. Главное он сказал.
Павел выбрался из палатки. Виктор Петрович заметил, что в ней горел свет.
- Это что? Аккумулятор?, - понимающе кивнул он в сторону палатки.
- Давай еще по чайку, - бодренько предложил Павел, ставя чайник на плитку. - Под звездами чай вкусней, проверено, ведь звездный свет растворяется в кружке, и ты тогда пьешь чай с вечностью Вселенной, - то ли шутя, то ли всерьез добавил он. - А что насчет твоего вопроса, то ты почти прав, - тоже кивнул он в сторону палатки. - Да, это батарея, только солнечная. Кстати, забыл сегодня побриться, - он скрылся в палатке и появился оттуда с электробритвой, после чего подошел к сосне и Виктору Петровичу показалось, что он просто в дерево воткнул вилку шнура. Бритва зажужжала в его руках, и Виктору Петровичу от неожиданности звук тот показался громом средь ясного неба.
- Все элементарно просто, - пояснял Павел, водя бритвой по щекам. - Самым сложным для меня оказалось забраться на дерево, чтобы установить солнечные элементы. Оцарапал руки и колени. Зато теперь у меня есть электричество. Элементы заряжают батарею, а адаптер выдает и двенадцать вольт, и двести двадцать вольт – сколько угодно. Элементарно, - повторил он, заканчивая свое показательное бритье. Виктор Петрович сидел и невольно чувствовал себя доктором Ватсоном, которому лесной Шерлок Холмс рассказывает элементарные вещи. Но ему все было интересно: и лужайка, и ее загадочный, всемогущий хозяин, исполнявший любые желания.
- Знаешь, - обратился Павел к Виктору Петровичу. - Не могу себе отказать по вечерам в общении с костерком. Это моя слабость, как и звезды. Они дуэтом работают: костер здесь, на Земле душу согревает, а звезды - они сверху очищают ее своим светом, своим молчанием.
Виктору Петровичу казалось, что Павел каждым словом приоткрывал ту дверь, за которой скрывались его мироощущения, и о которых сам Виктор Петрович не задумывался в своих каждодневных заботах. Павел развел костер, место для которого возле палатки было обложено большими камнями. Чайник вскипел и они с полными кружками, не сговариваясь, подсели к костру, создававшему магический уют в темноте ночи. Полулежа у костра с кружкой чая, на перине лесного мха, Виктор Петрович уже сомневался, что когда–нибудь воспоминания о случившемся с ним злоключении вызовут у него сожаления.
Павел нарушил молчание:
- Завтра я покажу тебе направление твоего пути, а сейчас покажу где мы находимся, - он придвинул к себе ноутбук и быстро застучал пальцами по кнопкам. - Смотри картинку со спутника в инфракрасном режиме. Видишь? Это лес, - ткнул Павел пальцем в середину серого бесформенного пятна. - Это трасса, - палец ткнул в черную полосу на краю пятна, по которой тянулись яркие точки, выдавая фары автомобилей. - Это мы с тобой, - палец ткнул в яркую точку посреди серого пятна.
- А где же моя машина?, - с видом обескураженного Ватсона подал голос Виктор Петрович, втайне надеясь увидеть наконец бессилие и беспомощность самозваного Холмса, но в ответ услышал невозмутимое:
- Минутку, сейчас увеличим изображение и пройдемся по соседним квадратам.
Виктор Петрович непроизвольно потянул шею к экрану ноутбука и увидел как границы серого пятна разбежались в разные стороны и сверху стали видны спичечные стволы деревьев, монотонной вереницей проплывавшие вдоль экрана. Вопрос не поставил Павла в тупик и вскоре на экране сквозь ночную тьму леса Виктор Петрович увидел прямоугольные очертания своей машины. Это была она, без сомнения, даже можно было различить синие блики ее окраски.
- Ну вот, - без эмоций произнес Павел. - Нашел хозяин свою машину. А находится она в том направлении, - ткнул он пальцем в сторону, далекую от того места, где Виктор Петрович вышел на лужайку. - Завтра я отведу тебя туда, и все будут счастливы. Ты - своим возвращением, а я – своим одиночеством, - добавил Павел.
- Так все просто!, - подумалось Виктору Петровичу. Тело его лежало у костра, а чувства его были повержены на лопатки безграничными возможностями нового знакомого.
- Что – то я не слышал про такое НИИ в нашем городе, - начал он снова сомневаться.
- Неудивительно, - Павел убрал ноутбук в палатку, где по-прежнему горел свет, превращавший палатку в уютный теремок:
- Неудивительно, потому что город мой далеко от этих мест.
- Ты путешествуешь?, - не унимался Виктор Петрович. - Разве можно быть счастливым в одиночестве?
Они продолжали попивать чаек. Ночь под звездным небом сближает людей, даже незнакомых, а костер располагает к беседе.
- Вряд ли я путешественник, - возразил Павел. - Путешественники стремятся к новым местам, их тянет туда, куда стремятся все, где толпы людей, а я сбежал от всего этого, от суеты, от людей, от цивилизации. Правда, - он усмехнулся. - Полностью от нее сбежать невозможно, - он указал пальцем на карман с телефоном. - Все мы теперь ее рабы и заложники удобств, можно только выбрать меньшее из зол.
Виктор Петрович молчал, чувствуя, что будет продолжение у рассказчика, не имевшего ничего против случайного слушателя.
- Увольнение мне не грозит, - продолжал Павел. - Я уже на пенсии, иногда приглашают помочь. Каждое лето я забираюсь куда–нибудь в глушь, отдохнуть от людей, от всего. Да... Тело устает от физических нагрузок, а душа устает от суеты, от чужого пустословия, от давления на нее со всех сторон, от государства - от него тоже устает. Ведь государство – это машина и каждое государство – это своя марка машины. Каждая такая машина везет по – своему. Мы с тобой одного возраста, - он посмотрел на Виктора Петровича, - И знаем об этом. Раньше было как? Усадили нас всех в кузов такой вот государственной машины и повезли вперед, в светлое будущее. Только в кузове том никто не сидел, глядя в окошечко, а все вкалывали ради топки, в которой горел огонь, двигавший машину вперед. Потом опрокинули машину вверх колесами, вытряхнув людишек из кузова - кто в грязи утонул, кого задавило, кто сгинул – никому дела не было до тех людишек. Когда поставили машину на колеса, все вокруг ахнули – обернулась иномаркой та машина, что раньше всех везла вперед, мать честная! Вот радости –то было! Только поставили ее на колеса задом наперед и погнала она в обратную сторону, круша все на своем пути. Вот тебе другая государственная машина, - Павел говорил неторопливо и речь его звучала подобно преданиям древних сказителей в ночи. А Павел продолжал:
- Мчится теперь эта машина подобия иномарки, сверкая боками, и мчатся в ней только те, кто ею лихо и реально рулит, не замечая и не желая замечать того, что те, кто работают и обслуживают эту машину, давно выброшены из кузова и не успевают за ней, за машиной этой, потому что мчится она без всяких правил, потеряв страх перед любыми правилами. И кузова нет никакого у этой иномарки, не предусмотрено для обслуживающего персонала, а есть только уйма динамиков, которыми увешаны ее бока и через которые гремит реклама о ее прелестях, о том, что машина эта всех обгонит, всех победит и все вокруг пометит своими выхлопными газами. Не только бывшие пассажиры в ужасе от такой машины, но и весь мир в ужасе ждет своей участи, которая постигнет его, когда эта блестящая машина, битком набитая одними рулевыми, врежется в приглянувшийся рулевым столб. Каково ехать в такой государственной машине, из которой во все стороны разлетаются запчасти в виде медицины, науки, образования, социальных гарантий, а рулевых волнует лишь одно – удобство езды? Каково это? Лично я от такой езды устал, - Павел вздохнул. - Здесь, в лесу она не чувствуется. Раньше умудрялся как- то смехом спасаться - посмеешься над юмористами и легче становится, а с годами подумалось: "Ведь это мы над самими собой смеемся. Надо бы этим юмористам морду набить. Это не мы, это они над нами смеются, что мы ничего не можем изменить в жизни, похожей на абсурд. С тех пор смеяться расхотелось и спасаюсь я не смехом, тишиной я спасаюсь, - спокойно добавил он, потянувшись за чайником. Павел улыбнулся:
- Я люблю свою страну, а не государственную машину и здесь ее колеса на меня не давят, - он развел руки в стороны. - Здесь здорово! Не входишь в контакт с шестеренками машины. Это наподобие рыбки в аквариуме, - усмехнулся он. - Она чувствует себя свободной, пока не стукнется лбом о стенку. Так и я не чувствую здесь никаких стенок, а чувствую себя человеком, причесываю свою душу, потрепанную от контактов с цивилизацией, все более загоняемой в гараж государственной машины. Интересно получается, - снова усмехнулся Павел. - Ты живешь и вроде бы не нужен этой машине государственной – катит она, везет саму себя в свое удовольствие, но в то же время сидишь и ждешь когда ты ей будешь нужен какой–нибудь долг исполнить, забытый или вновь придуманный, при гараже обязанностей числишься, пока на выборы какие–нибудь не позовут. Впрочем, - он опять усмехнулся. - Скоро и для этого не понадобишься. Там сейчас столько рулевых рулит, что им хватит самих себя выбирать.
Павел не походил на страстного оратора, призывающего всех превратиться в его единомышленников. Виктор Петрович чувствовал, что Павел мог бы ничего этого не говорить и чувствовал бы себя при этом ничуть не хуже. Получилось все просто и естественно, как сама природа, и речь его не походила ни на нытье, ни на жалобы. Виктор Петрович слушал молча и был далек от мысли возражать. Все слова Павла укладывались в его голове подобно мозаике, занимая пустовавшие, словно предназначенные для них места. Он сам всю жизнь проработал в строительной компании и хорошо знал что значит быть винтиком государственной машины. Слова Павла подействовали на Виктора Петровича настолько, что он даже приуныл, вспомнив о двух предстоящих годах до пенсии.
- Ты разве сам не замечал?, - Павел повернулся в сторону Виктора Петровича. - Стоит лишь обратиться в любую дверь государственной машины, как тебе тут же дадут понять несвоевременность твоего визита, неразрешимость твоей проблемы или намекнут о цене вопроса, но обязательно дадут понять, что ты являешься помехой для работы госучреждения, занятого важными делами.
Виктор Петрович молчал, все еще помня последнее посещение поликлиники. Он знал, что без валерьянки больше туда не пойдет. Павел откинулся на мягкий мох, сунув руки под голову:
- Не-ет, здесь, в лесу, хорошо. Может быть это эгоизм – позволять себе то, что хочешь, и я много лет себе этого не мог позволить, а теперь я знаю, что мой эгоизм – это не за чужой счет, за счет моего одиночества, ради отдыха от чужого эгоизма.
Павел сладко потянулся, лежа у костра и глядя на него, Виктор Петрович вдруг вспомнил, что уже завтра ему надо будет окунаться в свои повседневные проблемы, а Павел и завтра вечером, и послезавтра будет так же лежать у костра и любоваться звездами ночного неба. Виктор Петрович не хотел ему завидовать, он порадовался за Павла, который продолжал:
