не дрогнул. Тем более, что на дискотеке через дорогу, куда, благополучно заклеймив тоталитарный режим, повалили все без исключения, я невольно «закосил» под аргентинца: большой зал прибыл другими латиноамериканцами, программа была разбавлена поп- хитами — в общем, со своей хореографией было уже мне где развернуться. Если бы не Лосаро, перезнакомивший меня со всеми своими друзьями-приятелями — половина, аккурат, дискотеки, да не водка вместо рома в коктейле — глядишь, и не раскрыли бы.
Как пусто было раннее утро наступившего воскресенья… Точно, как улицы и перекрёстки, подёрнутые дымкой рассветного бриза — ни души. И такая же опустошённость лежала в моей душе. В эту ночь я коснулся нового, доселе невиданного и такого прекрасного. Разменивая годы жизни на что-то другое, сплошь и рядом фальшивое, уродливое и никчёмное подчас, ума у меня не хватало только руку и протянуть этому дивному миру, что был всё время рядом — так близко!
За полдень я снова выбрел на улицы Лас-Пальмаса — пусты оказались и попытки забыться сном в судовой койке. Но лишь ветерок шуршал обёрточной бумагой на мостовых, где уже отшумел воскресный блошиный «хватай- базар» — горячо любимая
нашими моряками «Хапайка». Закрыт был тот самый строительный магазинчик, а до свободолюбивой «HABANA» я, по счастью, не добрёл: наверняка была там полная тишь. После бури латинских страстей накануне. И траулер наш следующим днём вышел
на промысел — атлантическая ставрида следующих выходных не ждала. А по окончании рейса, дома, начать обучение не получилось: знакомые танцовщицы, что в холостяцкой жизни тогда присутствовали, и самбы с румбой не ведали, и где могли бы мне с этой бедой помочь — подсказать не могли.
* * *
В воскресенье мой впопыхах в автобусе набросанный рисуночек был утверждён генеральным чертежом. И по цене не торговались — смешно бы по ней, несерьёзной, было!
Уж как обозначил.
— А по времени сколько будет?
— Да дней десять, от силы. Хотя я-то планирую за неделюуправиться.
И это хозяев устроило.
Скоренько подлил я под наши размеры долечки бетона к залитому уже фундаменту. Труженица хозяйка — Светлана — убиралась в доме, озадачив-таки слоняющегося по двору в дозоре за мной хозяина выбивкой ковровой дорожки. Набросив ту на перемычку ворот, Саша рук наизнанку в непосильной работе выворачивать не стал. Хлопнув десяток-другой раз, управился ещё быстрее, чем я с фундаментом, и, постучав в двери дачного дома, с чистой совестью передал ковровый рулончик в руки супруге.
— Круто!.. Ленивый же!.. — Следующее, непечатное, слово было произнесено хозяйкой, действительно, только для их — слов! — связки.
Александр извинительно улыбнулся в мою сторону, я понимающе кивнул в ответ старшему помощнику торгового флота: мои матросские палубы никогда не были устланы ковровыми дорожками.
— А ты куда? — навострилась уже на разнос, наблюдая шустрые мои сборы инструмента в кучку, хозяйка.
Спокойно, Светлана, ситуация под контролем! Фундамент залит, пусть до завтра, хотя бы, постоит: по технологии — Александр подтвердит! — так надо. Поэтому: «Покедова, до завтрева, пошкандыбал я!»
Но как, спрашивается, я буду отсюда на танцы срываться? Впрочем, пару раз ведь только выкрутиться и придётся.
Шагая к остановке я вспомнил, как утром потряхивался на заднем сиденье пустой от идей головой, неверной спросонок рукой пытаясь вывести на листе что-то (уж не до «нечто» было).
Не получалось же ничего — полный примитив. И всё же девочка- подросток, почти в открытую изучавшая мои каракули, наконец спросила открыто и строго:
— Вы — архитектор?
— Нет, — честно ответил я, — каменщик. — И, видя, что мне не поверили, попытался пояснить: — Каждый хороший каменщик должен быть чуточку архитектором, верно?
О, если бы этот эпизодишко случился с лучшими моими «друзьями» по улице Ушакова — Костиком с Олежкой, уж они бы раззвонили, они бы растрезвонили на весь белый свет о таком своём триумфе! Уж эти бы всем в ушаковской округе, включая Жучку соседскую, все уши о себе, великих, прожужжали!
А я сразу уже и забыл почти — скромняга.
Но как, всё-таки, здорово, что двух этих персонажей в моей жизни не будет больше никогда!
* * *
«Sin prisa, pero sin paosa», как говаривают на Канарах (не спеша, но без остановки), в понедельник наша доменная печь начала подниматься неукротимо, углом изгибаясь в «хребте» — сплошной задней стенке — и показывая три свои лапы — лицевые столбики под сам, собственно, очаг с дровником внизу, и разделочную столешницу сбоку. Чудовище стадное! Кирпич был дивный — облицовочный, высококачественный, «ллойдовский». Безупречными своими гранями такой подчеркнёт малейшую небрежность каменщика, вмиг выставив ляп на всеобщее порицание. Так что приходилось выкладывать каждый по уровню - во всех трёх плоскостях. Возводя при этом безликое изделие, каких, в общем-то, тысячи. Гаврила, впрочем, такого безобразия терпеть не стал (тем более, что один «косяк» он уже сходу запорол — как раз таки на углу в одном кирпиче просчитался: «Ай, ладно — потом чего-нибудь, по ходу, придумаем!») — сообразил хаотично разбросанные ниши из морской гальки.
— Получается, кирпичный массив разбавится камнем, отчего — ниши-то располагать будем вдоль! — исчезнет его громоздкость. А камешки наши, искусно подобранные, станут изюминкой. Фишкой! Эксклюзив же ваяем! Ну, пусть полдня работы добавится — так вы же всю жизнь смотреть будете.
Насобачился клиентов «залечивать», шельмец! Хотя в данном случае всё по делу было.
— Заплатили тебе деньги оттуда? — не преминула спросить сердобольная хозяйка.
— Да нет пока. Заплатят — куда денутся?
— Уб-била бы, гадов!
Говорю же — здесь надо было выкладывать кирпичи особенно ровно!
Светлана, по случаю важного такого дела, как постройка барбекю на дачном участке, взяла на работе отгулы.
— Ща-а, забабахаем! — подбадривал её я. — А в среду — мы с Седым договорились уже — станок привезём. Водяной! Ещё быстрее дело пойдёт.
— А зачем тебе станок?
— Кирпичи резать. Лучше, и без пыли — на цветы лететь не будет.
Я бил в сердце хозяйки наверняка.
Дача моего по жизни друга Вити была тут же — через несколько улиц. В дружеских же отношениях «Седой» был и со Светланой с Александром, а уж с Аллой и вовсе в законном браке состоял. Станок же, закончив ушаковские мытарства и «бортанув» сколь многочисленных, столь и недостойных на него претендентов, я безвозмездно (фляжечку коньячка ведь только и выцыганил) даровал Вите в вечное пользование. Теперь, спустя две недели, арендовал обратно.
.
В самый неудачный, как он всегда умел подгадать, момент (руки были по локоть в растворе) позвонил Слава.
— Здорово, Алексейка — полней налей-ка! Как дела, где сейчас трудишься?.. Понятно… Да мы вот в Мамоново, с чёрным строителем — учеником твоим, Серёгой, с трубой мучимся. Хотя, больше с ним… Да, через балку уже прошли — на крышу вылезли… Вадим чего? Орёт, конечно — чего ещё? Видишь, был бы ты — он бы и на крышу не полез, а так… Ладно, будем сами как-нибудь справляться. Деньги-то тебе с Ушакова отдали? А сколько, по твоим подсчётам, должны ещё?.. Двадцать пять тысяч — какие это копейки? Деньги! Слушай, ну не должны они, вроде, кинуть! Хочешь, давай я Грише позвоню, поговорю?
Нет, посредники мне больше не требовались! Ни где бы то ни было, а уж по такому, да с теми людьми, вопросу — и вовсе. Тем более, что в глаза тому же Грише говорил не единожды: «Когда бы мне здесь сказали: «Шуруй-ка ты уже на…» («шуруй» — опять
же блеклая замена), — то через минуту бы меня уже во он за тем перекрёстком не увидели: и инструмент бы позабыл!» Так что — сказано! Отвечай теперь за слова, Гаврила!
Работа свернулась наступающей темнотой. В спасении делажёлтым фонарём беседки нужды пока не было. Уже впотьмах, разбавляемых порой едва уловимыми проблесками месяца из-за гонимых ветром туч, топал я к остановке, сползая от встречных машин в грязь и лужи. И небо осени было всё так же тревожно, и воздух холодил грудь какой-то неведомой и неотвратимой развязкой так, что меня внезапно пронзило: а ведь почти день
в день…
* * *
— По до-алинам и по взгорьям!..
Тупоносые сапоги (Нахимовы не могли тогда, в двухтысячном году, позволить себе гнаться за модой) были в водяных разводах и прилично запачканы глиной: в первых числах октября темнело уже рано, фонари на улицах горели выборочно, а грязные
лужи по козьим тропам разбитых тротуаров лежали сплошь.
— Шла диви-изия вперёд! — Выходя, как та дивизия, с честью из положения, Люба застёгивала молнию на сапоге. Четырёхлетний Серёжа, сидя на самодельной подставке для обуви, терпеливо дожидался мать — ещё предстоял длинный путь домой через весь город. Я же стоял провожающим в дверях пристроенного на лестничной клетке тамбура, нетерпеливо дожидаясь, когда замкну дверь и нырну назад — в тепло квартиры и уют
семьи. Любаша после работы забегала повидаться с Татьяной, и на Семёна поглядеть — в первый год жизни малыши меняются стремительно.
— Боже, Лёша! — Перехватив напоследок мой взгляд, Люба принялась на ходу поправлять кудряшки причёски. — Ты на меня смотришь, как на ископаемое!
Мы попрощались под моё искреннее разуверение. Ухватив за руку главное своё сокровище, она ушла — в непогоду и тьму.
А я остался.
Козёл!
***
Вторник нудил обложным, хоть и на фоне порой светлеющего горизонта, дождиком.
— Сегодня и завтра до обеда — дождь, — сообщил интернетом продвинутый Александр, — а потом до выходных — ясно. Так что нам надо успеть закончить.
Закончим, Саня, о чём разговор? Лично мне же надо было сейчас позвонить, в надежде на форс- мажорные обстоятельства, отнюдь не кисейной барышне.
— …Пойду, обязательно!.. Нет, погода меня не напугает — абсолютно… Нет, если ты не сможешь — в любом случае, я и одна пойду… Хорошо. Помнишь, где это находится — я тебе рассказывала… Если меня ещё не будет — заходи сам, я подбегу.
Вот подписался! «Я и одна пойду», — теперь не бросишь!
Пришлось собираться. Благо, погода выручала: «Кирпич уже влагой напитался, раствор вот-вот потечёт — всю работу попортим… Что? Тент, может, купить? Так под ним видно ничего толком не будет… А плёнку — плёнку ветрами здешними в момент сорвёт: парусность-то какая! Не вариант… Да чего вы, в самом деле, переживаете — завтра будет ясно. Александр же по интернету смотрел».
Было два часа дня, а я уже ехал в автобусе домой. Давненько не выдвигался с работы в такую рань. Давно не дышал воздухом свободы!
Заслужил, чай? Выстрадал!
А ведь жизнь вокруг вот так вот вольно шла все эти годы!
— Так, надень, наверное, светлые вот эти джинсы и синюю футболку, что мы из Турции привезли, — снаряжала меня Татьяна. — А на ноги у тебя только плетёнки летние — другой обуви подходящей нет. Купим — денежки сейчас вот принесёшь…
Моя жена — золото. Дуракам везёт!
— Только, Лёша, пожалуйста — даже там без пива бутылочки, хорошо? Я на тебя надеюсь! Так, подожди-ка — из ушей, вон, волосы торчат, как у гоблина. Сейчас, щипчики возьму…
* * *
Самым важным было теперь — грамотно проложить маршрут. Самым замечательным — в путь мне светило солнце!
Хоть был Гаврила и сметливым мужем —
Путей окольных не
