сказать? Не знаете. Но вы наверняка слышали про то место, куда я вас поведу. Это далеко. Так далеко, что рука его величества туда не дотянется, и на его помощь рассчитывать вам будет нечего. Там вы сможете полагаться только на себя, своих начальников и своих товарищей, больше – ни на кого, даже на богов, ведь боги не помогают трусам! В том месте, котрое станет вам теперь домом, трусам и слабакам вообще нечего делать! Волдыри на своем вонючем перелае называют его «Кельвага», что значит «Засов».
«Парилок!» - заорал про себя каждый из ста двадцати стоявших перед Генри. Парилок! То место, куда каждый в рекрутском полку боялся и в то же время совершенно искренне мечтал попасть. Парилок, крепость у Холодного Моря, в устье реки Стронг. Той реки, что берет начало в каких-нибудь полсотни верстах от Раченки - столицы Вифнии. Стронг - это столбовая дорога для волдаков в самое сердце королевства, и далеко на севере эту дорогу им закрывал Парилок - крепость-засов.
- Говорят, туда каждый год отправляют по пятьсот человек, а возвращаются только по ста! – шептались меж собой.
- Зато всех, кто оттуда вернулся, без разговоров примут в гвардию любого графа или князя.
- Что там князя, даже «волкодавы», королевская гвардия, чуть не наполовину из парилокских!
- Туда попадешь – и думать забудешь про гвардию, радуйся, если с головой на плечах останемя!
- Ты как хочешь, а я деру дам по дороге. Парилок, за двадцать лет, раза три уже горел. А у моей головы была охота на волдацком капище на пике торчать…
- А что волдаки с пленными делают, слыхали? Говорят, им лучше в плен не даваться…
- Такой-то как ты – и не сдастся? Ты только услышишь их «Той Чива», так и обдрищешся!
- А ты еще и не услышишь, только почуешь, что они рядом – обосрешься…
- Поживем - увидим.
- Ваша милость, позвольте обратиться! – осмелился один спросить десятника.
- Меня называть: господин десятник. – ответил Генри. Я не дворянин, я произведен в чин из солдат. Но упаси вас бог решить, что я поэтому не стану драть вас, как сидоровых коз! Что ты спрашивал?
- А в Парилоке по утрам бегают?
- Каждое божье утро, пятнадцать верст со всем вооружением, если нет пурги или нет волдаков поблизости. Бегать с вами буду я сам, и не приведи бог кому-нибудь из вас упасть или задохнуться!
- А пиво там дают по воскресеньям?
- Дают. И пиво, и хлеб, и кашу с маслом. Там этого добра вдоволь. Если, конечно, волдаки обоз не разобьют. Тогда затягивай пояса.
- А часто волдаки приходят?
- Они вам надоедят так, что глаза намозолят. Тошно станет.
- Господин десятник! – спросил Мер – А мне двойной паек будут давать?
- Тебе? – Генри оглядел Мера – Пожалуй, что дадут. Только наешся - смотри потом, чтобы волдак не выпустил тебе кашу через пупок.
- Господин десятник, а правда, что Парилок три раза горел за двадцать лет?
- Стой! – Приказал Генри – Ко мне! Слушайте, и мотайте на ус! Я двадцать лет служу в Парилоке, и много видел волдаков под его стенами, но ни один сучий волдацкий костыль не перешагнул этих стен, ни разу Парилок не горел! Не для того было его величеству ставить крепость и содержать ее, чтобы так легко могли ее спалить! Если бы сгорел Парилок, то пожар мигом охватил бы пол-страны, помните! Мы – защита Вифнии, Бог знает от каких ужасов, и защита надежная, мы – и вы теперь тоже, и тоже должны быть надежными! Подвиги, которыми хвалятся ваши офицеры, они совершали больше во сне, но дело свое они знают хорошо, и вас готовят хорошо. Они делают из вас настоящих воинов – таких, которые не сдают крепостей запросто!
Меру не было еще и двадцати лет, когда в волдацких поселениях заговорили о страшном великане из Кельваги, о том, которого многие видели издалека, но видевшие вблизи уже ничего не могли о нем рассказать. В боях Мер ходил впереди полка, проламывая путь остальным, или, напротив, один заслонял путь целым дружинам. Великую славу добыл он - стрелы пели ему хвалебные гимны и топоры кланялись. Великую награду заслужил - огромный шрам на щеке и еще дюжину рубцов разного размера по всему телу. Зато теперь Мер считал, что все ему по плечу и море по колено.
Семь лет прослужил Мер в Парилоке, а когда истек седьмой год, вместе с тремя проведенными в рекрутском полку - десятый, то истек и срок, на который вербовали людей в вифнийское войско. Мер отправился подыскивать себе доходное место. По пути проезжал он мимо Раченки. Здесь в это время праздновали тридцатилетие монарха - короля Азамата. Мер вспомнил старину Глура и свернул в столицу.
Поле под стенами города было полным-полно народу. Одних дворян на торжество и праздничный турнир съехалось несколько тысяч, и ведь каждый с прислугой! Лагерь их напоминал стан войска, державшего столицу в осаде. Громадные телеги – не телеги, хоромины, на колесах в человеческий рост, с четырьмя и более волами в упряжке везли со всей страны выпивку и снедь, на которые казна не поскупилась. Из близьрасположенных сел и городков явились множество обывателей. Население огромного города разом утроилось! Все орали, веселились, пили за здоровье и многие лета его величества дармовое пиво, ели дармовой хлеб, колбасу и пряники. Сколько этого добра было роздано в честь торжества - и тогда подсчитать было трудно, а теперь - и подавно. Но лишь немногие спешили напиться, обожраться и упасть прямо тут. На потеху горожанам и гостям столицы состязались борцы, наездники, бегуны, стрелки из лука. Это по правую сторону дороги от ворот. По левую кривлялись скоморохи, кувыркались гимнасты, менестрели распевали свои стихи о древних королях и героях, воздавали похвалы ныне царствующему. Выступали бродячие фокусники, дрессировщики, силачи. Псари его величества травили медведей и кабанов. Один косолапый, утекая от собак, перебрался через ограждение, потрепал нескольких гуляк, добрался до ближайшего предместья, навел здесь переполох и только тогда был настигнут.
Огромная толпа собралась у круглой площадки шириной в двадцать саженей, оцепленной стражниками. Здесь мерялись силами кулачные бойцы.
Протиснувшись поближе к арене, Мер встал возле какого-то сухонького, но с виду веселого и бодрого старикашки.
- Кто дерется? - спросил его.
- Труш из Наздава, Федор - молотобоец из Глиняной слободы, Шилкач - десятник королевских волкодавов, Пронтарь, тот, что полгода назад Исака побил. Еще много кто.
Мер не слышал никогда раньше этих имен, но по тому, как дед произносил их, понял, что они принадлежат знаменитым бойцам. Вдруг на арену из толпы вывалился громадный толстый бородач, поразивший Мера своим нахальством.
- Это что за хряк? - спросил Мер старика.
- Это? Да ты что, с луны свалился? Это Кунгар! Ему сам его величество пожаловал баронский титул и земли за то, что Кунгар в двенадцати боях двенадцать лучших его королевских бойцов уложил!
- Вижу, с ним не очень-то драться спешат.
- Он как в том году уложил Блона, да так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь, так с тех пор ему еще никто не посмел вызов бросить.
- Да, видно, что мужик здоровый.
- То-то, что не божий одуванчик! Дунешь - не разлетиться!
- Возьми-ка, вот тебе два дуката, один за меня поставь (по правилам боец только тогда мог выйти на состязание, когда хоть кто-то поставит на него), а с другим в кабак сходи.
- Да ты что, никак с Кунгаром драться решил? Брось, парень! Пустое это дело, костей не сыщешь!
- Ставь, говорю! Все равно, в убытке не останешься.
Тем временем арена быстро пустела. Бойцы, минуту назад похвалявшиеся своей ловкостью и силой, исчезали неизвестно куда, словно их и не было. Другие просто разворачивались и уходили. Как вдруг перед Кунгаром появился Мер - гром среди ясного неба.
Не часто Кунгару встречался человек больше его самого (впрочем, только в вышину Кунгар явно уступал, а веса в них, пожалуй, было примерно поровну). Он оглядел супостата с ног до головы, и сказал, обращаясь к народу: «Зачем такого маленького сюда пустили? Я же растопчу его!». Мер, ничего не ответив, стал раздеваться. Оставшись, Мер - в подштанниках, Кунгар - в шитой золотым узором набедренной повязке, соперники поклонились судье и по его знаку сошлись.
Сколько продолжался поединок двух великанов - кто скажет теперь, по крайней мере им обоим показалось, что целую вечность. Старик боя не видел - его тут же оттеснили от арены зрители побойче. Толькие обрывки речей доносились до него из первых рядов, и чем дальше, тем больше менялись эти речи:
«- Ничего длинному достается, даром, что ростом с дерево!
- Да, по всему видать, что он и не боец никакой, хотя и здоровый.
- Кунгар разом его прикончить хочет, гляди, лупит изо всех сил, гляди… ох… черт!»
«- Видал! А ведь держится! Гляди, поднимается!
- Да сколько ж ему надо! Третий раз встает!
- Четвертый не встанет! Сам уж не рад, что вызвался.
- Это как пить дать. На боку какой синячина, смотри! Кунгар ему ребра сломал – это точно!
- А рожа, погляди, рожа вся расколочена!»
Перед Мером вставало стеной пламя, слышалась веселая плясовая музыка, но тут же стихала, огонь расступался, и Мер видел перед собой ноги зевак, слышал их восторженные вопли и поднимался. Вставал не чтобы добыть в этом бою почет и славу, даже не чтобы победить, а просто чтобы драться. Драться так, как он привык - пока видят глаза, держат ноги и есть мочи сжать кулак. По-другому Мер уже не мог, не умел и не хотел.
«- Длинный-то, гляди, остужает пыл Кунгару, сам отвечает!
- А Кунгар, бесится, ничо у него не выходит.
- Зря поначалу так старался, не сломал длинного, только силы потратил...
- Да, устает Кунгар.»
Гогот и вопли стихали. Все внимательнее публика следила за тем, как Кунгар в ярости работает пудовыми кулаками. Но даже профану в кулачных боях было заметно, что удары его уже не имели прежней быстроты и не достигали цели. Цели достигали теперь удары Мера, размашистые, неловкие, но ужасной силы удары. Как раскачанное на цепях бревно налетал на голову Кунгара то один его кулак, то другой. Скоро Мер уже мог держать изнемогшего противника на расстоянии, вытянув вперед левую руку, а свободной правой то и дело из последних сил лупил шатающегося, ничего уже не видящего, не слышащего и не понимающего, невозможно уставшего Кунгара, пока, наконец…
- Упал! Упал! Сбил Кунгара! Кунгар лежит! А-а-а-э!
Кунгар лежал. Его поливали водой, хлестали розгами по пяткам, но не могли привести в чувство. Старик, поставивший на Мера, от радости вопил, скакал как козел и рвал волосы у себя из бороды - какой-то купец в насмешку поставил на Кунгара золотой червонец. (Надо заметить здесь: по унаследованной королевствами еще от Эдварда денежной системе сто серебряных дукатов равнялись золотнику, а десять золотников - золотому червонцу)
На несколько часов Мер стал героем. Но, узнав, что их лучшего бойца одолел инородец, раченцы не на шутку обозлились и решили покарать негодя. Была, правда, альтернатива, обрушить народный гнев на него, или другого, тоже мёза, который в этот же день опередил всех местных скороходов в беге вокруг городской стены. Но тот после соревнования уехал вместе с еще несколькими господами, и у всех их были длинные мечи и тесаки. Мер был одинок и безоружен, поэтому его участь решилась, и холодное туманное утро он встретил лежа на деревянном помосте, с переломанными конечностями и без половины
