зубов.
Здорово погуляла Раченка! Везде, куда ни глянь: на улицах, в поленицах, под воротами, под заборами, на пустырях, под мостами ерзали, ворочались, стонали, матерились пьяные, битые, увечные, перепачканные, в грязи, в земле, в помоях, в крови, в блевотине. То тащились куда-то, не разбирая дороги, падали, поднимались и снова падали, то стояли, опершись обо что-нибудь, изливая наземь содержимое желудков. На иных одежда была разорвана, иные вовсе, почти голые, прикрывались какой-то ветошью, обобранные прохожими или своими же товарищами, либо сами снесшие кабатчику последние штаны, не удовольствовавшись королевским угощением.
"- Добрый человек! Добрый человек, дай на кружку пива! Возьми вот шапку! Помираю, добрый человек!
- На кой мне твоя шапка. Черт, да ты что, нарыгал в нее!
- Я сейчас почищу, смотри, видишь, вот, чистая! Возьми, дай на пиво!"
"- А ну, проваливай с дороги, дьявол хромой, пока на вторую ногу не захромал!
- Что! Да ты сейчас не хромать - ползать будешь!"
"- Красавица, иди к нам! Иди сюда, хочешь пива! Иди, выпей с нами!
- Катитесь вы с вашим пи-и-и-и-ы-ы-э-э..." - сорокапятилетнюю "красавицу" неукротимо рвало в канаве.
Среди всего этого разброда и шатания по помосту поскрипывала телега с тремя седоками. Рядом, разгоняя кнутом забулдыг, ехал верховой, одетый весьма хорошо, но без излишеств, с тремя пальцами на правой руке, кроме мизинца и безымянного, широкоплечий, среднего роста, с маленькой головой на длинной шее и чудовищно костлявый. На левом боку у него висел меч с особыми петлями на рукояти, чтобы крепче держать его покалеченной кистью, на правом - тесак длинной в десять вершков. Был это никто иной, как вчерашний бегун - победитель.
- Вон, может этот? - спросил его один из сидящих в повозке, показывая на распластавшегося по земле верзилу. Трехперстец подъехал к тому и хлестнул слегка.
- Э-э-э… - подал голос Мер.
- Мер сын Месеров из Мёзии - ты? - спросил вершник.
- А-а-а… чо… на… - пошевелил расколотыми челюстями, давая понять, насколько это возможно, что Мер сын Месеров из Мёзии это именно он.
- Слушай меня! - перешел незнакомец на мезийский - Я Гаст, сотник в Полку вольных воинов Святого Якова, из Мёзии. Если хочешь сейчас же получить помощь, кров и пищу до выздоровления, и доходную службу после - вступай в наши ряды. Если нет - оставайся лежать здесь. Согласен?
- Угу.
Гаст спешился, вытащил из голенища сверток с текстом договора, развернул, положил под руку Мера, обмакнул гусиное перо в перстень-чернильницу и вставил ему меж пальцев.
- Расписывайся в сем! - Мер накалякал большую неровную галочку.
- Грузите!
Мера отвезли в раченский монастырь святой Евгении, послушники которого имели славу искусных лечцов. Монахи выгнали из большой светлой кельи, за которую заплатил Гаст, нескольких убогих и определили туда Мера. Там он пролежал до зимы и, почувствовав себя лучше, отбыл в Гроунс, в Яковлеву Слободу.
Скалистая местность в верхнем течении Калисы была богата огромными валунами, в сотни пудов каждый, а иной – и в тысячи. Из таких глыб еще дед Эдварда сложил неприступный замок и расселил поблизости своих подданных. Так возник будущий священный город. При императоре небольшое городище стало столицей его необъятной державы, разрослось и разбогатело, было окружено мощными стенами. Сын Эдварда, еще до разделения царств, обнес Гроунс вторым кольцом укреплений, еще выше первого, а правнук, в конце четвертого века выстроил два форта–близнеца: один южнее города, другой – севернее, на правом берегу реки. В 471 году герцог Мячислав, сеньор южномезийских княжеств, велел поставить против твердыни огромные осадные машины; много дней и ночей южане бомбардировали стену десятипудовыми гранитными ядрами, и ничуть не повредили кладки. Еще полвека спустя город снова выдерживал осаду: у его ворот стояла вифнийская армия воеводы Ричарда. На помощь столице подошел королевский тысячник Иммануил. Он привел разутое, раздетое войско, вдвое уступавшее числом вифнийцам, еще месяц назад готовое разбежаться кто куда при виде неприятеля. Вифнийцы потерпели неслыханное поражение и были изгнаны из королевства. С тех пор жизнь Гроунса протекала более-менее спокойно. Окрестности города, разграбленные и выжженные в последнее нашествие, ко времени рожденя нашего героя снова обросли посадами. В их числе, на левом берегу Калисы, полверсты ниже по течению от городских стен и располагалась вышеупомянутая Слобода.
В этом предместье, огороженном, подобно острогу, рвом, валом и частоколом, проживало в иные времена до тысячи ратных людей - вольных воинов, или, проще говоря, наемников, называвших себя яковлевыми. Прошедшие службу в королевских полках или безземельные рыцари охотно ехали в слободу за заработком. Деньги у наймитов водились, ибо они имели репутацию воинов дисциплинированных, опытных и весьма надежных (конечно, пока им платили) и мзду брали соответственную. Денег этих хватало на то, чтобы полк вышел со временем в число крупнейших ростовщиков королевства, обзавелся обширными земельными владениями с множеством крепостных, открыл во многих заграничных городах свои торговые представительства. Тем не менее, главный доход полку приносила все же основная работа яковлевых - охрана караванов, владений, замков, подавление мятежей, приведение к присяге строптивых вассалов, и конечно, участие в войнах. Поэтому магистры (предводители, выборные из числа старших сотников) в любой ситуации старались подлить масла в огонь, используя свои богатства и связи при дворах.
Навыки и природные дарования Мера здесь были оценены по достоинству. У него завелись, наконец, деньги и хорошая одежда, а через два года он получил чин строевого сотника - на карьерный рост в Полку Святого Якова не влияло происхождение. По поводу такого назначения Мер закатил грандиозную пьянку, а когда встал утром с похмелья, то перед ним предстал его друг, десятник Воблик.
- Что, проспался уже? Ну давай, собирайся.
- Куда? - не понял ничего Мер.
- Сейчас все в Гроунс едем.
- Зачем в Гроунс?
- Да покупают нас, война будет.
Король Мёзии нанимал у полка двести конных и пятьсот пеших солдат для войны с гоблинами, которые вторглись в северные графства страны, науськанные ахайским королем Иоанном, он же снабдил нелюдей деньгами. Вскоре Мер во главе сотни кавалеристов шел в авангардном отряде. Конечно, это не так важно, но надо сказать, что несколькими месяцами раньше Мер командовал отрядом наемников, сопровождавших через территорию мезийского королевства обоз из Ахайи в гоблинские владения, где в одной из телег под мотками пряжи был спрятан сундук с двумя тысячами золотых червонцев свежей чеканки. Это так, к слову.
Но на этот раз далеко пройти им не удалось. Авангард попал в засаду, и большая часть его была окружена и перебита. Меру с несколькими всадниками удалось пробиться и выйти из «котла».
Поздно ночью они прискакали в крепость Миарат, где тут же был поднят по тревоге королевский гарнизон. Выяснилось, что из всего передового отряда в живых остались лишь девять яковлевых да два десятка королевских драгун. Трех из них Мер отправил разными путями в лагерь с донесением, а с остальными остался в крепости.
К полудню следующего дня крепость со всех сторон обступили гоблины, а на холмах к югу от Миарата встало лагерем мезийское войско. Так прошел день, и прошла ночь.
Утром с обеих сторон затрубили рога, заорали старшины, и две армии, выстроившись в боевые порядки, ринулись друг на друга. Со стен крепости за сражением наблюдали Мер, комендант крепости и барон - начальник местного дворянского ополчения.
Наконец офицер спросил:
- А сколько всего бойцов у нас в строю?
- У меня - ответил Мер - Девять яковлевых с тремя кольчугами, это со мной вместе, и семнадцать драгун без доспехов.
- У меня двенадцать рыцарей, человек тридцать ратников верхом и полторы сотни пехотинцев. - сказал барон.
- Значит всего, вместе с моими больше чем сотня всадников и полтыши пеших. Большая сила!
- Ты хочешь вывести в поле эту силу? - спросил Мер.
- Клянусь Святыми Небесами, за двадцать лет в этих стенах они до смерти мне надоели. Выйдем и порубим нелюдей в капусту.
- Я поведу моих рыцарей на вылазку, - сказал барон, но только с тем, чтобы идти впереди.
- Ты не возражаешь, наймит? - спросил сотник.
- Пусть так. Мне что спереди идти, что сзади. Уродов всем хватит. - согласился Мер - Я и мои люди будем ждать вас у ворот.
С тремя яковлевыми Мер вошел в храм при крепости и спросил священника:
- Скажи, святой отец, есть у тебя лик Святого Якова?
- Нет, господин.
- Что ж так хреново? А это кто висит?
- Это Святой Варфоломей.
- Варфоломей? Хорошо, снимай его, мужики!
- Что вы делаете! - заголосил поп, видя, как яковлевы стаскивают со стены гобелен с изображением святого - Изверги, опомнитесь! Гореть вам за это в пекле вечно!
- Не кричи, отче! - отпихнул его в сторону Мер - Не грозят нам вечные муки, у нас свой святой, он замолвит за нас словечко на божьем суде! Иди-ка лучше к алтарю да помолись за нашу удачу!
- Не буду я за тебя молиться, дылда, рожа наймитская! После божьего суда схватят тебя черти клещами раскаленными за яйца, потащат в самое в пекло!
Не обращая более внимания на завывания пастыря, наемники спороли с гобелена изображение святого, пришили к белой простыне, и Агафон - один грамотный из всех девяти, подписал углем: «Святой Яков». Получилась хоругвь.
- Красота! - сказал Мер - Пусть бородатые знают, с кем имеют дело.
- Будут! Будут черти знать, кого им волочь в пекло, кого мучить там! - не унимался святой отец - Не будет тебе, нечестивец, отныне покоя на свете! Сто кар пошлет тебе Всевышний, еще сто пошлет Святой Варфоломей за оскорбление! По-волчиному взвоешь от невзгод, и по-песьи, и по-петушьи закукарекаешь! Взмолишь небеса о смерти, а как сдохнешь - сиганешь соколиком прямо в бездну! В самую пасть Хаора слетишь ласточкой! Помни сие!
Под «хоругвью» яковлевых и под знаменем миаратского полка отряд кинулся на вылазку. Можно было, конечно, сказать, что Мер, как настоящий герой, мчался впереди, но, увы, это не правда. Впереди, как и было условленно, шли рыцари, а наемники держались чуть подаль, по правую руку от них. Мер так разогнал своего жеребца и, ворвавшись в ряды гоблинов, так ударил одного, что нелюдь повис на копье и пролетел, вися так, несколько саженей. Потом древко треснуло, и Мер, выбросив его обломок, взялся за полупудовую железную булаву.
Несмотря на внезапность атаки гоблины все же сумели опомниться и насели на горстку храбрецов. В ярости выкрикивая заклинания и боевые кличи, бросались они на Мера и вылетали из седел от его страшных ударов.
- Во славу Святого Якова! - ревел Мер.
- Во славу Святого Якова! - вторили ему остальные наемники, но все меньше их становилось, и все тише с каждым разом звучал их клич.
На щите Мера не осталось живого места, латы были пробиты в трех местах, древко «знамени» перерублено. Толстый гоблин, привстав в стременах, очертил голову длинной кривой секирой, похожей на косу и обрушил на противника такой удар, что вся верхняя часть щита Мера разлетелась в щепки, и наличник отлетел от шлема. Кровь ручьем хлынула по лицу гиганта, но он удержался в седле и следующим ударом отправил толстого в полет вверх
