добровольно отдали, россияне его отвоевали у крімского хана. А потом развалили свою российскую империю и на обломках самодержавья возникло новое государство рабочих и крестьян...
— Каких таких рабочих крестьян? — удивился атаман. — А кто же там за атамана был?
— Это длинная история и я боюсь, что вы, уважаемый атаман, не всё поймете. Скажу, только, что выборные атаманы в той стране Советов там назывались генеральными секретарями.
— Разкудрить твою в кудрить... Это, что же писарчуки стали атаманами и раздавали советы? — ахнул атаман
— В принципе, вы меня правильно поняли. Так вот в той стране Украина стала одной из пятнадцати братских республик и ей передали Крым.
— Что так даром взяли и отдали? — не поверил атаман.
— Где вы видели, уважаемый атаман, чтобы в мире что-то делалось даром? Нет Россия подсунула Украине засушливые земли Крыма, взамен забрала себе плодородные земли Кубани, Белгородщины, Ставрополья и большую часть Северной Слобожанщины
— Ловко писарчуки управились с государством... И что дальше?
— А дальше народ Украины построил там канал и пустил в засушливый Крым днепровскую воду. Засушливый край превратился в город-сад. И началось строительство баз отдыхов, пионер лагерей и другой курортной инфраструктуры. Крым превратился во всесоюзную кузницу здоровья. Всё было хорошо, но...Через некоторое время и та страна Советов развалилась...
— Что и следовало от писарчуков ожидать, — хмыкнул атман Сирко.
— Страна развалилась, Украина стала самостоятельным государством и Крым остался на её территории, вместе с военными базами россиян.
— Это же надо такое придумать, оставит москалей на своей земле... Похоже, что Украиной продолжали править писарчуки и другая наволоч...
— Увы, так и было. Они и сдали потом Крым россиянам без боя. Россияне тутже провели незаконный референдум, ввели свои войска и забирая землю у местного населения, начали расстраивать там свою военно-морскую базу.
— Что и следовало ожидать от тых зрадныкив московитов. Ну и как вам живется под ними?
— Плохо, нам живётся, пан атаман. Не могли бы вы нам помочь...
— Чем же это я вам могу помочь со своего времени?...
— Вот именно, что из своего времени.
— Что-то вы, панночка, непонятными загадками разговариваете...
— Да какие там загадки, Прибрали бы Вы несколько человек, чтобы развитие истории пошло другим путём... А я бы вам щедро заплатила. Вам же надо деньги?
— От денег я, панночка, никогда не отказывался. Так, что надо конкретно сделать?
— Возле Мурома в одном из хуторов живёт такой крестьянин по кличке Распута, уберите его и весь его приплод.
— Хм... добрая вы... — хмыкнул атаман потягивая пиво.
— На войне, как на войне...
— А la guerre comme а la guerre. Согласен. Золото при вас?
— Ста монет хватит?
— Разве,что на дорожные траты. Но ради такого дела, добавлю и свои гроши.
— Спасибо, пан атаман.
— Да не за что... И кстати, Вы не хотите, панночка, переспав со мной, скрепив таким образом наш союз? — неожиданно спросил атаман.
— Я думала, что Вы мне это не предложите. С моим большим удовольствием. Чур я сверху.
— А вот это уже, как карта ляжет. Шевели, курва, батонами. Я тебе покажу, как казаки-характерники баб гребут.
— А как же я, дядьку, — неожиданно раздался голос небожа.
— Тьху ты... О тебе-то я и забыл. — сплюнул с досады атаман, и обращаясь к панночке, спросил. — Двоих, курва, потянешь?
— Легко. Пошли в спальню. Только в постели не курить. Не люблю, когда тушат окурки о мою голую задницу.
— Ух ты, какая ты шутница-баловница, — пошутил Сирко и смачно шлёпнул, паночку по её пышной заднице. От атаманского ляпаса женская задница затряслась мелкой дрожью и пошла рябью, а панночка опустила руку и взяла атамана за причинное место, сразу вздыбившееся бугром.
Так они и вышли из кабинета, почти бегом прошли по коридору, поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Темный коридор привёл их к двери, за которой и была спальня. Если не считать окна, большой кровати и зеркального трюмо с пуфиком — в той спальне ничего больше не было. Спартанская обстановка для занятий сексом на большом траходроме.
— Ну и чего ты ждешь, курва, особого приглашения? — сбрасывая рубашку, найденую возле мусорника, спросил Сирко
— Вам бы, пан атаман, не мешало бы принять баню. Уж больно от вас крепким лошадиным духом тянет. Двери напротив. А я пока сооружу на скорую руку небольшую выпивку-закуску. Малец, тебя это тоже касается.
— Не расслабляйся, сучилище, мы быстро, — сказал Сирко выходя с небожем из спальни.
Баня оказалась небольшой комнатой в которой находилась какая-то лохань с водой. Наскоро обмывшись в ней, они вытерлись какой-то тряпкой висевшейна стене и уже хотели возвращаться в спальню, как вдруг по коридору кто-то затопал и раздались чьи-то громкие голоса. Потом послышался грохот выбитой двери и женский визг.
— Валим отсюда по-быстрому — это по нашу душу, — прошептал Сирко своему небожу и открыв окно, мягко спрыгнул на землю со второго этажа.
— Вот и подъебнулись, — мрачно пошутил небож приземлившись рядом со своим дядькой атаманом.
— Не скули. Всё что нам надо мы узнали. Пора возвращаться. Светает.
— А как же хозяйка кабака? Мы ей, что не поможем?
— Это не наше время, а значит и не наша война. Да и этот временной портал может в любое время закрыться. Побежали до дому.
Часто оглядываясь назад, остерегаясь погони, казаки придерживаясь тёмных мест побежали по улице на окраину города, на которой, как помнил атаман, стоял фонарный столб с блеклой лампой. Добежав до него они нырнули в спасительную темноту и через мгновение оказались в степи. Пробежав ещё по инерции несколько метров атаман Сирко остановился и оглянулся назад. Город-призрак исчез.
На следующее утро казацкие полковники собрались в круг и с большим вниманием слушали своего кошевого атамана Сирка, который после бессоной ночи, был хмур и неразговорчив. Покуривая свою трубочку он неторопливо говорил:
— Все вы, браты, знаете, что я со своим небожем ходил вчера в разведку в призрачный город. Должен вам сказать, браты, что много чего интересного мы там увидели. Но ещё больше мы получили информации, о том городе-призраке, которой я и хочу поделиться сейчас с вами. Попали мы с моим небожем в будущее, видели огромные многоэтажные здания, улицы освещенные холодным светом, по которым ездили самодвижущиеся повозки...
— Как самодвижущиеся, что так и ездили без волов? — перебил кто-то из полковников своего атамана.
— А вот так и ездили — без коней и волов, только грохотали и дымили они дюже сильно. А по небу летали железные, блестящие птицы, которые не махали крыльями, а у некоторых, так их вообще не было и были они похожи на стрекоз.
— Свят, свят, свят, проделки нечистого, — закрестились полковники.
— Да какие там проделки нечистого, говорю же я вам — это механизмы будущего, в котором будут жить наши нащадки. Что непонятного?
— Ты, батьку, не сердься, но нам с нашим розумом — этого не понять. Розповидай дальше.
— Да шо там дальше розповидать...? Те запроданци и засранци живут без веры и чести. Жага до грошей им всё застила. Христопродавцы — воюют не с турком басурманом и ляхами, а сами с собою. Тьху на них. Збырайтеь швиденько, шановнэ товариство, до походу. Нас ждуть дома жинки та дитлахы. Треба бильше время уделять их вихованю. Шоб не переродився наш род казачий в торгашив жидив, без роду та племени. По конях. А мне ещё надо на один хутор заехать к Распуте ... Эх и рубану я там тех юд та запроданцив.
Казаки сели на своих коней и, затянув песню, как призраки растаяли в мареве бесконечной украинской степи.
«Ой на горі та женці жнуть,
А попід горою,
Яром-долиною
Козаки йдуть.
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Козаки йдуть.
Попереду Дорошенко
Веде своє військо,
Військо запорізьке,
Хорошенько.
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Хорошенько.
А позаду Сагайдачний,
Що проміняв жінку
На тютюн та люльку,
Необачний.
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Необачний.
«Гей, вернися, Сагайдачний,
Візьми свою жінку,
Віддай тютюн-люльку,
Необачний!
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Необачний!»
«Мені з жінкою не возиться,
А тютюн та люлька
Козаку в дорозі
Знадобиться!
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Знадобиться.
Гей, хто в лісі, озовися!
Та викрешем вогню,
Та закурим люльку,
Не журися!
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Не журися!
Сірко з нами — підтягнися.»
Сірко
По посушливому українському степу, купаючись в клубах пилу, їхали запорожці. Червоні маки вже відцвіли і їх місце зайняв степовий ковил. Білясті суцвіття, якого, набираючи силу цвітіння, як море колихалися на гарячому вітру. Попереду розтягнутого на сотні метрів загіну вершників і обозу з возами, неквапливо їхав на буланому коні одягнений в розшитий золотом каптан сивовусий козак, на голові у якого була смушкова шапка, з-під якої на волю вибивався запилений чуб-оселедець. Якщо судити по одежі, і прикрашеним каміням з сріблом і золотом зброї і кінської збруї — це і був той самий непереможний козак-характерник кошовий отаман Сірко, який повертався до себе на батьківщину із Франції, де він кілька років воював зі своїми козаками на стороні Людовика II де Бурбона, принца де Конде, якому допоміг вібвоювати у іспанців Дюнкерк.
Поруч з ним на вороной кобилі дзиґою крутився молодий козачок, його далекій родич, який веселив свого знаменитого родича байками та піснями. Ось і зараз він душевно затягнув старовинну пісню, яку співали в різній інтерпретації козаки ще до його народження.
«Ой на горі та женці жнуть,
А попід горою,
Яром-долиною
Козаки йдуть.
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Козаки йдуть.
Попереду Дорошенко
Веде своє військо,
Військо запорізьке,
Хорошенько.
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Хорошенько.
А позаду Сагайдачний,
Що проміняв жінку
На тютюн та люльку,
Необачний.
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Необачний.
«Гей, вернися, Сагайдачний,
Візьми свою жінку,
Віддай тютюн-люльку,
Необачний!
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Необачний!»
«Мені з жінкою не возиться,
А тютюн та люлька
Козаку в дорозі
Знадобиться!
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Знадобиться.
Гей, хто в лісі, озовися!
Та викрешем вогню,
Та закурим люльку,
Не журися!
Гей, долиною,
Гей, широкою,
Не журися!
Сірко з нами — підтягнися.»
— Добра пісня, як добра жінка, за душу бере і не відпускає, — промовив Сірко після того, як його небіж скінчив співати.
— А розкажіть, дядьку, як ви кохались? Ви ж кохали коли-небудь?
-Шмарклі утри, хлопчє. Рано тобі ще за жінок слухати, — буркнув Сірко, підкурюючи свою трубку.
— Єгеж, як іспанців крошить під Дюнкерном, так не малий, а як за кохання — то малий.
— Гей, доля, моя гей! Не журись, хлопче, приїдемо до дому на рідну Січ, засватаю тобі саму найкращу паночку. Одружитесь, закинеш саблюку на горище, та й будете робить казакій нам на зміну.
— Та ви шо, дядьку, я так не згодний. Я вас та своїх побратимів ніколи не поміняю на жінку.
— А що там попереду, хлопче? В тебе очі молоді, подивись-но уважно, — несподівано промовив атаман Сірко показуючи на якийсь міраж, що виник попереду.
Молодий козак пришпорив свою кобилу і рвонув вперед, туди
