чаевые, если он хорошо отсервирует и правильно улыбнется. Вот он был Аналитик, - Руслан показал на кровать, на которой умер Ник, - С большой буквы «А». Вы думаете ему зарплату не предлагали? Предлагали. И наши, и ваши. А он ни в какую. Потому, что знал – дальше чаевые, а потом можно со счетом поиграть, а потом всё – рабство. Он свои записки аналитические посылал в обе стороны, на русском и английском. И все это знали, да он и не скрывал. Он своими работами постоянно нам всем говорил – Вы что охрененли совсем?! Уникальный был человек, ваш Ник Симс, он же наш Николай Александрович. Кстати он первый вывел термин – «Столкновение концепций». Не коммунизма и капитализма, не Востока и Запада, а именно концепций - Библейской и Ведической, и доказал, научно и исторически, что именно это столкновение и определяло жизнь на планете Земля, последние почти 5 тысяч лет. И борьба этих концепций существует не только между государствами. Главная борьба внутри каждого из нас. Вечная драка между личными удобствами и благом общим. Между библейским допущением и отпущением греха, и ведическим неприятием даже его возможности. Николай Александрович очень чётко вывел единственный спасительный закон – Закон Совести. Не знали? На китель повелись? Про Черкизовский рынок, небось, рассказал? Ну да, было дело. Только китель и все на нем – настоящее. Наши умники решили на тщеславии взять. А он взял и, через своего знакомого в Москве, всю эту мишуру продал перекупщикам на Черкизоне, а потом сам же и выкупил втридорога. Как будто отстирал. Так что он вам не соврал, просто не все рассказал. Врать он физически не мог, может и умер поэтому. Время сейчас такое, настает. Стремное времечко. А может устал просто и решил, что все, хватит. А может на вас понадеялся. Что то такое он в вас разглядел. Как он говорил – последнее поколение смертных. Вот так вот ребята. Я думаю вас вести будут и наши, и те, «партнеры», пропади они пропадом. Но жить вы должны сами, без привязки. Тебе, князь, главное карьерой не увлечься, она у тебя и так попрет. А ты, Федя, с чертями своими разберись и не бухай так то уж, сломя голову. Вам еще детвору нарожать надо, тех что уже бессмертные… или следующие… я точно не знаю. Короче, все что нужно я вам сказал. Да последнее, вряд ли вы в курсе – Ник был очень небедным человеком. Что, откуда – никто не знает, и что куда уйдёт по завещанию тоже ещё не известно. Несмотря на то, что и мы, и «партнёры», - он сделал жест пальцами, - его сильно вели, ни они, ни мы ничего до конца не знаем. Теперь всё, поехал я. Можете не провожать, дорогу найду.
Он взял книгу, поклонился в пояс и ушел, старательно ровно. Проводил его Чертушка, под руку поддержал и дверь машины открыл-закрыл. Дипломат сказал ему, - «Спасибо, милый» и уехал. Чертушка козырнул вслед машине и вернулся в дом.
А князь Щербацкий с Федором еще долго сидели и молчали. Потом князь спросил:
- А что за книгу он забрал?
- Не знаю. Я вообще не знаю книга это или дневник для записей. Ник, последнее время то ли читал, то ли писал туда. Я спрашивал, что он делает, он отвечал, что пазлы составляет. И ещё, что осталось совсем немного и картинка сложится.
- Видимо сложилась.
- Да, сложилась. Пойдём помянем.
- Да, пойдём, помянем.
Они вернулись в комнату где всё также молча сидела вся компания и смотрела, как в камине горят доллары. Они всё горели и горели, и не заканчивались, как будто не десять тысяч было там, а миллиарды или даже триллионы, и как будто кто-то невидимый подсыпал и подсыпал туда эти «вечные» зелёные бумажки.
Деньги горели ровно сорок дней и сорок ночей. Потом вспыхнули и навсегда погасли.
Часть 29.
Какая прелесть в каждом миге нашей жизни. Начиная писать эту книгу я был другим. Заканчивая читать эту книгу и ты, любезный мой читатель, стал другим. А как хорошо задержаться на этой строчке, на этом миге, на этой земле, посмотреть, как рано утром сливается море с небом, и, в молчании штиля, знать о шторме, а в мерцании каждой звезды ночью видеть солнце дня, закаты и рассветы. И знать, что твоё одиночество тихо окружено друзьями, родными, и многими любимыми, которых нет рядом, но они всегда где-то есть, протяни только руку.
Смерть – серьёзный аргумент. Но и только.
На сороковины собрались все месте. Ник играл на рояле. Над генеральским мундиром, румянилось молодое лейтенантское лицо. Исчезла седина, фигура стала стройной и китель висел на ней мешковато. Тонкие дворянские пальцы легко летали по клавишам. И он совсем не выглядел мёртвым. Наоборот, во всех его движениях, улыбке и даже румянце сквозила готовность к Пути. Как будто, вот-вот закончится выпускной бал и молоденький лейтенант весело отравится к новому месту службы, оставив позади нелепые курсантские проказы и печали. Он красиво и задорно импровизировал на проигрыше любимой песни. И только благодаря его виртуозной, жизнелюбивой аранжировке она не была грустной.
Верхом на рояле, в позе лотоса, сидел Чертушка, весь праздничный, в смокинге и бабочке. Он смотрел на Ника приветливо, с оттенком лёгкой, беленькой зависти. Его руки аккуратно перебирали тридцать три нефритовые косточки на ниточке.
Живые сидели за столом и даже не пытались грустить. Князь отстукивал ритм по бутылкам и стаканам. Саша привстал и дирижировал. Фёдор приласкивал гитару.
А камин, за сорок дней сожравший весь напечатанный запас Федеральной Резервной Системы, теперь вкусно кушал настоящие берёзовые дрова и потрескивал точно в такт песне.
То не ветер, ветку клонит,
Не дубравушка шумит,
То моё, моё сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит.
Извела меня тоска-кручина,
Подколодная змея,
Ты гори, догорай моя лучина,
Догорю с тобой и я…
Часть 30.
( Из дневника Ника, последняя страница )
«… Чтобы поверить в бога нужно быть добрым. Чтобы стать богом и жить по божьи нужно стать сильным. А став сильным нужно остаться добрым.
Мы все рождены добрыми и сильными. Мы все рождены богами. Потом мы начинаем расти и соревноваться. Мы пытаемся быть добрее других добрых и сильнее других сильных.
А когда мы подрастаем, наши чертушки подкидывают нам инструмент – деньги. И нам кажется, что много денег позволит нам сделать много добра и показать большую силу. Но добро нельзя сделать, а силу нельзя показать. Они или есть, или нет.
И, казалось бы – чего проще, выгнать чертей и отказаться от инструмента, денег. И стать аскетом и благодетелем. Но аскеза – это тоже демонстрация силы, тот же демон той же силы. А благодеяние – это тоже делание блага, добра.
Есть еще вариант – отшельничество. Тупо свалить и от чертей, и от денег. А потом рубить себе пальцы при появлении любой симпатичной бабенки или иметь блаженных купеческих дочек и жрать, что принесут добрые люди и позволять называть себя святым. Или писать никому не нужные книги и ожидать признания и восхищения. Вообще не вариант.
Не надо гнать Чертушку и отказываться от инструмента. Просто надо понимать, что Чертушка – всего лишь учитель, один из многих, а деньги – учебник, один из многих. Можно, конечно, периодически сбегать от учителя, например, курить за школу и из учебника вырывать листы и делать самолетики. Но Чертушка – такой учитель, что пока ты его не полюбишь и не выслушаешь, он никуда не денется и, хоть до рака легких за школой докурись, он не исчезнет. А деньги – такой учебник, что страницы в нем не кончатся, пока ты его не прочитаешь и наизусть не выучишь.
И вот когда ты учителя полюбишь и выслушаешь, он исчезнет, и тебе его станет не хватать, и будешь вспоминать с любовью дни вместе прожитые. Прочитаешь и выучишь учебник, и поставишь на книжную полку, и изредка будешь доставать и перечитывать с улыбкой любимые страницы. И заживешь, наконец, по совести, по божьи и тихо, спокойно уйдёшь. И дай бог, чтобы так…»
