Навстречу радуге. Да пройду я дорогой тернистой

Да пройду я дорогой тернистой

До сих пор не понимаю, как заставил тогда встать себя с того смертного ложа.  Я повторил несколько раз про себя:
- Нужно попробовать ещё. Она просто не могла выносить ребёнка… Нужно пойти другим путём.
В тот день я впервые за долгое время поел.
Тот новый путь, иная возможность достижения цели, о которой я подумал, не давала мне покоя с осени семнадцатого года. Логика, простая житейская логика беспощадно указывала на наш возраст и подавленное  состояние, подсказывая один выход – суррогатное материнство, о котором я знал в то время едва-едва, по наслышке. Мы оба понимали насколько высоки ставки и насколько велик риск, ведь что бы ни случилось, платит и отвечает заказчик. По этой причине, одной из многих в чреде убедительных доводов высказанных против, Наталья ничего слышать не хотела ни о каком подобном варианте.  Утверждала, и я невольно соглашался с ней, что должна сама почувствовать внутри себя жизнь и ощутить матерью. Должна ощутить неразрывную связь, что образуется между матерью и ребёнком до рождения дитя.
  Я прожил довольно  долгую и трудную жизнь.  И знал, что случиться может всякое, что для того, чтобы что-то получилось необходимо работать одновременно во многих направлениях сразу.  Поэтому-то потихоньку и зачастую втайне разрабатывал отступной вариант.
И когда Наташа неохотно признала поражение, у меня всё было уже готово к следующему этапу.
Должен признаться после пережитого, что совершенно не понимаю то отношение общества к суррогатному материнству, что сложилось в наше время именно к самой проблеме и способов её решения. Современное общество и церковь словно отторгает, отбрасывает от себя всё, что связанно с подобным видом материнства.  Может, потому что в многочисленных успешных итогах  многих пока непривычных отношений усматриваются элементы всем известного непорочного зачатия?
Для нас с Наташей суррогатная мама сыграла роль спасительницы.  Многочисленные высказывания в интернет – просторах  утверждают, что сур материнство является не более как прихотью богатых.  Про женщин, решившихся на довольно сомнительный с точки зрения комментаторов  шаг,  снимаются многочисленные фильмы и сериалы, где им отводится роль рабынь, машин для производства детей. А вот скажите мне, как быть с такими, как мы с Натальей? С Сашиной бабушками и дедушкой? Я честно признаюсь, что очень сильно, от всего сердца  благодарен женщине, которая согласилась нам помочь. Заодно низко кланяюсь  тем врачам, кто старался максимально в силу своих довольно ограниченных возможностей помочь жизни, которую так легко и непринуждённо отняли у нас, новой жизни появиться на свет. И эта новая жизнь, собранная в частицах атомов, микроскопически малая тоже всячески старалась соединиться с нами.
  Прежде чем приступить к последующим шагам, связанным с сур материнством, мы должны были с Натальей сами попытаться сделать так, чтобы у нас получилось зачать ребёнка. Уж так прописано в инструкциях, что рассылает минздрав. Несмотря на то, что мы старались, старались неоднократно, высыхая и относя немалые деньги раз за разом, ничего у нас не вышло. И данное  обстоятельство, когда мы подняли вопрос на обсуждение,  позволило подойти к проблеме с другой стороны.
Нас спасало и то, что в Барнауле, городе, впавшем в полную экономическую стагнацию и рецессию и сопутствующую им нищету, расценки значительно и многократно отличались от подобных услуг в Новосибирске в разы, не говоря уже о таких объевшихся до безумия деньгами мегаполисах, как Москва и Санкт – Петербург.
Итак, после предварительных встреч с юристом и врачебным персоналом, в назначенный день во всё том же репродуктивном центре нам назначили встречу с кандидаткой на роль суррогатной мамы для нашего ребёнка. Молодая женщина, имевшая собственного сына, сразу произвела на нас самое благоприятное впечатление. Возможно, немало постарался и привязанный к тому месту юрист, знавший нашу печальную историю, отдавший много сил  в поисках и подборах возможной кандидатки. А может, нам просто повезло. Или она была послана кем-то пока нам неизвестным. Кто знает.
Вика* сидела за небольшим столом напротив меня и я, смотря на неё, к своему возрастающему удивлению находил во внешности всё больше и больше сходств с Сашкой. Даже лицом она походила на сына.  У неё оказалась на удивление мягкая светлая улыбка, которой она не стеснялась озарять кабинет. На лице светились необыкновенно красивые большие  удивительные глаза.
- Вот. Знакомьтесь. Вика, - представил нас ей юрист, симпатичный здоровый мужчина примерно моего возраста. – Уже участвовала в программе.  И проблем не было никаких.
- Глаза, - тихо сказал я.
- Что? – не поняла она.
- Ваши глаза, - пояснил я. – Они такие же… зелёные, как у нас и Сашки.
Вика лишь улыбнулась.
Мы обсудили первые расходы, связанные с обследованием и предстоящей операцией.  Заключили договор. Дома довольно разумно взвесили свои возможности. Подсчёты показывали, что всё должно получиться.
  В тот день, когда я платил, или пару днями позже, сейчас уже не помню, увидел в очереди, стоявшими в кассу совершенно отчаянную и, по всей видимости, отчаявшеюся немолодую пару, которая оплачивала первый взнос… кредитными деньгами.
  Прошло совсем немного времени и нас известили, что подсадка прошла вполне благополучно. Что, к удивлению всех, из двух подсаженных эмбрионов, что считалось максимальной нормой,  прицепились оба. Один сел уютно сверху, а другой, довольно неудачно, вцепился снизу.
Наша радость оказалась преждевременной.  Скоро стало известно, что нижний эмбрион держится едва-едва и готов утянуть за собой и своего брата или сестру в небытиё. В тот же день, когда нам сообщили далеко не радостную новость, мне приснился Сашка, правда, без привычной энергетики. Мне словно показывали фильм с его участием.  В ту ночь привиделось совершенно реалистично, что вновь смотрю на  Сашку. Что он, уже взрослый, но отчего-то совершенно обнажённый каким-то образом  попал в огромную яму, полную вонючей жижи.  Саша барахтался в грязи, не в силах выбраться из неё, а мимо безучастно куда-то спешило  множество людей. Я спустился по скользким отвалам, захватил за руку и помог выбраться на берег, на дорогу, полную народа, грязного, нагого и дрожащего от страха.
Я ощущал его зов каждым сантиметром кожи. Почти слышал, как он просит не бросать его.
Я некоторое время размышлял, подавленный и взволнованный, после того, как проснулся, как смог бы помочь ему в реальности выбраться из той ямы, преодолеть возникшую трудность. И неожиданно вспомнил очень любопытный эпизод, вычитанный в одной из старых этнографических книг.  В ней говорилось, что аборигены – австралийцы во время беременности жены ложились рядом с супругой, когда наступало время родов, имитировали родовые схватки, чтобы перекинуть на себя часть страданий и помочь ей. А вдруг и у меня тоже получиться? Я улёгся на постель и мысленно представил, что я и есть тот проблемный эмбрион и мне показалось, что на некоторое время я и стал им. Тут же принялся усиленно просить, чтобы всю ту боль, что он испытывает, перекинули на меня. Неожиданно ощутил через некоторое время, что от эмбриона, невероятно удалённого на километры от меня исходит Сашина энергетика. А примерно через час ужаснейший приступ боли согнул вдвое тело. Мой кишечник словно поместили на раскалённую жаровню и медленно вытягивали из меня расплавленными щипцами через пуп.
Не помня себя, я извивался от боли.
Пытаясь помочь ещё не рождённой жизни, я ничего не говорил Наталье о новом своём эксперименте, хватая воздух широко открытым ртом в немом крике. Пару раз точно терял сознание, особенно тяжело было ночью. Ровно через четыре дня боль, что не давала подняться с постели исчезла. Моя комната из застенок, где я терпел безжалостные пытки, превратилась вновь  в обычное жилище.
И мне опять приснился сон.
На этот раз в моём сновидении мы с Натальей попали в небольшой городок типа того, что так часто показывают в американских вестернах. Очутились и очнулись мы в маленькой церкви, не похожей на наши, наподобие лютеранского прихода. На скамейках сидели нарядные люди, а на помосте перед ними, где должен был выступать пастор лежал наш Сашенька. Не помню, находился ли он в гробу или просто лежал на крашеных досках. Однако точно помню, что он был мёртв, с той ужасной рваной раной по всей правой половине лица, что видел на похоронах. И вдруг он стал приподниматься. Я не узнавал его. У Сашки оказалось невероятно суровое выражение лица, а за головой воздух уплотнился и превратился в бездонную и бесконечную грозовую бурю, что бушевала за ним, не смея вырваться и ворваться в зал.
- Он теперь спит, но он с вами, он – живой! – пришла в голову чужая мысль.
И я проснулся.
Меня нисколько не удивило, что на следующий день нам позвонили и сообщили, что опасность миновала и беременность проходит в плановом режиме.
С того момента Сашка совершенно исчез из наших снов, я потерял с ним всякий контакт в привычном  мире. Он покинул нас. Как мне казалось тогда, навсегда. Оттого жить стало намного тяжелее.
  Месяца полтора ничто не предвещало никаких новых тревожных событий и вроде бы всё протекало внешне хорошо. В один из поздних осенних дней я совершил особый обряд, суть которого и последовательность открылась опять же  в сновидении. Что-то гнало меня на кладбище, кто-то нашёптывал неслышно, что я должен сделать, что предстоящий поход  необычайно важен для всего последующего. Откуда-то я точно знал, что круг, начерченный или выкопанный в земле,  представляется идеальным местом защиты от нечистой силы, сакральной территорией, куда вход ей запрещён. В то время четырёхугольник или квадрат, геометрическая фигура, в пределах которой принято устраивать захоронения на наших кладбищах каждым выдвинутым углом открывает вход для всего нечистого. Я запечатал каждый такой вход на могиле сына. По очереди подходил к очередному выступу, читал «Отче наш», «Крестень гоподень» и запрещал всему злому, недоброму и бесовскому приближаться к освещённой могиле. После просил тот кусок кладбищенской земли, что я отрубил своими действиями от остального печального места отведённого для упокоения, не задерживать больше Сашкину душу, отпустить её к нам. Ведь была она забрана не вовремя и все мы вернёмся в положенный срок на уготованные места.
Долгое время после ничего с нами больше необычного не происходило. Совсем ничего. Мы жили, как и все остальные люди, без вещих снов, без потусторонних контактов, но с полным мешком боли и тоски за плечами. Горе продолжало терзать нас, и горечь от потери многократно усилилась. Моя больная спина со всей злобностью, на которую оказались способны не дававшие продыху  болезни, напоминала о себе.
Я продолжал молиться. Каждый день. Днём и ночью. Ни в одной молитве никогда ни до и после не просил за себя, только за Вику и детей.
  Всё то долгое время, в которое  я сформировал практику, что должна была помочь как-то достучаться до небес, в своей совершенно с точки зрения атеиста безумной попытке не принимал никаких лекарств. Только при крайней необходимости. Ведь