Видимо, Санкт-Петербург, действительно, волшебный, мистический город, во всяком случае для меня. Никогда и нигде меня не окружали столько знаков и совпадений, как в Северной столице. Но, начну по порядку.
Приехали мы в Питер, на этот раз вовсе не отдыхать, а трудиться в поте лица, т.е., волноваться, переживать, нервничать, или попросту поступать в Академию художеств им. Репина. Вернее, поступала (и поступила) дочь, а я была сопровождающим и весьма беспокойным лицом. Но – благодарение Богу, он наградил меня изумительными друзьями. И вот, сразу по приезде, с удивлением обнаруживаю, что в Питере я каким-то образом оказываюсь в компании «М». В декабре мы останавливались на Невском с подругой Марией. В июле, другая подруга – Магдалина специально приехала в Питер, чтобы увидеться со мной и поддержать нас. Иметь в подругах Марию и Магдалину – уже само по себе знак судьбы. Добавлю еще, что дочь мою зовут Милана, а жили мы на квартире, где была кошка Муся. Кроме того, квартира была недалеко от станции Удельной, где в 2008 году произошли события, описанные мною в одном из рассказов. В общем, совпадение на совпадении.Однако, 24-е июля иначе как вершиной мистики назвать сложно.
Этот день обещал быть солнечным. Два предыдущих были такими жаркими, что казалось: бакинское лето решило поехать вслед за нами в Питер. Честно говоря, после двадцатидневной прохлады палящее солнце воспринималось нелегко. Нервы наши были на пределе: позади были тяжелые экзамены и теперь мы с волнением и страхом ждали результата. Ожидание и неизвестность грызли нас как собака кость, и дабы, не быть изглоданными окончательно, нужна была срочная разрядка. Мы решили отправиться в Русский музей и уже собирались выйти из дома, как вдруг:
- Мама, можно я не пойду? – голос дочери звучал просительно.
- Болит что-то?
- Нет, просто... не знаю, что. Настроения нет. Погода как-то давит. Пожалуйста, можно я останусь дома?
Уговаривать мне не хотелось. К чему бездумные споры: и так уже все устали, а в музей можно и потом сходить. Тем более погода действительно резко изменилась: облака сдвинулись, укрыли солнце и воздух стал мерцающим, жемчужно-серым. Тихий, неяркий, по настоящему питерский день вступал в свои права.
Однако сидение дома могло привести к взрыву. Замкнутое пространство, напряжение и неизвестность – котел наших нервов мог лопнуть в любую минуту.
- Идем! – решительно сказала я.
Магдалина (не человек – золото!) безропотно вышла за мной, даже не спросив куда.
Некоторое время мы шли молча. Настроение было... из рук вон плохое. Идти в музей не хотелось абсолютно. Просто слоняться – тоже радости мало. Впереди нас вышагивали важные жирные голуби; сонные вороны чуть покачивались на ветках деревьев. Во всем их облике читалась безмятежность, она была разлита в самом воздухе. Казалось, что бесчисленные гроздья рябин покраснели от стыда за нашу нервозность, а березы укоризненно спрашивали: «Ну, и чего? Чего вы здесь ходите, мрачные как тень отца Гамлета, и нарушаете мировую гармонию? Ни стыда, ни совести!»
- В один из давних приездов сюда, я была в доме-усадьбе Репина «Пенаты». Там мне очень понравилось. Может, поедем? – предложила я неуверенно.
Сказано- сделано! И вот уже легче, а затем стремительней стал шаг, заблестели глаза. У нас появилась цель, значит действия наши приобрели смысл! Через сорок минут добрались до Финляндского вокзала, взяли билеты, поглядели на ленинский броневичок, и через некоторое время сидели в поезде.
Мало того, что небо, асфальт перрона, даже сам воздух были мягкого серого цвета, но и обшивка вагона, сиденья были такого же оттенка. Казалось, день накрылся бархатным серым плащом и приготовился спать. Поезд двинулся с места.
Рядом со мной уселся бойкий долговязый мужичок и сразу же стал жаловаться на то, что ему не хватает смешной суммы на мороженое, а "так хочется, так хочется, что мочи нет!". Затем выяснилось, что нужная сумма у него все-таки была, он купил мороженое и довольно засопел. Потом снова заворочался, стал кому-то предлагать видавшие виды штаны ( «Честное слово, почти новые, два раза только надел!») Их долго не покупали, мужичок с кем-то препирался, прижимал руку к сердцу, что-то яростно доказывал. Наконец, штаны купили, хозяин опять довольно засопел, послюнявил деньги и начал философствовать на тему: «хочешь жить – умей вертеться!»
Я сидела вполоборота и смотрела в окно. Мимо, покачиваясь, проплывали названия маленьких станций: Ланская, Удельная, Парголово, Белоостров. Они звучали как далекая музыка. «Что за станция такая? Дибуны или Ямская?» - вспыхивали в мозгу полузабытые строки, и на душе становилось хорошо и грустно. Ах, детство, ты было или нет?..
Репино утопало в зелени. Всевозможные кусты и деревья окружали небольшую станцию. Но и тут листва была притушена легким сумеречным светом. День словно извинялся за летнюю яркость и пытался соответствовать деликатной питерской сдержанности.
Дорога до «Пенатов» была неблизкой, но при такой прохладе и «вкусном» лесном воздухе идти пешком одно удовольствие. Мы отмахали два километра довольно быстро, добрались до усадьбы и... нас постигло разочарование. Кассы были уже закрыты, в дом-музей попасть невозможно, зато можно было побродить по огромному парку вокруг дома.
Парк этот когда-то был разбит женой Репина Натальей Борисовной Нордман-Северовой – писательницей, художницей, женщиной талантливой, яркой, но чересчур экзальтированной. Как сказали бы сейчас – чудаковатой. В саду по ее идеям был выстроен храм Озириса и Изиды, больше напоминающий лубочную избушку, башня Шехерезады – огромное, нелепое строение, вроде смотровой площадки, маленькие деревянные мостики через пруды, колодец Посейдона с «настоящей артезианской водой". На всем этом лежала печать запустения. Вокруг было тихо, никто не нарушал торжественную печаль усадьбы. На перилах дома сидел огромный пушистый кот и вид у него был такой, будто он за руку здоровался с самим Репиным, а мы из «понаехавших тут». Он терпеливо дал себя погладить, но тотчас отвернулся и стал вылизываться.
Мы несколько раз обошли вокруг дома. Подивились на необычную расстекловку окон, заглянули в окна круглой веранды, служившей художнику рабочим кабинетом. Полюбовались легкими цветами лобелии, голубым ковром покрывавшими площадку около дома и вдруг вышли к маленькому указателю:
«Великий русский художник Илья Ефимович Репин (1844-1930) завещал похоронить себя на территории усадьбы, на пригорке «Чугуева гора».
Мы стояли перед крохотным, утопающим в цветах пригорком. Венчал его простой деревянный крест. У подножия пригорка стояла небольшая ваза с сухим букетом и несколькими конфетами.
- А в 1987 году, когда я была здесь впервые, тут был бюст Репина, - заметила я. - В 1994 бюст заменили на крест, похожий на тот, который установили первоначально после смерти художника. Он хотел, чтобы все было просто, чтобы могила его была «между двух можжевельников, так похожих на кипарисы», и, чтобы в изголовье ее было посажено дерево.
Магдалина промолчала. Где-то рядом с нежным шелестом упал лист и сразу в тон ему отозвалась маленькая птица с синим хохолком. Начал накрапывать дождь.
- Репину бы понравилось очень, - серьезно и тихо сказала Магдалина.- Бархатный серый день, неяркая зелень, легкие синие цветы, пруды, заросшие ряской, птичка с синим хохолком, тихий дождь. Даже у тебя синий жакет и синий зонт. Готовая картина. Нежность, разлитая в воздухе.
- Это уже больше Левитан, а не Репин, - улыбнулась я. – А, когда-то здесь кипела жизнь! Хозяева и гости шумели, спорили, пили чай, играли в крокет, музицировали, рисовали. Кого тут только не было! И Леонид Андреев, и Чуковский, и академик Бехтерев, и молодой Маяковский. Сейчас осталась только нежность и память. Ладно, пойдем уже, дождь усиливается.
Я сделала шаг и вдруг остановилась пораженная:
- Магдалина, ты ничего не замечаешь?
- Нет, а что?
- Посмотри на цифры!
К кресту была прибита дощечка с именем художника и датами жизни и смерти.
«Великий русский художник Илья Ефимович Репин. 24 июля/5 августа 1844 -29 сентября 1930»
- А сегодня у нас какое число? 24 июля! Получается, что мы, сами не ведая того, совершенно случайно пришли к Репину в гости в день его рождения?! Хоть и по старому стилю, но все же!
- Да еще к тому же в юбилей! – ахнула Магдалина. - Сегодня ровно 175 лет со дня рождения. И это в то время, когда твоя дочь поступает в Академию имени... Репина!
Мы ошарашенно переглянулись и замолчали. Человек я далекий от мистики, но это Санкт-Петербург!.. Тут может быть любое чудо! Я стала лихорадочно рыться в сумке и вытащила две маленькие бакинские конфеты.
- С днем рождения, Илья Ефимович, - совершенно серьезно провозгласила я, и положила конфеты в вазочку с цветами.
Уходили мы молча: впечатление было слишком сильным. Птичка с синим хохолком все еще выводила свою песню, и голос ее звучал задорно и ласково. Сумерки сгущались все сильнее, воздух стал звонким и сильно потянуло лесной сыростью. Мы тихонько притворили расписную калитку усадьбы и вышли к стоянке автобуса.
- Чего только не бывает на свете. Действительно, мистика какая-то, - улыбнулась Магдалина. - Ну, кто мог предвидеть, что мы сегодня поедем в дом Репина, и, что именно сегодня у него юбилей?
- Ничему уже не удивляюсь, - ответила я. - В декабре таких мистических совпадений было хоть отбавляй. И, похоже, чудеса продолжаются!
- В добрый час!- приобняла меня подруга. – В добрый час!
Автобус мягко катил по поселковой дороге. День близился к концу. Дома нас ждали две дамы под литерой «М» - Милана и Муся, и еще ночь тревожного ожидания результатов экзаменов.
И на следующий день наши тревоги разрешились к всеобщему ликованию и триумфу. Радовалась дочь своему поступлению, радовалась я и моя дорогая подруга. Радовались все близкие нам люди.Это же так просто и так прекрасно – разделить радость ближнего.
А я еще раз убедилась в справедливости бессмертных слов: «Если душа человека жаждет чуда – сделай для него это чудо. Новая душа будет у него и новая у тебя».
Санкт-Петербург сотворил для нас это чудо. Он сотворил его не единожды. Спасибо ему за это!
на нашем радио имел место цикл передач о Петербурге. Еще о том, задореформенном.
