Барсик
Весна пятьдесят седьмого была холодной и ветреной, устойчивый плюс обосновался в Москве только к середине апреля. Однако, память положи-тельно-избирательна и сохранила не промозглую сырость на улице, а то – что мы в новую квартиру той весной въехали. Вот это – событие, вот это – воспоминание! Потом,… летом,… в Москве был Фестиваль, событие миро-вого масштаба, но – это потом, а пока…
После пятнадцатого стало разогревать, и переезжали мы уже по теплу. Числа не помню, помню, был апрель, не позднее двадцать пятого, потому как май-ские мы встречали в уже обихоженной квартире. Правда,… прохладный сквознячок путался под ногами волоча по квартире предчувствие чего-то не-доброго.
Сбежал кот,… разом выстудив квартиру и развеяв праздничное настроение. Прожив с нами в любви и согласии девять нелёгких лет – сбежал Барсик, из нового дома сбежал. Квартира на втором этаже, сбоку под окном крыша входа в подвал, земля рядом, таким путём ночь Барсика и приняла. Старые люди говорят – не к добру, когда кошка в новый дом входить не хочет, сча-стье мимо этого дома стороной идёт. У кота выбора не было, его в дом сил-ком внесли, но он… всё одно по-своему сделал. А раз уж повествование ут-кнулось в полосатый бок Барсика, то следует подробнее остановиться на данном персонаже.
Я узнал его девять лет назад, тогда мама отбила полумёртвого котёнка у пацанов, собравшихся утопить бедолагу в бочке с дождевой водой. Ему из-рядно досталось, он был тощ, грязен, до крайности измучен, а возраста ему было меньше полугода. Мама принесла его домой, обтёрла тряпицей, опре-делила ему место, Барсик (имя не обсуждалось – традиция) уснул, даже не взглянув на еду. Проспав до утра следующего дня, а поев, пошёл осматривать дом и метить территорию.
Наш дом был устроен таким образом, что в общий коридор вело три двери. Средняя была входной со двора и практически никогда не закрывалась, ну разве в мороз зимой. Левая, к Нюре-молочнице, всегда закрыта , правая, все-гда открытая, в нашу квартиру, где было по комнате у нас и у соседки. Вот это хозяйство и надо было обойти, обнюхать, в нужных местах метки оставить, а ещё чердак, а ещё двор…
Неспроста я так подробно о кошках, на тот момент у молочницы была своя кошка, да и у нас сибирка-полукровка жила. Правда, соседская в дом почти не заходила, она в коровнике жила, к молоку поближе, а наша,… наша гулёна была. На тот момент ещё месяца не прошло, как она родила. Котята прожили до вечера следующего дня, пока отец не отнёс их в уличную уборную. Это не жестокость, это жестокая необходимость. Невозможно сохранять потомство всех кошек, тогда для людей места просто не останется. Но, возникает вопрос: – Зачем утопив своих котят подбирать котёнка с улицы? А затем, что случай особый, дело в породе. Во-первых, он был уже не совсем котёнок, во-вторых, порода у него была самая что ни наесть крысобойная. Для старого дома приобретение полезное, мама в этом разбиралась, и… за утопленников искупление требовалось, грех-то тяготил.
Как новорождённых котят на двор оттащили, так кошка в ту же ночь и про-пала. Такое и раньше бывало, побродит дня три-четыре, поищет, и возвраща-ется, а тут… нет её и нет. Даже беспокоиться стали, не погибла ли, а Барсик тем временем освоился и прижился. С одной стороны хорошо, а с другой беспокойно, уживутся ли, но… обошлось. Вернувшись, сибирка к новосёлу как к своему, а он хоть и котёнок ещё, но в своём сиротстве уже хлебнул са-мостоятельности и добрячку-сибирячку за мать не принял. Так и зажили ря-дом,… но не вместе, каждый сам по себе. Впрочем, пришлых котов на своём дворе гоняли сообща.
С той поры сибирка больше не котилась, видно стара уже была, намного старше меня. Мама рассказывала, что она к нам прибилась уже взрослой кошкой в первую военную зиму, тогда крова лишилось много домашней жи-вотины. Людям еды не хватало, не до кошек стало, впрочем... Это не для мамы моей резон, она глубоко верующим человеком была и часто повторяла: – Всякое дыхание Господа славит! Сгинула кошка в зиму с пятьдесят второ-го на пятьдесят третий, смертью приютивший её дом не омрачила, умирать из дома ушла, аккурат перед смертью Вождя.
А пока она была жива и здорова, под её приглядом матерел не то чтобы злой и нелюдимый, скорее нарочито-самостоятельный зверь – крысобой. К по-лутора годам этот исконно русский хранитель домов и амбаров был не велик, не более трёх кило, в прекрасной кошачьей физической форме. Средней ши-рины редкие чёрные поперечные полосы свободно располагались на жёсткой короткой и очень густой шерсти цвета тёмно-грязного хаки. Мало кому уда-валось погладить кота по спине, зато допущенная до шерсти рука счастлив-чика могла, констатировал, что… гладила сапожную щётку.
Пусть читатель не подумает, что Барсик был совсем уж невоспитанным от-шельником, нет, он знал приличия и дома вёл себя безупречно. У нас в ком-нате было три спальных места, дореволюционная железная родительская кровать с шишечками, сестринская тахта со съёмными подушками и моё лежбище. Так вот, сколько лет Барсик жил с нами, я ни разу не видел его на кровати родителей. Тахта была малюсенькая, чтобы на ней можно было хоть как-то спать, у неё на петлях откидывались боковые валики. Так вот, в тот памятный день, когда мама принесла Барсика, она определила ему место, от-кинув ближний к двери валик и положив на образовавшуюся площадку что-то домотканое. Никуда больше кот не садился, если валик не был откинут, он на тахту вообще не залезал. Уловив такую педантичность юного соседа, мы валик вообще перестали поднимать, уважение должно быть обоюдным.
Года не помню, но Барсик был уже взрослым котом, а лето было гни-лое. За окном лило, на дворе был холод и грязь, а наш любимец пропал, не появлялся уже неделю, мы были в панике. Промозглым вечером сильный по-рыв ветра шибанул открытую форточку о раму. Стекло в форточке лопнуло наискось, а стекло в раме под форточкой рассыпалось. Вместе с осколками стекла в комнату влетели ветер и холод. Беда конечно, но не катастрофа, мама с Таней загородили дыру телогрейкой, а дальше? А дальше Таня пошла в сарай за зимней рамой, из которой можно было взять стекло, а к зиме купить новое. Отец придёт с работы и всё поправит, так-то спать холодно.
Таня пошла за стеклом, а вернулась… с Барсиком на руках. Выколупывая раму из всякого хлама, Таня услыхала в углу возню и шорох. Она была не ребёнок, вполне уже взрослая девушка, только с крысами и взрослые встре-чаться не любят. Нащупав небольшое поленце, Таня шагнула к шебаршащему углу и… увидела Барсика – вид его был ужасен. Кот был не просто грязен, а весь в корке из грязи и крови. Голова в крови, одно ухо разорвано и из него всё ещё сочится кровь, слипшиеся веки дергаются, подавая сигнал о ещё теплящейся жизни. На левом бедре несчастного засохла рана, задние ноги изредка вздрагивают. Хвост в нижней трети сломан и неестественно согнут. Сестре каким-то образом удалось перетащить кота на фанерку, и на вытяну-тых руках она принесла его домой. Что же тут началось…
Во-первых, все заулыбались, откатило многодневное напряжение. Увидев кота в таком состоянии, мы совсем не были уверены, что с ним всё благопо-лучно, но то, что он был жив, уже вселяло надежду – кошки живучи.
На его законном месте постелили детское одеяло, клеёнку, и с величайшей осторожностью кота уложили, перед этим полтора часа затратив на его от-мывание и обработку ран. Что там было с внутренностями – не знаю, а сна-ружи, слава богу, жизни ничто вроде не угрожало. Рана на голове была хоть и большая, но не глубокая, вот ухо было порвано сильно, потом иногда каза-лось, что у Барсика их три. Рану на бедре выдавали не сходящиеся полосы окраса, а вот хвост… После срастания он стал походить на восточную саблю с характерным ломанным изгибом.
Кот не рассказывал, сколько дней он пролежал в сарае, думаю не всю неделю, особо тощим он не казался, но травмы своё конечно брали. Дня три он фактически не ел, да и пил мало, правда, молока. Подниматься болезный на-чал только в конце недели и ждал, когда его кто-то проводит на улицу, возле спального места никаких безобразий он не допускал. Всего кот проболел не-дели две. Надо сказать, что за время болезни он избаловался, что и не удиви-тельно. Первую неделю, когда полумёртвым лежал, около кота всегда кто-то старался быть, разговаривать с ним, гладить, известно же – доброе слово… и т.д. Потом, когда стал подыматься, повадился на коленях лежать, чего раньше за ним не водилось. Впрочем, это исключительно с домашними и только дома.
Второй раз Барсик показал свой характер летом пятьдесят четвёртого, совершив своего рода – побег на рывок. Коту уже лет шесть было, зверь вырос матёрый и на отчаянный поступок способный.
Родители в то лето сняли дачу, в Москве никто не оставался, значит – кота надо брать с собой. Накидали в кузов полуторки гору вещей и мебели, мне, сидящему на мягком тюке среди узлов и чемоданов, сунули в руки картонную коробку с котом, и… вслед за легковым такси "Победа" мы с Барсиком отправились в сосновые дали.
Ехать предстояло километров пятьдесят, в кузове ветерок, кругом зелень-красота, только кот в коробке беспокоен. Ему там темно, душно, да и страш-но, поди, ну не фашист же я на самом деле – пожалел узника. Впрочем, ещё толком не успев пожалеть кота, мне пришлось жалеть себя за то, что слиш-ком жалостливым уродился. Стоило мне самую малость приоткрыть коробку, как в отверстие размером со спичечный коробок решительно протиснулся нос, а затем и голова воистину зверская. Тут же под напором когтей выросло отверстие, и…
Ему в коробке было и тесно и душно, конечно, только главным для кота была – воля. Я ещё только начал осознавать свою ошибку, а освобождение уже свершилось. Разодрав коробку и выскочив в кузов, Барсик был несколько озадачен местом пребывания, но... не долго. Полуторка не самолёт, к цели поспешает не торопясь. Толчок от борта машины, размякший асфальт дороги, придорожные кусты и – свобода! Я реву белугой и стучу кулаком в заднее стекло кабины. Грузовик остановился, вышедший из кабины отец быстро разобрался в ситуации. Мне и Барсика до слёз жаль, и наказания за побег кота не миновать, куда не кинь – слёзы. Кис-кискать на загородном шоссе глупо, отец глянул по кустам, но… и мы тронулись дальше.
Приехали на дачу, мама такси уже отпустила и ждала нас с девочками у ка-литки. Вот и мы в неполном комплекте, я опять в слёзы, а за мной узнав про кота и Катя заревела. Мы ревём, мама пытается нас утешать, отец с Таней машину разгружают, шофёр улыбку прячет на всю нашу суету глядя – атмо-сфера так себе, не для отдыха. Но, как бы то ни было, утихают любые
|
