Рисунок

следующий день, и до конца недели все поиски рисунка оказались тщетны. Данька несколько раз звонил, но Юта не могла ему признаться, что рисунок у нее украли. Внутри, где-то в районе желудка, появилось неприятное чувство, похожее на тошноту. А в груди было холодно, будто у нее вынули сердце… или душу. Юта удивленно обводила взглядом своих одноклассников и пыталась понять, кто из них оказался способен на такую подлость.
- Рано я тебя в школу выписала, - сокрушалась мама, - бледненькая и вид к вечеру совсем измученный. Если так будет продолжаться, пойдем анализы сдавать по полной программе.
В субботу Ждан встретил Юту у самого ее подъезда. У мамы в этот день было дежурство, отец убежал чуть свет в свою лабораторию, так что родителям Юта ничего не стала говорить о своем походе.
Сначала пришлось ехать пять остановок на троллейбусе до художественного училища. Потом несколько кварталов шли пешком. Высокий старый дом ждал их за очередным поворотом, в переулке, который Юта самостоятельно ни за что не нашла бы. Дежурная в огромном вестибюле благосклонно посмотрела на ребят, поздоровалась с Даней и великодушно позволила пройти. Парадное широкой мраморной лестницей и высоченными колоннами намекало на свое далеко не пролетарское происхождение, марши лестниц казались бесконечными, будто поднимались не на четвертый этаж, а на десятый. Воздух парадного, казалось, гудел, будто настраивали большой и чуткий духовой инструмент. Возникло непреодолимое желание петь, которое у Юты раньше никогда не появлялось.
- Постой, - шепотом попросила Юта.
Данька подчинился, удивленно уставившись на новое просветленное лицо своей подружки. Юта приподняла голову и запела чистым хрустальным голосом:
- Девочка плачет – шарик улетел,
Её утешают, а шарик летит…
Девушка плачет – жениха все нет,
Её утешают, а шарик летит…
Красивый высокий голос становился сильнее, увереннее, словно взрослел, обретая новые теплые тембральные краски:
- Женщина плачет – муж ушел к другой,
Её утешают, а шарик летит.
Плачет старуха – мало пожила,
А шарик вернулся, а он - голубой…
Снизу кто-то закричал «браво» и зааплодировал. Отец Даньки стоял на пороге мастерской и с нежной улыбкой смотрел на тоненькую девочку, так проникновенно спевшую песню Булата Окуджавы:
- Это и есть наша девочка Юта? Приятно удивлен!
- Да, это я, - ответила Юта, глядя в серо-синие глаза Даньки, оказавшиеся на лице взрослого красивого мужчины.
- Андрей Иванович Купцов к вашим услугам.
- Анна Владиславовна Литвинова, - в тон ему представилась Юта.
- Ты дочка Влада Литвинова?
- Да, а вы знакомы с папой?
- Мы в параллельных классах учились. Твой отец писатель или режиссер? Угадал?
- Нет, папа физик-сопроматчик, он в институте преподает…
- Обалдеть! Влад физик? Дай-ка мне его телефон. Вы тут пока все смотрите, а я позвоню из кабинета…
Мастерская показалась Юте огромной, в широких потоках света из окон и стеклянных фрагментов потолка плавали золотистые пылинки. Пахло красками, скипидаром, лаком, табаком и кофе.
У стены Даня сдернул ткань с законченной картины. На Юту в упор уставились две старухи с выцветшими, почти белыми глазами, они требовали ответа, которого Юта не знала. По спине поползли холодные мурашки. Юта поежилась и резко отвернулась.
- На меня они тоже так действуют, - Ждан поспешил завесить полотно. – А как тебе вот это?
Опало белое покрывало, и Юте улыбнулась красивая молодая женщина. Девочка посмотрела на своего спутника и тоже улыбнулась:
- Твоя мама? Ты похож на нее. Она актриса?
- Нет, она у нас финансист. Железная леди Госбанка.
- Очень красивая и сильная, просто королева.
- Это точно, мы ее с папой так и зовем, ну, и подчиняемся, как верноподданные.
- У нас в семье демократия, - вспомнив своих папу и маму, заявила Юта.
- А у нас – абсолютная монархия, я бы сказал, мамархия…
- Вот что детки из клетки, - вдруг прервал их вернувшийся в мастерскую Андрей Иванович, - пойдемте-ка в кондитерскую есть пирожные и пить кофе. Юта, здесь рядом чудесная французская кондитерская. Я так рад, что благодаря вам, ребятки, нашелся Влад… Живем в одном городе, а не встречались лет двадцать. С ума сойти… Расскажу сегодня Светланке – вот удивится, они ведь партнерами были в театральной студии, а я так ревновал… Светлана – это наша мама…

Вот и снова понедельник. Юта, не сняв куртку, поднялась на второй этаж и сразу увидела свой парусник. Под рисунком была прикреплена табличка с номером тридцать девять. Узнать, кто скрывался под номером, было невозможно. Она так надеялась, что у того, кто украл рисунок, хватит совести не выдать его за свой… Развернувшись на пятках, девочка стремительно направилась к выходу. Она не могла находиться в одном здании с украденным рисунком, с теми, кто на такое способен.
Её окликали, кричали что-то вслед, толкали, пытались схватить за сумку, но ее невидящий ничего взгляд отсекал пристающих, разрезая пространство прохода.
Она оказалась дома, но как, вспомнить не могла. Мир вокруг нее был однотонно серым, тусклым, пасмурным. Её долго носило по улицам, скверам, бульварам. Казалось, что если она остановится, то разорвется сердце от боли. Одетая, она села на пуфик в коридоре своей квартиры, потому что уже не держали ноги, и застыла в ступоре. Она не плакала. Глаза смотрели перед собой, но обращены были внутрь, в мрак отчаяния.
Мама, которой позвонили на работу и сообщили, что дочь ушла из школы, испугалась, застав свою девочку в таком состоянии. Был учинен допрос, как это умеют делать только любящие мамы. Уяснив суть проблемы, напоив Юту противными микстурами, мама уложила ее, бледную и сосредоточенную на своем несчастье, на диван в столовую, чтобы не терять из поля зрения. Сквозь полусон были слышны какие-то звонки, обрывки телефонных разговоров. Потом всплыл голос папы. Опять начались звонки, разговоры, разговоры, разговоры… А потом темнота непроглядного сна подхватила Юту и утащила в страшную душную бездну.
Утром опять была температура, неожиданно высокая, и совершенно пропал голос. Мама Валя превратилась в строгого врача, диагностировала нервный срыв и призвала на помощь папу Влада. Тот, отменив по телефону какие-то занятия и консультации, умчался из дома. Маме с трудом удалось влить в дочь стакан теплого молока и впихнуть таблетку. Юта опять провалилась в кошмарную черную бездну.
К обеду появился папа с незнакомым доктором, который постучал молоточком по коленкам и локоткам, поводил холодной железкой по животу и груди, погладил Юту по голове и сказал:
- Влад, а что ты хочешь? Она артистическая натура с тонкой нервной организацией. Я буду настоятельно рекомендовать экстернат. Андрюха говорил, она у тебя чудно поет Окуджаву…
- Да? – удивился папа Влад.
- Родители, как я вижу, не в курсе. Так вот я бы еще рекомендовал серьезно заняться вокалом: укрепляет легкие, связочки, да и весь голосовой аппарат... Я Валюше позвоню сам. Слушай, мы с ней на совещаниях много раз общались, но я не знал, что она твоя жена. Как тесен мир…
- У меня дочка самый настоящий технарь! Какой вокал? – вдруг возмутился папа Влад.
- Да-да, я помню, тебе тоже пророчили большое театральное будущее. У вас, Литвиновых, это наследственное…
Под разговоры и препирательство взрослых Юта опять уснула.
Вечером мама накормила ее, как маленькую, куриным бульоном с сухариками. И опять таблетка, опять сон без сновидений… Мрак.
На третий или четвертый день (Юта потерялась во времени) стало легче. Появился аппетит, а к вечеру стал и голос прорезываться. Еще через день в дверь позвонил Васька, сбежавший с последних уроков, едва получив сообщение, что сотовый Юты снова в сети.
- Ютка, ты того, не уходи из школы. Без тебя в классе и девчонок нормальных не останется…
- А я разве ухожу? – удивилась Юта.
- Родители твои приходили за документами. Сказали, что ты уходишь.
- Ну, значит, ухожу, - Юта с облегчением вздохнула.
- А знаешь, кто твой рисунок своровал?
- Вась, не надо, не говори… Я не хочу ничего знать, я не смогу…
- Это да… Я понял. Не стоят они разговоров, - Васька энергично замотал головой, словно отгоняя ненужные мысли. - Я хотел спросить. Можно к тебе просто в гости приходить?
- Конечно. Мы же с тобой с первого класса за одной партой… Доверяем друг другу… Я тебя с Данькой познакомлю, он такой талантливый, наверное, художником будет.
- Видел я этого Даньку. Он с твоим папой снял рисунок с парусником и куда-то унес, а потом в школе такое началось…
- Не надо было мне этот парусник придумывать, если бы не рисунок…
- А моя мама говорит, что давно надо было разобраться, кто есть кто… Знаешь, Оладушка тоже из школы ушла.
- Из-за меня? – испугалась Юта.
- Нет. Говорят, что муж ей нашел нормальную работу.
- А в школе ненормальная?
- Получается, что так.
- Пожалуй, я пойду в педагогический. Как ты думаешь, я достаточно ненормальная для школы?
- Ты здорово умная. И красивая. Не надо тебе в школу.
- Еще есть время подумать. А ты заходи, когда время будет. Мы тут с папой придумали одну штуку, вроде компьютерной игры, в нее и вдвоем, и втроем играть можно…
- Я обязательно приду, - заверил на прощание Васька.
- Буду рада.
Вечером позвонил Данька:
- Нюта, ты представляешь, мы теперь с тобой вместе учиться будем, даже консультации нам в одно время на следующую четверть поставили. Правда, здорово!
- Да, здорово.
- У тебя теперь начнется совсем другая жизнь, вот увидишь.
- Хорошо бы. А знаешь, зови меня теперь Анютой.
Ночью ей приснилось море таким, каким оно бывает после шторма. На песке валялись какие-то обломки, кучки темно-рыжих водорослей, крупные ракушки. Море по-кошачьи ластилось к ногам, словно просило прощения за свои штормовые безобразия.
Юта увидела себя со стороны. Подробно рассмотрела легкое, струящееся платье, отделанное кружевом, словно морской пеной.
Она вдруг перенеслась на высокий камень, стоящий в воде, закинула голову и запела. На ее пение приплыли дельфины и стали насвистывать в такт, улыбаясь и покачиваясь на волнах.
В стороне, на берегу стоял повзрослевший Данька с огромным мольбертом. Он писал ее портрет. И море. Её любимое море.