что, конечно, большой нам грех завтра поработать!
Каждый рабочий полдень мы уговаривали с его разбитной бригадой в обед по бутылке-другой: «Святое дело!»
Но работать я в ту Пасху не стал: разговелся основательно — чтоб Саныча, значит, не ослушаться да не обидеть… А получилось — Татьяну покоробил, мягко говоря.
Так что правильно даже — мне нынче работать!
Кирпичи подрезались основательно и не спеша, примеряясь каждый к месту по несколько раз. Да ведь их и было-то — двадцать семь по кругу! Это — не десятки тысяч камней с Ушакова…
А было дело ещё покруче! Десять лет назад, в канун Пасхи, помогал я хорошим друзьям переезжать — так вот получилось!
Вечер субботы жаркий, жители четырнадцатиэтажного «муравейника» с пакетами да авоськами домой спешат, а мы оба лифта — пассажирский и грузовой — заняли! И роптал тогда приходящий народ: «Господи!» — и высказывал я запальчиво в ответ: «Да не поминайте вы Бога всуе, да ещё в Пасхи канун!»
Чтящий, тоже!..
Но бегал я с десятого этажа и обратно как заводной: усталости тогда не ведал.
— Ты, Лёха, прямо как электровеник летал, — сказала на следующий день друга жена, — без тебя бы мы за полночь только и управились.
Случайно уж встретились: мы с Татьяной катили коляску со спящим Семёном, а они на эллинг ехали.
На всё Божий промысел!
И ели мы тогда у реки печёного карася, и кагор пригубливали, и хлеба преломляли… А Гаврила с другом ещё и по водочке «отлетел»!
А топка получалась — ничего себе! Словно лучики солнца, расходились к краям жёлтые, хаотично заострённые кирпичи: здорово!
Тот, двухтысячный, год был вообще какой-то особенный, светлый. Три нуля — новое тысячелетие. Новые надежды, и всё ещё впереди… И учился я ещё заочно, сессии правдами-неправдами сдавая; и работы по камню у людей хороших было валом, и рос
я по ходу её… И рассказы на колене, в автобусе, рождались один за другим — легко и здорово, и сын мой в тот год родился!
Вот что было главным! От этого счастья и весь двухтысячный светом озарился.
Как любил я гулять с ним по воскресным дням! Татьяна снаряжала малыша, надевая летом чуть набекрень белый берет. И едва бережно ведомая мной коляска выруливала из нашего двора, мой крепыш уже спал, вольно и безмятежно раскинувшись в своём ложе. Я катил сына, где-то внутри ясно ощущая, что именно сейчас я делаю самое в своей жизни главное и стоящее — святое! Всё прочее — только сопутствующее…
Сын быстро рос. Через три года он уже летал, как метеор, по той самой парикмахерской (они с Татьяной в одно воскресенье приехали проведать — где же я столько времени пропадаю), не на шутку взбудоражившись атмосферой ремонта: «Так, папа, что делать? Копать здесь, да? Да!» Настолько, что даже и уходить не хотел: «Ну, мам, я не хочу! Можно, я здесь с Алексеем останусь?»
А и Люба была в двухтысячном: куда ж там без неё! «По долинам и по взгорьям!..» Люба, с вечной их нахимовской неустроенностью и бедностью — тогда. Впрочем, и мы жили не богаче. Но были счастливы — все. И Серёга-старший был — Люба с Сергунчиком раз у нас ночевали: шибко он чего-то забушевал. Но без него бы не было Любы… От кого, с другой стороны, они бы у нас укрывались? «Шла дивизия вперёд»!
Только вот латины там не было…
И что? Вот её только там и не хватало!
А ничего: всё равно — в тот дивный год уж не вернуться…
Я уже закончил дивную топку. Солнце ацтеков рвалось теперь изнутри остроконечными лучиками. Взошедшее в Светлую Пасху.
Затревожился мобильный телефон на перилах веранды: Таня, наверное, как обычно под вечер, домой уже меня шукает. Сегодня-то Гавриле Убогому чего-нибудь на розогрев сердца обязательно перепадёт!
Нет — высвечивался просто номер без имени. Я читал цифры — и не верил своим глазам: «Она!»
— Да!..
В трубке на миг озадачились: как это — их не узнают.
Так ведь я-то тоже номер стёр: не дрогнула рука! Чтоб не дрогнула его как-нибудь, по слабости минутной, набрать…
— Христос воскрес!..
Э-э, да она уже нахристосовалась, как видно: язык заплетался слегка.
— Ты далеко, что ли?.. Слышно плохо… Да ладно, что было — закрыли, забыли… Нет, на танцы я не вернусь, у меня сейчас школа — горячая предэкзаменаци… он-ная пора… Ну, про то, что мы с тобой больше не в паре, вся школа знает. Вся школа! Включая директрису… Угадай с трёх раз, кто рассказал!.. Да ладно — проехали… С Пасхой тебя, ещё раз! Пока, пока!
Бог вознаградил меня за сегодняшнюю работу!
* * *
«По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперёд!..» —
Пела, сапожок ты обувая в коридоре:
Шёл двухтысячный то год.
Вот тогда-то и затеплилась та искра,
Что к латинскому пожару приведёт.
Путь дивизии той не был близким:
На дворе — две тысячи десятый год.
* * *
А в церковь я вчера зашёл. «По-тихому». У церкви стояло несколько милицейских, в форме и в гражданском, которые особо разогретых «прихожан» очень корректно восвояси поворачивали.
— Мужчина, мужчина! Вы куда?
— Да я… Вот только свечку хотел поставить!
— Мужчина, мне кажется, вам не стоит сейчас туда идти.
И то верно!
Дожили! Допились — у дверей Храма кордон выставлять приходится!
Всенощную, конечно, куда мне было выстоять! Бабушка моя рассказывала про дядьку любимого: «Пошёл в церковь ещё мальчонкой совсем: «Службу всю ночь стоять!» А там полночи-то — до крестного хода — молитвы читают, вот он и убаюкался. Уснул — бабке какой-то свечкой платок поджёг!»
Так что, от греха… Хватит мне нынче пожаров запалять!
* * *
— Слушай, ну, мне нравится! Нормально, да?!
Хозяйские парни крутили в ответ головой, чуть ревностно, но в общем согласно.
— Но зонт за тобой! — безоговорочно заявил хозяин мне.
Уже так? Лихо!
— Слушай, а вот эти швы — их можно поверх ещё чёрным зафуговать?
С козырными своими, выпукло-утопленными швами ручной работы, возился я целый день, но эта работа, как всегда, того стоила: стопроцентное в сердце заказчика попадание: Миша бы позавидовал!
— Да можно будет, — кивнул я.
— И вообще — ты приехал бы как-нибудь, на выходных, что ли, ко мне туда — в Светлогорск. Там у меня кирпичная коптилка — вот такую же бы здесь, из камня, сложить!
В предвкушении момента расчёта за мангал, что должен был произойти в ближайшие минуты, надо было кивать согласно — а там уж разберёмся…
* * *
— Ни от какой работы не надо отказываться! — вещал Джон.
— Особенно сейчас, — уверенно поддакнул Слава.
Была в том правда — деятельных европейцев. К нашим бы её ещё вольным разбойничьим просторам приладить!
Хоть, конечно, из развалов камня того, что у него во дворе лежит, можно сделать «нечто». С закруглёнными бы, как на мангале, углами… И в альбоме работ бы прибыла новая фотография.
А и все долги бы я Славе до конца погасил, и на документы бы с лихвой хватило.
* * *
У бабушки на даче дела шли параллельным курсом. Уже завезли мы кирпичи, коими на удивление быстро я облицовку камина, по бабушкиной обложке журнальной, и выложил — получалось очень симпатично. Правда, кирпича мы чуть не добрали: не смог
я сразу, за несколькими декоративными углами и общей высоте, точное количество высчитать. Да ладно — довезём! Зато лихо приспособился кирпичи обычным долотом колоть: резать-то, без электричества, было никак невозможно. А тут — наставил острие долота на карандашную отметку, тюкнул молотком потихонечку пару-тройку раз, проторил бороздку да смело ударил — в том самом месте кирпич и раскололся. Почти идеально ровные сколы получались: на облицовочную кладку вполне пойдёт!
Будет теперь это — тайно — масонский мой секрет. Как кирпичи, куда ещё электричество не доехало, долотом колоть — словно обезьяна кокосы!
Даже трудиться опять на этом поприще вдруг захотелось от новаций таких!
Завязывай! Расквитаемся сейчас с этими двумя заказами — и: «Волны плещут солёные!..»
От Бабушки-на-Даче, убегая к Хозяину Круглого Мангала, пока удавалось отбрёхиваться, ненавязчиво напоминая, что это она вклинилась в ровный-де ряд моих заказов — у непростых, кстати говоря, людей. Она не возражала — я был тут в большой чести. В отличие от своего «ученика» — «чёрного строителя», которого Павловна с ходу люто невзлюбила. Заподозрила она Серёгу в, грамотно выражаясь, «профессиональном несоответствии». «Косячил», в общем, он там слегка. То рубероид забыл между фундаментами проложить, то на дрова, в ветрено-холодные дни у печки обогреваясь, сухие обрезки «вагонки» использовал: «Я бы и сама могла ими топить!.. Пусть вон брёвна гнилые эти пилит!» А то и носки — шерстяные, не штопанные! — что на перилах лестницы обнаружил, на себя натянул — в кирзовые свои, рабочие сапоги.
А носки, к тому же, оказались соседки напротив — она их, за неимением своей печки, по большой дружбе доверила Павловне просушить. В общем, вышел даже небольшой скандальчик, который, правда, сердца чёрного не ранил — мимо ушей Серёга большую часть пропустил. Как и дней рабочих — несколько.
В общем — работа двигалась! Хоть и не теми, совсем, темпами. Как обычно…
* * *
В следующее воскресенье съездил я в тот светлый городок у моря. Денёк был солнечный, Хозяин Круглого Мангала велел по телефону немного обождать: он ещё только в городе проснулся. Разрешено было даже ждать в пивбаре: «Я же тебе не ГАИ!» Но после второй растянутой кружки, далеко за полдень, я решился позвонить опять.
— …Слушай, а я и забыл про тебя!.. Давай на променаде встретимся — мы гулять с семьёй пошли. Сын отведёт — покажет.
Благочинная семья, которой я попался под ноги на променаде, кроме главы, состояла из молодой блондинки — супруги («Какая, интересно, это у него по счёту?» — хмыкали, помнится, его парни строители) и стильного сына в белом пиджаке, годами скорее подходившего «маме». Он-то и отвёл меня, в полном почти безмолвии, на особняк с кавказской овчаркой во дворе и кирпичной печью-коптилкой под навесом.
Печь я старательно зарисовал — измерил. Достаточно мудрёная система коптильных дымоходов здесь была. Даже интересно будет сделать это.
Коптильня… Куда без неё пробитому рыболову и охотнику, — а Хозяин Круглого Мангала таковым и был. Он как-то субботним вечером, приехав со своим шофёром (простецким мужиком, что был и телохранителем, и садовником, и дворником), нам ведро свежевыловленной салаки отжалел:
— Там, возьмёшь домой — я и на тебя оставил.
В основном, конечно, его хлопцы всё скромно выгребли, но и на мою долю пакетик небольшенький перепал. С приблудной кошкой ещё, мигом свежачок учуявшей,
поделиться пришлось — а как иначе? У этих-то парней ей точно ничего было не допроситься.
В общем, нормальный был Хозяин Круглого — нормальный! А что забыл про меня — поважнее заботы есть, в весенний солнечный выходной…
* * *
Рыбаков я всегда уважал. Рыбалка — это спокойствие, умиротворение, это созерцание природы, это противовес суете.
Тесть-то у меня каждые выходные на рыбалку ездил. В осенне- зимний, не дачный, сезон. «Он там за птицами наблюдает — спроси сам: он тебе так расскажет!»
Уважуха!
И Иисус Христос пойманной рыбой людей кормил… Этим, кстати, я в море оправдывался, глядя на тралы, под завязку рыбой набитые.
Кстати, однажды и я наживку тестя проглотил. Вернулся поздним вечером пятницы изрядно навеселе, и Татьяна отселила меня на ночь в кухню:
