учи албанский! хоть убей сибя апстену! или под кат хоть, хоть в мемориз - не знаешь что делать… подойти и сесть рядом?
Подошёл. Сел. Рядом. Молчит. И он молчит.
Да что там молчат! душа, будто зёрнышко на пару - затаилось: что снаружи?.. а снаружи - снаружи демон разжигает костёр - притронулся к плечику и обожгло, к локотку – и окатило, к коленке коленкой и-и-и… локон пощекотал… случайно пальцы нашли пальцы – и прошлого не стало… и будущего - только пальцы, только губы… да что там говорить… никто и не заметил, как Луна скрылась за тучу, как пропали звёзды… куда-то… как скатилось в преисподнюю «а вдруг»; низверглось прямо Орку в пасть «а может быть» - пусть ему… сомневается. А у нас растаяли страхи - любовь же не видит ничего перед собой, и тогда - как грохнуло!.. С неба.
Ах, господин Кабальеро! Что же… что же, что же? Что Вы делаете? Зачем Вы шепчете в непроглядную темень? Зачем призываете страшную богиню со змеями в волосах. Вы же не покинутый любовник… Вы же ещё… может быть! Или Вы заклинаете кудрявого бога Маворса? Вам нужно сражение? Вы требуете поединка? Вы хотите доказать? на пистолетах, на шпагах, на копьях, алебардах, на пращах?.. Вы воображаете, что Вы – еврейский Давид, а наш кассир с Аттракционов – филистимлянский Голиаф?.. ну, какой же Вы Давид?.. А молодой человек?.. ну какой же он Голиаф? - обычный юноша и не воинственный совсем, хотя, смотрите, взвился как, всем телом закрыл возлюбленную внучку от сверкнувшей вместе с громом, молнии. Изготовился защищать любовь – она (любовь) не видит ничего вокруг. Что ей гром с молнией?
Ах, Господин с Зонтиком… Вы хотите сражаться, Вы хотите драться за свою любовь?
Пожалуйста:
Рванул порывчик или порыв ветра (господину Чертополоху в пелерине и с пращёй в руке, теперь было всё равно). Ошалело взвизгнув, флюгера завертелись, и давай петь песни героев, влюблённых и влюблённых героев:
РОЗА ИЗ РОЗ и зарниц зарница,
гроза из гроз и цариц царица...
ЛЮБИЛ, люблю и буду век любить
ту, что не любит, не любила, нет,
и не полюбит.
Больной душе отрады нет,
И дикой розы белый цвет,
Как стужа зимняя, не мил.
…и давай трубить в трумпетки, и дудеть в дуделки, и собирать народ на зрелище, на турнир, на битву за Любовь. Занавески, занавесы и шторы, будто флаги, стяги и вымпелы, выпростались из открытых в благоухающую ночь окон на площади Пяти Углов и зашлись, и затрепетали-захлопали, и заприветствовали хлынувших со всех пяти сторон крикунов и пискунов, и тех, кто улюлюкает, и тех, кто свистит, положив два пальца в рот. В каждом окне, ещё появились дамы: анютины глазки, герани разнообразные, камнеломки, гастерии, сама Эхмея полосатая, которая способствует личному успеху и Толстянка плауновидная, которая приобщает к различным видам духовности, и Фуксия гибридная, обещающая семейное счастье. Эхмея высунулась, чтоб способствовать… Толстянка и Фуксия - чтоб определить кого приобщать и кому обещать. Кардилины, кливии, бегонии, калатеи и Эуфобия пошевеливали веерочками и строили глазки пискунам и крикунам. И ещё - все поглядывали на Минутную Стрелку, что на часах, на здании городской администрации, которая сама от нетерпения дрожала и дёргалась; во-первых, потому что снова приходилось расставаться с очередной минутой и, во-вторых, потому что самой уже хотелось поскорее начать поединок.
Начинайте же, господин Кабальеро, начинайте!
Что это у Вас в руках? Меч? Волшебный меч Шаннары, или «Калберт», или «Меч Грома»?.. а может «Пламя Одина», или «Лёд Битвы», или «Ногокусатель»?
Нет? Не смотрите на меня так! Хорошо!.. Это священный меч Сусаноо, разящий меч Яхве, пылающий меч Вишну – это меч-молния Индры и Перун Зевса!.. о, простите!.. да! это - «Экскалибур»! - меч короля Артура, предводителя всех влюблённых на свете (как же я сразу не догадался), всех готовых биться за Любовь (Куранты! Куранты бьют!), биться за Любовь, до последней капли крови!
Р-р-р-а-з!.. мимо! Р-р-р-а-з!.. Р-р-р-а-з!.. мимо! Р-р-р-а-з!.. Хлоп! Хлоп! А он зудит, зудит - до умопомрачения доводит мысль: «Неужели?.. не может быть… не должно это случиться! О, боги!» Хлоп! Хлоп! Смотрите, господин Ланселот, как бы эльфа или нежную сильфидку не прихлопнуть. Вы же не живодёр какой-нибудь. «О, боги!» Да Вы, господин Кабальеро, ничего не видите вокруг! насиделись, наверное, около Куриной своей Слепоты, нанюхались, набрызгала она Вам в глаза отворотного зелья. Машете руками во все стороны, вглядываетесь в непроглядную темень, призываете богов… Вот! вот и накликали: хлынул ливень, гроза - целую бурю напризывали!
И подумайте теперь, господин влюблённый Кабальеро с зонтиком - вспомните самого себя - там: «…где луга расстилаются под ногами, тёрн и всякое терние отступают и удивляются, а источники шипят от прикосновений…» - вспоминаете?.. «…туда, в прохладу роз, в тень тамарисков, в ямочку, в ложбинку…» - вспоминайте!.. «Началось с дождя. Надо было спрятаться. Этого им хотелось. Спрятаться. И дождь помог».
Вспомнили? Этого Вы хотели? Да-да, мы всегда думаем, что делаем то что хотим, а оказывается - делаем то, что написано… по пьесе.
Вы, господин Репейное Семя, напризывали гром и молнию, и ураган, и ливень, а бабушка не проснулась; и не слышала она ни грома за окном, ни молнии с неба она не видела; и не заметила бабушка, ах, бабушка! как прокрались на цыпочках мимо неё мокрые молодой человек с внучкой… не заметила и только лишь, думала: «Вот и пришло время»… («…смешные эти люди» - думало в это время Время) и ещё думала бабушка: «Статный гость к крыльцу идёт… Кто? Жених Светланы» (а Время продолжало думать: «…смешные эти люди»).
А Вы, господин чародей, стучитесь теперь и рвётесь шквалами ветра и дождевыми потоками в окошко, Вы дребезжите стёклами в оконных рамах… но кто Вас пустит, Вас уже просто не слышат, потому что любовь… – у неё свои бури и свои громы и молнии во вздыбленных, взбивающихся и соскальзывающих от невообразимости простынях, в пырскающих от смеха подушках и даже, если хотите, в скрипящей кровати, будто это не кровать уже, а фрегат - по волнам, по морям, прорывающийся, пробивающийся сквозь чудовищных Скилл и ужасных Харибд; так что - какие там Ваши дребезжания; Любовь, как уже было сказано много раз, не видит и не слышит ничего вокруг - только губки, щёчки и всякие округлости.
И ещё один поступок Вы совершили, господин Неприкаянный Влюблённый…
Сцена пятая
О чудесном утре, обесчещенном сиреневом кусте и пустоте внутри.
Лучик солнца протиснулся сквозь замутневшее от ночного насилия, ещё в каплях крови дождя, окошко. Ночник побледнел, даже и не пытаясь спорить с посланником дня и света. Набираясь сил у восходящего светила, лучик принялся исследовать внучкину спальню и вот, уже пробежал искоркой, заискрился на внучкиных ресничках и пробрался оранжево-розовой зыбью сквозь закрытые веки: «Какое прекрасное утро, - прошептал лучик, - Какое удивительное утро, - сказал лучик чуть громче, - Какое утро, восхитительное!» – во весь голос воскликнул лучик и Солнце, как будто перевалив через какую-то тучу или прянув из-за какой-нибудь печной дымоходной трубы, хлынуло в полную свою силу в комнату и заблистало, и засверкало, и внучка открыла глаза, и в глазах… Что же было в глазах? Счастье? Радость? Недоумение? Сомнение? Получалось теперь, что она не проснулась, как раньше, от смеха и крика, а, наоборот, насмеявшись и накричавшись, заснула, улыбаясь и разнежившись, и ей ничего не снилось, и кто-то, может тот же лучик, посланный Фебом, по секрету сообщал ей сейчас, что что-то изменилось в мире, что-то ушло, а что-то новое пришло, да и сама она чувствовала, словно речка Чернавка, застывшая подо льдом, покойное и неспешное, и ласковое наслаждение удивлением.
Внучка открыла окошко, а за окошком: изумруды, брильянты и всякие драгоценные камни, названия которым Лиза и не знала; на всяком листочке, на каждой веточке, поворачиваются то правым бочком, то левым и брызгают хрустальными голосочками: Ах, как я хороша! Ах, как я красива! Ах!.. Ах!.. Ах!.. Ах, какое чудесное, дивное утро! И вдруг, внучка увидела Куст… Сирень…
Да-да, господин Кабальеро с зонтиком Репейное Семя, Вы совершили ещё один поступок. Вы ещё растерзали, неистовствуя, сиреневый куст; Вы, как злобный демон, переломали ветки, сорвали и расшвыряли по земле цветки - Куст стал похож теперь на обесчещенное кошмаром существо, повергнутое в отчаяние и в трудные думы о несостоявшемся счастье… ни одного цветка - все – и с пятью венчиками, и с четырьмя, перемешанные и измятые - по всему двору и уже неживые, и уже никакого, никакого сиреневого умопомрачения, и что?.. закончилось наваждение?.. и уже отцвела Любовь?
…и ни томления, ни страдания?.. никаких Оле-ой, Оле-ай, Оле-эй?
Ничего не жгло, не пылало там внутри, не щемило и не замирало… вот только куст?.. Ах, бабушка!
А бабушка, после ночных потрясений, после того как она от грома и молний всю ночь не могла уснуть, спала. Бабушка спала, а внучка смотрела в потолок, как бывало во времена сиреневых эволюций (как бывало, да ни как бывало). Ни как бывало потому, что тогда, на потолке ей воображались или рисовались, как хотите, то кассир Эраст в зелёном кассовом окошке, то господин Репейник в сиреневом берете, то оба, вместе, и она не могла выбрать, и мучалась от этого, и страдала, и призывала бабушку, а сейчас? сейчас и выбирать не из чего было – только белый потолок и пусто внутри, и бабушка спит, и Солнце, тоже, умерило свой пыл и приглушило свет, а может просто зашло за тучу.
Мы-то с вами знаем, что тучи, Солнце «умерило пыл» – всё это лишь наше разыгравшееся воображение. На самом деле, театральный осветитель медленно начал убирать свет, чтоб на затемнении закрыть занавес и закончить второй акт.
з а н а в е с
К О Н Е Ц В Т О Р О Г О А К Т А
Акт третий
Сцена первая
О беззаботной публике, коварных зеркалах, Алисе из «Приключения Алисы» и о том как мыши хоронили Кота.
Внучке Лизе было не по себе. Не по себе не так, как раньше не по себе, а как не по себе, как сейчас, как не по себе, когда чего-то не хватает, когда что-то понятное, простое и ясное ускользает, будто вода сквозь пальцы,будто сквозь сито песок, будто сквозь сомкнутые ещё веки сновидение, ускользает, и хочется всё-таки прояснить ясное и понять понятное и досмотреть сон.
Публика же, казалась беззаботной, безответной, безоглядной, безалаберной, безрассудной, беспамятной, бестолковой, бесчувственной и без царя в голове. Без царя, да с царём, потому что у каждого свой царь, пусть и не такой, как у тебя, но свой или, но царь. Публика смеялась в лицо солнцу, посылала знаки небу, пробовала на свежепокрашенность зелень дерев, прислушивалась к шелесту Зефира, переговаривалась, друг с другом бог весть о чём, ела мороженое, замороженную сладкую клюкву, сладкие хрустящие вафельные палочки; другие ели чипсы; здесь была барышня в шляпке, доктор в белом халате, старик со старухой, парни в вывернутых овчинных шубах, художники, гудошники, борцы, танцоры, коза, животные, страшилища, поводырь с медведем. Мом с рюмкой коньяка (читай амврозии) здесь был; боги, нимфы – в Парке Культуры и Отдыха было воскресенье - стояли в очереди
Необычный взгляд у автора на время, как на почти личность, в завершение подумалось, хорошо, что Лиза не отдала никому предпочтения, ибо по весне у всех героев случился просто сиреневый морок, где виною всему сирень...хотя, кто его знает.