недостатком мужиков, в весенних, летних и осенних парках, под духовые оркестры, кружили девушки друг с другом. Жизнь и смерть весело, беззаботно вальсировали. И, бог даст, так всегда и будет.
Раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три… Раз…
Русалка и Алкаш.
Они были знакомы давно. Она называла его Аликом и другими обидными прозвищами, а он ее Алкой и тоже другими обидными прозвищами. На самом деле звали их совсем по другому, но настоящие свои имена они друг от друга почему-то скрывали, как бы подчеркивая этим нереальность происходившего. Ну и мы будем их так называть, покуда они сами представиться не пожелают, и из уважения к их непутевой, но все же частной жизни.
Когда он приходил к Пушкинскому дубу, она уже как обычно сидела на ветвях и хвостом отмахивалась от мух или комаров, в зависимости от времени суток и ждала его с нетерпением и напускным равнодушием. Он приходил, садился под дерево и раскладывал на камне нехитрую снедь – бутылку, стопку, луковицу и хлеб. Доставал сигареты, угощал ее и закуривал сам. Потом начиналась беседа.
- И чего ты все ходишь и ходишь сюда? Чего дома не сидится-то? – спрашивала русалка.
- Молчи, водоросль, маюсь я, не видишь, - отвечал Алик. Все их встречи начинались приблизительно одинаково. Она пыталась его зацепить, но не сильно, чтоб не осерчал, а он осторожно грубил, но тоже не сильно, чтоб не обидеть.
- Ну и маялся бы дома. Чего сюда-то шастать?
- Тянет, - отвечал Алик баталовской фразой из оскаровского фильма. Потом закатывал глаза и цитировал, - Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…
- Ты когда мне книжку принесешь, обещал ведь?
- Да, как библиотеку разберу, так и принесу
- Да ты ее уже год разбираешь. Бросай бухать, чудо синее, ты ведь уже год, как не просыхаешь. Сдохнешь ведь.
- Сама ты чудо синее, ты вообще никогда не просыхаешь, и ничего не сдохла.
- Дурак ты, Алик, у меня устройство такое, я если просохну то умру сразу же.
- Знаешь, Алка, я иногда думаю, что если я просохну, то есть завяжу, то тоже умру сразу же. Я как подумаю, что придется на все это трезвыми глазами глядеть, то всё, думаю, каюк, не выдержу. И ты исчезнешь у меня. Мы может потому и видимся, что ты H2O в основном, а я C2H5OH наполовину, то есть по двум главным пунктам – Водороду и Кислороду мы совпадаем.
- Смотрю я на тебя Алик и реально удивляюсь – парень ты вроде грамотный, в университетах учился, и вроде знать должен, что ты сам тоже на большую часть из воды состоишь, а чушь несешь полную и несусветную. Если ты бухать бросишь, то тоже чистеньким станешь и мы с тобой станем совершенно близки, как эти, как их? Сиамцы.
- Опять завела байду свою, рыба с сиськами?
- А чего ты ерепенишься, милый?! Мы с тобой идеальная пара. Ты мозги свои пропил, у меня тоже не полный комплект всего женского. Проживем как-нибудь. Я ведь на вторую половину баба хоть куда, сам мне как-то говорил. Помнишь комплименты мне сыпал, про уста сахарные, да перси сладкие, Есенин, блин. Ты думаешь я рыба тупая, не смекаю куда клонишь, про уста-то, да про перси. Да в твоих глазенках сальных я уже год фильмы для взрослых смотрю и все знаю про тебя и фантазии твои подлые.
- И что, тебе фантазии мои не нравятся?
- Ну так, - смутилась русалка, - некоторые… Ты не думай, я ведь тоже кой-чего могу. Обучена, слава богу. Я ведь только с виду холодная. Ты себе и представить не можешь всего нашего арсенала. Там такие есть моменты, что я от одних только возможностей возбуждаюсь. Но сначала свадьба, Алик, - тут же одернула себя русалка, - свадьба, а потом все, что хочешь. До свадьбы я девушка, можно сказать, тургеневская, строгих правил. А вот после свадьбы все, тормоза отпускаем, Камасутра отдыхает. Любые ваши фантазии, плюс мои навыки.
- А я и не против, - вдруг согласился мужчина, - только как ты себе это представляешь? Кто же нас распишет? У тебя и документов-то никаких, кроме сказки Пушкина.
- Да сказки Пушкина единственный нормальный документ в этой стране. Там тебе и конституция и все кодексы от уголовного до земельного и административного. Там самый главный кодекс – кодекс Чести. То-то ты за бухлом своим и библиотеку разобрать не можешь. А если ты серьезно, то знай, что мне твои росписи и даром не нужны. Ты что собрался меня в аквариуме в ЗАГС тащить, или того хуже в церковь?
- Ну а как тогда?
- Да очень даже легко. Ты просто в говоришь «согласен» или «да» и после небольшого свадебного ритуала мы становимся одним целым. Ритуал, кстати не так уж и важен, главное твое осознанное согласие.
- Просто слово?
- Да, Алик, просто слово. Только помни с чего все началось, и что ты скажешь то и будет. Итак, согласен ли ты Алик, алконавт несчастный, взять меня Русалку-Алку в жены, разделить со мной все радости и печали, и стать одним целым? Да или нет?
- Не гони лошадей, вобла. Дай подумать, дело-то серьезное - он взял бутылку с камня и налил стопарик. Оглянулся вокруг, хлеба не было и лук кончился, - Дай занюхать, - попросил он.
Русалка вздохнула и терпеливо свесила хвост. «Да когда ты уже нанюхаешься, гад?» - подумала она, а вслух сказала,
- Нюхай, милый, нюхай, для тебя ведь тут вялюсь.
Алик выпил водки и обхватив рукой хвост прижал к лицу. Сильно вдохнул, потом второй рукой скользнул вверх по чешуе и погладил вполне себе женские округлости.
- Алка, я все спросить хотел – а ты как по нужде то ходишь?
Русалка вырвала хвост из рук и с размаху плюхнула им алкаша по голове.
- Даже не думай, извращенец.
Алик прикурил две сигареты, одну подал вверх.
- А что за обряд то? – спросил он выдохнув дым.
- Да пустяки. Ты говоришь «да» или «согласен», потом мы обнимаемся, прыгаем в пруд и скрепляем наш союз поцелуем.
- В пруду? Под водой?
- Да, в пруду, под водой. Там я раздвигаю ноги, сбрасываю хвост и становлюсь полноценной женщиной.
- А здесь не можешь?
- Чего? Ноги раздвинуть?
- Да.
- Нет, здесь не могу.
- А почему не можешь?
- Долго объяснять, да и не поймешь ты.
- Подлый вы народ – бабы. Делов-то ноги раздвинуть и дать мужику чего ему надобно, так нет, нужно его в омут с головой. Я ведь не вынырну.
- А оно тебе надо, выныривать? Чего ты здесь хорошего видишь? Ты же бухаешь с утра до ночи. Книг не читаешь, в театр не ходишь, с соседями не разговариваешь. Ты реально Алик, не по имени, по жизни.
- А там? Кем я там буду – Ихтиандром?
- Ну почему сразу Ихтиандром? Тебя как на самом деле зовут то?
- Вася.
- Ну, Ихтиандром тоже не плохо.
- Чем тебе Вася не нравится, жаба зеленая? Тебя саму как звать-то по имени, отчеству.
- Зинаида.
- Ни хрена себе?! Зинка?! А по отчеству?
- Там из двух слов – Зина и Ида.
- Значит так Зинаида, свет, Иудовна, я тебе в трезвом, можно сказать, уме и при светлой памяти, говорю – «да, согласен», но в пруд твой не полезу. Скидывай здесь свой хвост и живи со мной по человечески, а я тебе мужем буду и защитником. Любить тебя буду, кормить и оберегать, но здесь у себя на суше, а не в твоей пучине.
- Ты что ли любишь меня, Васенька? – всхлипнула на ветвях Зина Ида и погладила хвостом непутевую голову.
- Вот бабьё-тоть, все на слова разводите. Сказано ведь. Чего мокроту разводить?
- Да ведь первый раз такое слышу, соколик мой ясный. Да ведь слова-то какие. Ты ж всю мою половину бабью пронзил словами своими. Поплыла я совсем. А можно я тебя поцелую?
Она ловко соскользнула с ветки и устроилась у Васи на коленях. Задышала часто, прижалась грудью и сочно обхватила Васины губы своими влажными, подвижными губами, а руки ее нежно и умело ласкали его отвыкшее тело и быстро снимали одежду. Возбудился Вася-Алик невероятно и контроль потерял. И все казалось ему, что, то ли летит он куда, то ли плывет, и сладкие волны-облака его ласкают и такое необычное подкатывает, что вот-вот и взлетит он окончательно, или упадет в пропасть жуткую. И очнулся он только когда осока начала в кровь резать лицо, а рядом билась хвостом о землю Зина Ида и рывками тащила его за волосы к пруду. Как пелена с глаз слетела, зарычал Василий, уперся руками в глину и вырываться стал. Да куда там. Сила недюжинная у бабы появляется, когда она мужика в омут тянет. А тут еще существо сказочное, мощное неимоверно. Но исхитрился Васька, укусил Зинку за сосок и, схватившись за грудь укушенную, вскрикнула русалка и хватку ослабила. Вскочил было алкаш на ноги, но умело подсекла его под ноги хвостом чудище водное. Бились они неистово. У Васи от страха хмель вылетел и силушка появилась. Хватал он бабу-рыбу за хвост и с размаху бил об берег. Но исхитрялась Зина, пропади она пропадом, Ида, ужом вывертывалась, и, упершись локтями в землю, лупила хвостом по ногам, плечам и голове. И ни один другого не одолел. Отвесила она Васе напоследок неженскую пощечину своим хвостищем и в пруд нырнула. А Вася на берегу присел обессиленный. Еле отдышался. А русалка вынырнула по пояс из пруда и смотрит на него снова ласково.
- Завтра придешь, Тайсон? – как ни в чем ни бывало спросила она.
- Да иди ты, дура бешенная, - сказал Вася и пошатываясь побрел к дубу допивать.
Там допил остатки бутылки, тоскливо поглядывая на пустую ветку и пошел домой. А по пути думал: «Да, конечно, приду. Куда я денусь. Привык уже. Без нее уже никак, хотя и стерва она конченная. Все никак не угомониться».
А русалка плавала на спине по пруду, смотрела на звезды и тоже думала про Васю. «И чего я уперлась? Могла бы и там хвост скинуть, ведь скидывала уже не раз. И почему это, как только до дела доходит, так и лезет из меня дрянь моя водяная – пусть все будет, но только по моему. Хороший мужик ведь, чего я корячусь. Ладно завтра все равно придет, а там видно будет». Она ласково погладила укушенную грудь, улыбнулась мечтательно чему-то своему бабьему и нырнула вглубь отсыпаться.
Любить евреев.
- Вот скажи, Коля, почему ты Коля, когда ты Эдман?
- Потому что я наполовину Коля, а наполовину Эдман?
- Полукровка?
- Нет, я стопроцентно пархатый. А ты?
- Я не знаю. Это вам хорошо, а у нас русских вообще хрен разберет, кто там в каком поколении перехлестнулся. Батя вот с Дона, а мать с Вологды, а как они туда попали на Дон и Вологду вообще непонятно, вроде как с Украины бежали после революции. Так на какую половину ты Коля?
- На ту, которой бухаю.
- А Эдман?
- На ту, которой похмеляюсь.
- А думаешь чем?
- Я стараюсь не думать.
- Почему?
- Противно, Ваня. Наливай.
- Пойдем лучше на кухне посидим.
Они лежали на спальном гарнитуре «Елена» внутри одноименного мебельного салона, на улице Ставропольской недалеко от Кубанского Государственного Университета в коем оба числились студентами разных факультетов. Ваня должен был стать филологом, а Коля юристом. В свободное от занятий время они пили и ухаживали за женщинами, а любили сестер, Коля Ванину, а Ваня Колину. Ванину сестру звали Лена, а Колину Маша. Сестры к ним настороженно приглядывались, понимая, что они одного поля ягоды, а значит умны, обаятельны и ненадёжны. Они их полюбливали и побаивались.
В салон друзья попали случайно,
