Русские пазлы (Полное собрание сочинений автора)

Иванович, вошёл в дом, козырнул, а потом по-индуски сложил на груди ладони и сделал полупоклон, глядя прямо Петровичу в глаза. И лишь затем спросил:

      - Разрешите войти?

      - Да ведь вошёл уже, - ответил Иона, и кивком спросил у Василия, - можно?

      - Нужно, - весело ответил хозяин и громко, как восклицательный знак, поставил на стол еще один лафитничек с ножкой.

    Спиридон Иванович был самым старым лейтенантом во всём районе. Был он и старшим лейтенантом несколько раз, и даже подбирался к капитанству, но неизменно скатывался обратно к двум звёздочкам, то за излишнее, когда не надо, рвение, то за полным, когда казалось надо бы, отсутствием такового. Жил и служил участковый неровно и холмисто, как и весь ужовский рельеф этого самого субъекта федерации. Бывало, встав не с той ноги поутру, решал он жить строго по Закону, шёл, выискивал по деревне и по лесу нарушения, тут же садился, где придётся и писал длинные протоколы. Потом приходил домой, читал всё написанное и понимал, что если так дальше работать то сажать и штрафовать надо всю деревню, в которой он родился и вырос. И тогда начинал он задумываться – а что же такое есть этот самый «Закон», которому он служит, в чём его суть, если на каждое неловкое движение односельчан приходится по две-три статьи уголовного и административного кодексов. Тогда садился он за стол, задумывался и, по привычке советского полярника Папанина, доставал свой табельный «Макаров» и начинал его методично разбирать и собирать. И когда он разбирал до винтика пистолет, главный символ власти, он видел, что разобранная на составные части власть никакого смысла и страха не представляет, и это – просто бессмысленные кусочки метала, отлитого и расточенного в разных бесполезных формах. Собранное же вместе оно было смертельным оружием и если нажать курок, он воспламенит капсюль, капсюль порох и пуля легко и мощно вылетит, и пробьёт лоб любому нарушителю Закона, коли он, Спиридон, того пожелает. А нарушителем может стать любой житель деревни Ужово, согласно написанным им протоколам. И больше всего боялся Спиридон Иванович, что может прийти время, когда другой символ власти, его погоны, сдавят его за горло и заставят стрелять по своим деревенским нарушителям. И думалось ему тогда, что, слава богу, не держатся у него на плечах тяжёлые звёзды, а две маленькие не так уж и давят. 

  Он вошёл в дом Пушкина в состоянии разобранного пистолета «Макарова» и нужно ему было сегодня мудрое ионово слово, взгляд и одобрение. Не нашёл он Петровича в сторожке, вспомнил про субботние посиделки у учителя и вот - явился.

    Истинные же причины его появления мне неведомы, мой редкий и любимый читатель. Несмотря на то, что прямо сейчас сижу я и записываю всё происходящее в доме Василия, мне неподвластны ни персонажи, ни сюжет события. А сижу я слева от горящего камина и фиксирую всё, что происходит в доме учителя и даже не понимаю пока зачем они здесь все собрались, кто ещё придёт и что из этого выйдет. Да и выйдет ли? Терпение, мой друг, терпение и, бог даст, доживём, допишем, дочитаем до развязки, и что-то вместе поймём, узнаем и полюбим. Главное полюбить, остальное приложится.

  Пока я тут отвлёкся трое мужчин подняли предновогодний тост, а дело было в конце декабря того года, и двое выпили водки, а Петрович чаю. Затем продолжили с Кружалями.

  - А теперь смотри, - Петрович перевернул лист, снова нарисовал квадрат и разлиновал его уже на семь столбиков вдоль и поперёк, -  вот семизначная Кружаль. И нот тоже семь.

    Он записал по вертикали и диагонали все семь нот от «До» до «Си».

  - На самом деле нот больше, но эти семь, включая тона и полутона наиболее доступны нашему человеческому уху. И они наиболее ярко выражают для нас гармонию мироздания. Они не могут, как и вселенная, существовать вне гармонии. И даже какофония, казалось бы противовес гармонии – это тоже гармония. Может быть и хаоса для нашего уха, но всё равно – Гармония. Поэзия, музыка – это все чистые ходы внутри Кружалей. И всё это в движении. Рождаются новые образы, сталкиваются и производят еще более новые и так до бесконечности. И поэзия, и музыка – всё это живая река внутри Кружалей. Река с берегами, но без истока и без дельты. И в нашем ДНК это всё есть, и это всё работает. В нашем теле триллионы кружалей, с нотами, словами, смыслами, движением. И льётся внутри и снаружи, везде, музыка и поэзия. Вы не думали, почему дети учат и читают стихи? И даже, не умея читать, легко запоминают их. Дети всё ещё живут в гармонии, в отличии от многих нас. Стихи и песни для детей понятны, они у них внутри. Почему Пушкин, не ты, Вася, извини, тот, Саша, взывал – «Пишите оды, господа, Как их писали в мощны годы… Как было в старь заведено»? Возможно, сам не понимая того, он просил жить в гармонии. «Пишите оды…» - это «живите с богом». Видишь, даже рифмуется. А что такое рифма? Это ритм. То есть рифма и ритм – это суть одно и тоже. И ритм – это не просто размер, метроном, хотя и это присутствует. Ритм и рифма – это образ движения.

  - Но есть музыка со словами и есть без слов? В чём разница? – спросил наконец Василий.

  - В большом смысле ни в чём. Это всё реки. Хотя чаще пишется музыка на слова, а не слова на музыку. Но люди потеряли один язык, вернее его растащили, тот самый праязык, на осколках которого мы сейчас говорим. Ты же учитель словесности. Вспоминай азы. Что такое пракрит?

  - Ну это самый первый, так называемый праязык.

  - А что такое праславянский язык?

  - Ну это язык, от которого пошли древнеславянский и все остальные славянские языки.

  - Нет. Праславянский язык это по сути и есть пракрит. И если Кружаль заполнить Рунами, то там появится ещё больше смыслов, ходов и движений.

  - Почему?

  - Потому, что в Рунах, в отличии от букв в алфавите, есть небесные смыслы и земные. Запомни это. Это важно. И ты, Спиридон, запомни. Здесь есть ответ и на твой вопрос.

    - А я ничего не спрашивал ещё? – впервые вступил в беседу участковый.

    - Так ведь спросишь, не зря же пришёл. 

    К этому времени Спиридон уже разобрал на запчасти свой пистолет и теперь «Макаров» лежал на столе в виде семи основных деталей, а участковый доставал из магазина патроны и ставил на стол вокруг рюмки, пулями вверх.

    - Хорошо, спрошу – а где в ваших Кружалях Закон?

    - Его там нет, - очень просто ответил Петрович.

    - Как так нет? Всё есть, а Закона нет?

    - Там есть Кон, а всё что за Коном, то есть вне, и есть ЗаКон.

    - Не понял. Объясни.

    - Хорошо. Раньше люди жили, а во многом и сейчас, слава богу, живут по Кону. Отсюда, кстати, слово «канонический». Жить по Кону -  это жить согласно традициям и согласно Совести. Те, кто преступал Кон становились «преступниками» и их изгоняли из общины. И они становились «изгоями». У евреев это – гойи, то есть те, кого изгнали, из гойев. На Руси до Романовых не было тюрем. Преступников или казнили или изгоняли, но внутри общины не оставляли. Но люди всё чаще и чаще преступали за Кон и тогда для всех преступивших потребовались новые правила. Их придумали и назвали «Законом». То есть, для всех, кто начинал жить за Коном, начинал действовать Закон. А ведь подавляющему числу людей, особенно детям и старикам, Закон не нужен. Я не собираюсь идти убивать, грабить и насиловать. И Вася не собирается, и его ужики тоже, все поголовно. И ты не собираешься. Не собираешься же?

    - Нет. Не собираюсь.

    - Молодец. Хотя те, кто исповедует Закон, чаще всех его же и нарушают, потому что они тоже уже живут вне Кона и у них реальные ориентиры «хорошо» и «плохо» утеряны. Смещены понятия. У них если это и хорошо, но противозаконно – то это уже плохо. А если это и плохо, но законно – то тогда уже и хорошо. Ведь бред же. Бред?

  - Да бред. Но получается, что Закон всё же необходим. Он дополняет Кон.

  - А вот ни фига не дополняет. Он его полностью заменяет, вот в чём беда.

  - В чём беда то?

  - Ну, например, самое простое – мужик с мужиком живёт, это хорошо? Ну вот лично для тебя?

  - Нет, лично для меня, нехорошо.

  - Слава богу. Но ведь законно?

  - Ну да, статью ведь убрали.

  - Конечно убрали. А почему? А потому, что нам внушили, а мы поверили, что мы недоразвитые и нам нужно, кровь из носу, попасть в развитые. А в чём эта самая «развитость»? Жрать вкуснее и срать в тепле?! В чём ещё?! Чего нам, сукам, ещё не доставало?! Чего такого главного нам не доставало?! Свободы?! Какой такой свободы?! От чего свободы?! От совести?! Понимаешь ли ты, мент, что Закон и Совесть в момент истины по разные стороны баррикад?! И любой Закон – это всегда разрушение традиции! И чем больше законов, тем меньше традиций и меньше Совести! Вон в Москве, на нашем горбу сидят почти пол тыщи дармоедов, пишут Законы и убивают традиции! А ты вон с пистолетиком здесь ходишь и их охраняешь! Ты что думаешь, мы без тебя тут глотки друг другу перережем?! Ты на кого ствол свой каждый день мажешь?!

    - Погоди, Петрович, не заводись, дорогой, - поднял правую руку над столом участковый, как бы останавливая уличное движение. 

    А и вправду, сильно порой начинал заводиться Петрович. И прятались тогда антенки, исчезал источник и начинал вещать уже сам Иона-лесник, от себя и от пережитого своим телом и мозгом. И та самая гармония, которую исповедовал Петрович, вдруг заменялась гневом, а порой и яростью. Живой человек, как ни крути. Учителя он может, где и нашёл, а вот до просветления так и не добрался. Хотя, если бы добрался, то уже бы и исчез, или из сторожки своей и по субботам не выходил, и мы бы этого разговора не услышали и самого события не узнали бы. Так что всё правильно пока. А там видно будет.

  И Петрович замолчал, перестал заводиться и принялся набивать трубку. Спиридон прошептал про себя: «А может и перережете» и стал собирать «Макарова», а Василий сходил за дровами и подкормил печь. Потом встал под телевизор, растопырил руки в сторону стола, к леснику и участковому, и продекламировал, как бы подытожив:

          «Но все в элегии ничтожно;
            Пустая цель ее жалка;
            Меж тем цель оды высока
            И благородна...» Тут бы можно
            Поспорить нам, но я молчу:
            Два века ссорить не хочу.

  В это время в школе Машенька украшала с ужиками ёлку. Что бы там ни наворотил Пётр I и кем бы он на самом деле не был, но за ёлку ему искреннее, от меня и всей детворы, - спасибо. Зачтётся ему от нас хоть это. Забавный мы народ, нескучный. То окно наружу рубим, то изнутри заколачиваем, чтобы чего не залезло, не дай бог. Какое, к чёрту, окно, когда у нас и душа и двери нараспашку, и птица-тройка по сердцу огромному кружалями летает?!

  Машенька детей любила с детства и любила с ними возиться сама ещё будучи ребёнком. Была она не то чтобы глупа, а скорее не сильно образована и начитана, хотя и совершенна телом. И потому местные женихи, тоже не сильно начитанные ходили за ней табунами.

  Табуна было два. Один возглавлял местный авторитетный пацан Семён, а второй табун приезжал из района, во главе с Анзором, тоже авторитетом, но уже районного разлива. Когда они сходились в Ужово, на территории Семёна, то их авторитеты уравнивались и весили примерно одинаково и здесь всё решала личная сила духа и тела обоих пацанов. В рукопашную они ещё не