Зима мести и печали

брательника Степу хоронил, который отправился в райские кущи вместе с хозяином. Однако капитан отчего-то у нас задержался и отбыл обратно в свою часть – подчеркиваю для слаборазвитых – на другой день после неудачного покушения на Принца. Смекаешь?
– Ну и что? Остался, чтобы помочь старушке-матери горе пережить.
– Птичка Королек умна и сообразительна, но ей не все ведомо. Наш человечек с ентой мамашей уже побеседовал – под видом сантехника, он у нас офигенный специалист по унитазам. Бабенка оказалась хлебосольной и говорливой. Всплакнула о Степушке, сыночке своем ненаглядном, накормила мужика и всунула в его уши столько, что еле унес. Между делом поведала, что Клавдея после смертоубийства любимого Кота связалась через нее с капитаном и имела с ним сурьезный разговор. О чем – понятия не имею, но копать в данном направлении будем упорно, до самого донышка…
– Большая просьба, Акулыч…
– А когда она у тебя была маленькой, свиненочек? Заметь: я комплимент тебе отвешиваю, мордашка, нынче год Свиньи. Проси, юный окорок.
– Будь другом, пробей телефонные разговоры младшего сыночка Царя.
– Да ты шизанулся, Королек! Чтобы сопливый ботаник и малахольная дочурка Кота!.. И думать не моги. Как тебе только в котелок такое вступило!
– Акулыч, может, я действительно спятил, но кожей чувствую: детишки Царя и Кота явно при делах. Да, знаю я всего ничего, и все-таки чует мое сердце… Акулыч, помоги!..
Мент отвечает сопением и воркотней, но, в конце концов, сдается. А я, немного еще послонявшись среди беспечной толпы, сажусь за руль «копейки» и двигаю домой.

Проезжая по мосту, справа от себя, на озаренном желтыми фонарями тротуаре вижу кучу малу. Поначалу намереваюсь проехать мимо, но дурацкая любознательность заставляет притормозить и вглядеться. Так и есть: человека бьют. Прямо под фонарем, никого не боятся, ублюдки. Подаю «копейку» к обочине, вымахиваю из машины, несусь к дергающейся группе и ору благим матом первое, что вбегает в башку:
– Стоять! Бояться!
На долю секунды они замирают, превратившись в нелепые статуи, изображающие современных отморозков. За это мгновение я успеваю врезать по первой попавшейся морде лица. Не заботясь о том, держится пацан на ногах или уже валяется, разворачиваюсь ко второму, вбиваю кулак снизу в его челюсть и слышу, как клацают зубы. Кажется, это называется апперкотом, но мне не до боксерских терминов. Деваха принимается верещать и вцепляется в меня мертвой хваткой. С дамами я не дерусь, романтик, но не до такой же степени! Не без усилий отрываю ее клешни от себя и толчком отправляю барышню на землю, где она как-то сразу успокаивается.
Парни уже на ногах. Один из них сжимает бутылку пива, хорошо еще, что не нож. Жертва – маленький мужичок – лежит, свернувшись калачиком, в каше из снега, грязи и воды. Башку ручонками прикрыл и вставать не собирается. Угрелся, что ли? Схватив его за воротник, рывком приподнимаю, озираясь, чтобы гаденыши не напали сзади, волоку к «копейке» и впихиваю внутрь. Влезаю сам. Завожу мотор… Грохот, треск, звон! – стекло пробила бутылка. Жму на газ и мигом пролетаю мост. Только теперь ощущаю сильную боль в пальцах правой руки.
– Это что, ваши знакомые? – спрашиваю мужика. – Маленькая разборка?
– В первый раз их вижу, – отвечает, постанывая. Лицо его смутно мерцает в темноте и кого-то мне напоминает. – Шли спокойно навстречу. А когда со мной поравнялись, спрашивают: «Ты куда намылился, мужик?» И вдруг – раз, повалили, стали пинать…
– Вам куда?
– Да тут я живу, рядышком, в заводском общежитии, мне оставалось-то совсем немного пройти.
– А может, вас в травмпункт отвезти? Мало ли что.  
– Да нет, вроде не сильно болит, – говорит человечек, шмыгая носиком и утирая платочком кровь, и я понимаю, на кого он похож: на пожилую, задолбанную жизнью мышку.
Останавливаюсь возле его общаги.
– Огромное спасибо, – говорит он. – Не знаю, что бы со мной было, если б не ваша помощь… А вы не в милиции работаете?
– До недавнего времени был помощником Кота. Знаешь такого? – Моя нога нетерпеливо подрагивает возле педали газа. Зеваю, мечтая поскорее добраться до дома и залечь в постель.  
– Еще бы, – выдыхает он с уважением. – Господи, что же это творится-то! Царя убили, потом жену Принца, а теперь и Кота взорвали. Даже не верится, что в нашем городе такое возможно. Между прочим, товарищ, который делит со мной комнату, знал супругу Принца. Более того, скажу по секрету, он утверждает, что ее ребенок – от него.
– То есть как? – дремота тотчас выветривается из моей башки. – Пошли, мне надо с ним парой слов перемолвится.
– Зачем? – удивляется мужичок, но вылезает из «копейки», бормоча под нос: – Конечно, он уже спит, но вы меня спасли… – Бедняга наверняка жалеет, что брякнул, не подумав.  

Бело-синий вестибюль общаги стандартный, унылый, но теплый, уже плюс. Истоптанные ступени ведут нас на второй этаж. Шагаем по линолеуму длинного коридора, заставленного детскими колясками, велосипедами, лыжами и прочим семейным барахлом. Здесь уютно и славно, будто спящие за стеной люди согревают коридор своим дыханием.
Вваливаемся в комнату Муси, зажигаем свет – и то, что было темнотой, оказывается прибранной комнаткой с двумя кроватями, тумбочками, столом, стульями и аккуратно разложенными вещами. Жилье двух одиноких человечков мужского рода.
На кровати, неуважительно повернувшись к нам спиной, дрыхнет некто, накрытый серым солдатским одеялом, заправленным в желтоватый от времени и стирок пододеяльник. Виден окутанный русым пушком лысеющий затылок.
– Веня, – нежно обращается к мужику Муся, – проснись. – И легонечко касается спящего.
Веня не реагирует. Тогда я довольно невежливо трясу его за плечо. Причмокивая губами, Веня бормочет невнятно: «Чего пристал, отвали…» Потом поворачивается к нам, тараща бессмысленные светлые глазки. Физиономия у него пухлая, помятая и довольно-таки злобная.
– Ну? Чего? – он уставляется на Мусю, игнорируя меня как классового врага.
– Вень, пожалуйста, расскажи про дочку жены Принца.  
– Какая еще дочка? Какой жены? – Веня разом приходит в себя.
– Вспомни, ты говорил, что она – от тебя, – ласково убеждает его Муся.
– Ты чего, Муська, городишь! Когда я такое сказал?
– В самом конце прошлого года. Вспомни, ты еще пьяный был…
– Мало ли что сбрехнешь, когда поддатый, а ты и поверил. Я, может, в следующий раз налимонюсь и заявлю, что Венеру Милосскую трахал. Тоже поверишь? Эх, ты, одно слово – Муська.
Веня обращает ко мне улыбающуюся морду, как бы приглашая повеселиться над наивностью приятеля. Но я его не поддерживаю.
– Слушай, Веня. Я ищу убийцу Марго. Ты понял, парень, в какую историю влип? Давай так. Или выложишь все как на духу, или завтра я вернусь с серьезными ребятами. По винтикам тебя разберем, а вот сумеем ли заново в нужном порядке собрать, не гарантирую.  
– А че рассказывать-то? Ну, спал я с Марго. Это не криминал.
– И ребенок от тебя?
– Ну, – усмехается Веня, дыша мне в лицо ароматом зубной пасты.
– Что-то тут не стыкуется, парень. Марго из себя раскрасавица… была, и папаша ее был не последним человеком. Сообрази, кто она и кто ты. Как же так получилось? Ты что, ее изнасиловал?
– Ни боже мой, сама. Правда, стеснялась очень, робела. Но сама. Странная какая-то, не в себе будто. Тихая, на все согласная, что с ней хочешь, то и делай. Просто надо настырным быть, напористым. Так что я просто первым оказался. А мог быть и другой.
– А потом почему драпанул? Папаша состоятельный. Стал бы ты зятем, катался как сыр в масле. Чего еще надо?
– Свободы, – и физия Вени обретает тупую торжественность.
– Слушай, неужто тебе ни разу не хотелось взглянуть на свою дочурку?
– А то нет. У меня тоже отцовские чувства имеются.
– Ну и что, повидал?
– Ага, еще как повидал, – кривится Веня. – В прошлом году как-то узнал номер мобильника Марго… случайно, – подчеркивает он, – ну и аккурат перед Новым годом звякнул. Поздравил с наступающим и сказал: желаю с дочкой познакомиться, родная кровь как-никак. Она сначала вроде перепугалась, а потом заявляет, что дочка в Англии учится. Ладно, говорю, как приедет на каникулы, так с ней и встречусь, я теперь каждый месяц буду звонить, разузнавать про нее. Марго как будто согласилась. Спросила, где живу. Я сдуру-то и ляпнул. Вырвалось – сильно бухой был. Тогда, кстати, и Мусе про дочурку сболтнул. А на следующий день, вечерком, подошли двое, спросили: ты такой-то? Ага, отвечаю, он самый. Они и вломили мне по полной программе, только в больнице очнулся.
– И больше ты Марго не звонил?
– Я что, больной? Я вообще, можно сказать, прикинулся мертвым и затих.
– А как ты думаешь, Марго сама тех двоих наняла или кому-то пожаловалась, а тот уже принял меры?
– Не в курсах. На Марго не слишком похоже, ей главное, чтобы ее никто не трогал. Она клопа раздавит, расстроится.
– Значит, муж? Или отец?
– Ну, мужу она бы сказать постеснялась. Отец? Не знаю. Мужик он был интеллигентный. Наверное, захотел бы со мной поговорить, убедить, чтобы оставил Марго в покое и пропал для них навсегда. Может, отступного дал…
– А ты на это и рассчитывал? Признавайся, здесь все свои.
Парень, не отвечая, лыбится во весь рот.
– Кстати, о своих родителях Марго ничего не рассказывала?
– Не-а. Да мы с ней почти что и не разговаривали. Некогда было… – И Веня, ухмыляясь, делает непристойное движение, объясняющее, чем он с Марго занимался…  

* * *

Следующим вечером паркую «копейку» рядом с жилищем директорши «Заморья». Жду, бессмысленно таращась на окружающий бледно-синий мир, перечеркнутый черным перекрестием дорог. В мокром асфальте, как в реке, дробным золотом посверкивают отражения фар встречных машин. Время идет, все вокруг темнеет.    
Наконец в матовом сумраке, как акула в вечернем море, появляется длинное авто, неся перед собой свет горящих фар. Проплывает мимо моей «копейки» и намеревается въехать во двор. Выпав из своей тачки, подлетаю к золотисто мерцающей «японке» и демонстрирую липовое удостоверение, надеясь на то, что в полутьме «заморша» вряд ли разберет, что за ксиву ей подсовывают. Опустив стекло, она сухо осведомляется:
– Что вам, собственно, нужно?
– Я расследую смерть Марго. Хочу побеседовать с вами.
– Меня уже расспрашивали ваши коллеги. Я объяснила им, что мы с Марго были подругами. Почему ее убили, тем более, кто это сделал, не знаю. Больше мне сообщить нечего.  
– А вы пригласите меня к себе на чаек. Может, выяснится еще кое-что.
– А вы чересчур напористый молодой человек.
– Вообще-то я скромняга, сам не разберу, что такое со мной приключилось.
– Хорошо, я скажу, чтобы вас пропустили.
И вот уже вслед за директоршей поднимаюсь на третий этаж и вваливаюсь в суперэлегантную, как ее хозяйка, фатеру, где господствуют два изысканных цвета: топленого молока и кофе со сливками. Судя по всему, грубая мужская лапа здесь практически не ступала. Разве что сантехник забредет ненароком, да и то после него помещение проветривается, драится до зеркального блеска и опрыскивается духами с тяжелым, томным, возбуждающим ароматом. Раздеваюсь, напяливаю тесные шлепанцы, ощущая себя слоном на коньках.
Мы сидим в гостиной в бежевых креслах и интеллигентно, маленькими глоточками, смакуем черный кофе, ставя хрупкие