Через несколько минут «божественное создание» интеллигентного вида совершенно пришло в себя, достало носовой платок, вытерло ушибленную свою физиономию и, грязно и непотребно выругавшись в адрес ханурика, направилось нетвёрдой, но гордой и полной собственного достоинства походкой по своим делам. А я, оглушённый и контуженный этим спором, в полном недоумении остался сидеть в парке на своей скамейке и осмысливать только что услышанную странную дискуссию на предмет природы высшей «божественной» силы и её многогранных проявлений в этом мире.
Миллениум.
(Почти сказочная новогодняя история).
Был самый канун Нового Года. Да не просто какого-то там очередного по счёту года, а начало нового столетия. Да не просто столетия, а целого тысячелетия. Короче говоря, на носу маячил натуральный Миллениум. А это, доложу я вам, не хухры-мухры. Это был не какой-то там обычный, рядовой, рутинный праздничек, который происходит каждый год и справляется скорее машинально, по привычке, по давно заведённому распорядку жизни, но это было долгожданное, грандиозное и, не побоюсь этого слова, эпохальное по всем меркам событие. И пусть наше современное летоисчисление и вызывает множество вопросов, кстати, совершенно законных, но пропустить такое мероприятие ну ни как было не можно.
Поэтому народец, находясь на грани своих физических, эмоциональных, финансовых и прочих остальных возможностей, изо всех сил готовился к этому невиданному, экстраординарному моменту. Закупались в невероятных количествах разные копчёности, солёности, сладости и прочие экзотические деликатесы. На всех кухнях, распространяя умопомрачительные, сладчайшие ароматы, постоянно что-то варилось, жарилось и пеклось. Люди тащили домой разнообразные пиротехнические изделия, конфетти и ёлочные игрушки с самими ёлками. Различные спиртосодержащие смеси заполняли все укромно-прохладные места в квартирах и особняках в ожидании часа Х.
А как же иначе? Как можно было ударить в грязь лицом перед лицом такого грандиозного и эпохального события?! Ну, ни как было не можно. Совершенно необходимо было хрюкнуть с пол тазика оливье, залить это хорошей дозой чего-нибудь расслабляюще будораживающего (это уж как и на кого эта жидкость действует) и пойти запускать фейерверки. Без всех этих обязательных атрибутов большого праздника, без этих нравственных преображений и духовных скреп и обычный то рядовой Новый Год не смог бы состояться, не то, что целый Миллениум. Так что народец пребывал в атмосфере предпраздничной, судорожной суеты, в ожидании скорого, невиданного чуда. Предвкушение такого редкого и эксклюзивного явления, как Миллениум, приводило всех его будущих участников в восторженное умопомрачение и заставляло биться в радостно-судорожных конвульсиях. Квартиры украшались новогодней мишурой, улицы прихорашивались разноцветными гирляндами, да и весь город по вечерам расцветал нарядной, торжественной иллюминацией.
Однако эта предпраздничная вакханалия затронула не всё пространство на нашем глобусе. Ещё имелись у нас на карте глухие места и дикие территории, до которых не смогла докатиться даже такая сверхмощная волна всех этих грандиозных ожиданий и приготовлений. И одним из таких мест была старинная усадьба, которая находилась в предместьях одного большого мегаполиса и считалась музеем национального значения. Это историческое место находилось под эгидой и защитой самого Государства со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Эта усадьба когда-то очень давно принадлежала одному чудаковатому богатею. Он её, собственно говоря, и построил. Являясь большим поклонником европейской культуры и образа жизни, этот сумасбродный богач решил соригинальничать и выстроить свою усадьбу по всем правилам архитектурно-ландшафтного искусства того времени. Заказал модного архитектора из Италии, выписал себе садовника из Англии, навёз кучу дорого стройматериала со всего света.
В общем, получилась у него вполне себе приличная европейская фазенда с красивым домом, большой мраморной лестницей, кованной витиеватой оградой, каскадом прудов и английским садом. Однако появлялся здесь сам хозяин очень редко, он всё больше колесил по европам, а после известных событий начала прошлого века и вовсе на родину носа не казал.
Так что остались его владения натурально безо всякого присмотру. Наследники подались в дальнее забугорье подальше от жутких преобразований родного отечества, прислуга разбежалась, прихватив с собой всё самое ценное, а новым властям было пока что не до буржуйской архитектуры и ландшафтного дизайна. И сгинула бы в полном запустении и глухом забвении эта усадьба, выстроенная по европейскому образцу, однако новая власть вовремя обратила внимание на огромное наследство старорежимного времени. Поначалу здесь устроили коммуну для беспризорников, коих сами и наплодили, но потом вовремя одумались и сделали здесь музей-усадьбу.
Благо, годы запустения, беспризорники и прочие многочисленные бедствия прошлого столетия не так сильно навредили самой постройке и английскому саду, как могли бы. Пришлось, правда, изрядно повозиться с восстановлением самой усадьбы и английского сада, но все усилия окупились с лихвой. И теперь здесь царил дух строгой музейной академичности и восторженного пиетета пред холодным ликом вечности и высокого искусства. Сюда водили экскурсии раскованных, вездесущих иностранцев, школьники-разгильдяи подавленно смолкали, глядя на это великолепие мраморных лестниц, огромных зал и позолоченной лепнины, ну и прочие экскурсанты тоже оставались весьма довольны всем увиденным.
Но сегодня в самый канун Нового Года никаких экскурсий не было. Как и положено в подобных заведениях, сейчас здесь стояла благородная, с лёгким налётом надменности тишина. Только один персонаж изредка нарушал эту идиллию тихими звуками и шорохами. Это был ночной смотритель музея в лице пожилой, сухонькой сотрудницы. Типичный музейный работник – бабуся божий одуванчик с клубком седых волос на затылке и цепким взглядом профессиональной хранительницы чужого добра. Сегодня она несла ночную вахту.
Первым делом она проверила на предмет сохранности двери и окна музея, затем осмотрела пульт охраны. Всё было в порядке, двери заперты, сигнализация включена, огоньки на пульте светились зелёным светом. Повода для беспокойства не было никакого. Усадьба находилась на приличном расстоянии от города, поблизости тоже не было больших поселений, так что непрошеных гостей не намечалось и вахта обещала быть спокойной.
Конечно, нельзя было сказать, что вся эта предпраздничная, истерическая суета совсем уж обошла стороной это тихое, отдалённое местечко. Кое-что готовилось и здесь. Однако эти приготовления носили неофициальный и даже тайный характер. Причём, настолько тайный, что об этих приготовлениях не догадывалось не только, прости Господи, само Государство, но и всё непосредственное руководство этого музея вместе со всем обслуживающим его персоналом было не в курсе этих мероприятий. Короче говоря, назревал жуткий и зловещий заговор! Что, страшно? Правильно, бойтесь! А то какая же новогодняя сказка может обойтись без будоражащей воображение и вселяющей нечеловеческий ужас завязки?
Итак, наша ничего не подозревающая музейная работница находилась в приятном, приподнятом расположении духа. Настроение слегка портила только мерзопакостная погода с сильным, порывистым ветром, который завывал в трубах и яростно швырял в окна мокрый снег, временами переходящий в ледяной дождь. Но всё это ненастье было где-то там за стеклом, а в комнатке ночной смотрительницы было тепло, светло и сухо. Она вытащила из своей авоськи баночку с оливье, баночку с селёдочкой под шубой, кусочек грудинки, копчёную колбаску, порезанную тончайшими, полупрозрачными ломтиками, и ещё всякие, соответствующие моменту вкусности и деликатесы. Последней на свет появилась заветная бутылочка-чекушка с красноватой мутной настойкой, умело и плотно закупоренная пробкой из свёрнутой бумаги.
«А что? Музейные работники тоже люди и ни что человеческое нам не чуждо. Все кругом будут веселиться и встречать Миллениум, а я должна сидеть и вязать носок? Да хрен вы угадали! Я тоже в меру сил приму участие в этом торжественном мероприятии. Никого нету, гостей сегодня не будет, так что можно и попраздновать, – так думала пожилая смотрительница музея, открывая все свои баночки, узелочки и свёрточки с угощениями».
И как же она ошибалась. Гости этой ночью у неё были. Да гости непростые. Первый явился ровно без четверти полночь. Это был дух с севера. Ледяной тенью он бесшумно скользнул сквозь толстое стекло и материализовался в высокую фигуру в чёрном балахоне в пол с тяжёлым капюшоном. Был он высок, могуч и широкоплеч, каменное непроницаемое лицо, холодный надменный взгляд серых глаз, тяжёлый квадратный подбородок. Весь его монументальный вид и властный облик заставляли смотрящего на него трепетать и в необъяснимом ужасе склониться перед ним на колени.
Второй гость прибыл ровно через минуту после первого. Это был алчущий дух с запада. Просочившись осторожной тенью между стёкол, он тоже принял материальную форму силуэта в чёрном длинном балахоне. Но был он против первого и фигурой пожиже, и ростом поменьше. Суетливые, порывистые движения, длинный крючковатый нос, глумливая улыбочка, бегающие тёмные глазки и влажные руки с тонкими пальцами. Окончательно приняв материальный облик, он осторожно хихикнул и замер в ожидании возле стены.
Последним снизошёл гость с юга. Проникнув в комнату аналогичным способом, что и первые два, он точно так же материализовался в человека в балахоне с капюшоном. Отблеск уличного фонаря слабым лучом сочился через щель в тяжёлых портьерах. И в этом дрожащем, неверном источнике света третий дух застыл в самом центре большой старинной залы. Он был меньше всех и фигурой, и статью, и скорее больше напоминал подростка, чем взрослого мужчину. Узкие плечи, гордая осанка, плавные изгибы тела под тяжёлой мантией, да и тонкие изящные пальцы были характерны скорее лицу женского пола. А длинные завитые локоны, выбивающиеся из под капюшона, только подтверждали эту догадку.
- Вечно ты опаздываешь! Всё время заставляешь себя ждать! – недовольно и сварливо проскрежетал второй гость на неведомом гортанном наречии. (Дабы не утомлять читателя нудными переводами, я сразу буду озвучивать их речь на понятном языке.)
[justify]