Никита сидел на подоконнике, прижавшись плечом к стеклу, и смотрел на проезжающие машины, проходящих мимо дома людей, смотрел неотрывно, печально, и в его взгляде застыло страдание. Его тонкий, чуткий слух устал от громких криков, доносящихся из соседней комнаты.
Подоконник был широким, и Никита мог комфортно расположиться на нем, что и делал с тех самых пор, когда однажды зимой пожилой мужчина,проходивший мимо дрожащего на морозе бомжонка, боязливо жавшегося к стене магазинчика, вдруг остановился и внимательно посмотрел на несчастное, горбатое, замерзающее существо, безмолвно взирающее на него полными боли глазами.Мужчина сказал только одно слово: Пойдем,- и жизнь бездомыша изменилась. Он не мог издавать звуки, природа не предусмотрела такой функции, обделила несчастного, но в глазах плескались радость, удивление и страх, что вдруг эта сказка кончится, и ему снова придется клянчить еду на холодной улице.
Но нет… пожилой мужчина, оказавшийся врачом, оставил бомжонка у себя, отмыл, откормил, подлечил, как смог, ибо горб в грудной части отдела позвоночника, конусообразная асиметрия головы, выглядящая жутковато, скованность движений вследствие полученных травм и отсутствие голоса были неизлечимы..Мужчина назвал найденыша Никитой и часто гладил по голове, приговаривая:
- Какая же такая сволочь это сделала с тобой, какая же такая сволочь…
Он собирал какие-то документы, проводил обследования и возил по врачам ничего не понимающего Никиту,но итогом его хлопот стала только толстая папка с результатами исследований и рентгеновскими снимками. На этом все и закончилось.
Чтобы воспитаннику не было скучно,- Петр- так звали мужчину, расширил подоконник, приставил к нему лесенку, чтобы горбун мог взбираться на подоконник и часами наблюдать за происходящим на улице.Со временем Никита подрос, но все равно свободно помещался у окна, и, пока Петр был на работе, Никита его ждал,сидя на подоконнике. Когда Петр оставался в клинике на ночь, для наблюдения за послеоперационным больным, а он брал только сложные, а порой и безнадежные случаи, приходила подруга Петра, кормила Никиту, разговаривала с ним, оставалась ночевать. Эта милая женщина была единственным родным человеком для талантливого, но почему-то нелюбимого родней хирурга.
Никита хорошо помнил тот странный случай, когда, услышав во внеурочное время шум у входной двери, решил, что вернулся Петр и постарался радостно « улыбнуться» ему. Вошедший незнакомец, увидев сидящего на подоконнике уродца, с перекошенной в страшной гримасе « мордой», дико заорал, и выскочил вон, забыв от страха сумку. Вернувшийся домой Петр обнаружил открытую входную дверь, чужую сумку, все понял и засмеялся:
- Вот ты и пригодился! Не даром хлеб ешь. Красавец ты мой…
Никита, как мог, безмолвно строил радостные гримасы и прижимался своим изуродованным телом к Петру, стараясь дать понять, что он все понимает.
Умер Петр неожиданно и быстро, в операционной. Только- только закончилась операция, все облегченно вздохнули: случай был не из легких, Петр поблагодарил персонал за прекрасную работу, шагнул от операционного стола и упал...
Поздно вечером пришла подруга Петра. Она была грустна и молчалива. Кому-то звонила, что-то объясняла. Осталась ночевать. Ночью Никита слышал, как женщина плакала…
Пришедшие утром родственники Петра оказались наглыми и шумными.
Они с отвращением разглядывали Никиту, громко спорили, кому доверить продавать квартиру, грубо и на «ты» разговаривали с подругой усопшего, выясняя, куда можно увезти и сдать этого урода, который, сами понимаете, никому из наследников не был нужен.
Женщина вела себя спокойно, и когда все наорались и перевернули в квартире все, что можно, в поисках денег и ценностей, попросила всех выйти в другую комнату для серьезного разговора.
Когда «родня» угомонилась, подруга Петра предъявила им копию дарственной, где говорилось, что квартира остается женщине и Никите.
Что тут началось….
Сидя на подоконнике, Никита уже второй час слушал, как никогда не приезжавшие и никогда не общавшиеся с Петром родственники орали, перебивая друг друга, обзывая « сраного докторишку» придурком, ибо только придурок решится отписать квартиру какой-то «…ди» и – а это вообще нонсенс!- уродливому, беспородному, искалеченному псу!
Ого!
