Дело в том, что созерцание и восприятие прекрасного никогда не обходится без творчества разума. А в системе творческих принципов, как мы уже говорили, есть «принцип целесообразности», который и побуждает искать смыслы. В результате, наблюдая красоту природы, кто-то видит сокровенный смысл в поступке желтого листа, вновь взлетевшего на ветку, кого-то завораживает величие океанов и гор, свидетельствующее о силах природы. А вот то, что человек не всегда отдает себе отчет в тех истинах, которые ему открываются, и есть лучшее доказательство того, что мышление рождено ползать, а вовсе не летать.
И все же мне могут возразить, мол, в любом случае осознание прекрасного лучше, чем его неосознанное восприятие. А здесь заслуга мышления очевидна. К примеру, картина Малевича «Черный квадрат» для вашего хваленого разума в лучшем случае пустое место. Но стоит человеку объяснить смысл, заложенный в этом произведении, как человек начнет любоваться картиной.
Такие резоны выглядят убедительно. Тем более, что отысканию и осознанию смыслов мы и впрямь обязаны главным образом мышлению. Это следует из нашего представления о процессе познания. Но, как вы понимаете, здесь мы опять имеем дело с фокусом, только другого рода, а сущность его, пожалуй, сродни «черному квадрату».
Для раскрытия секрета этого фокуса припомните наши потуги внять рекомендации Гуссерля и очистить мышление от всего лишнего так, чтобы осталась одна логика с ее законами. В тот раз у меня ничего не получилось. Мне удалось лишь доказать, что в присутствии множества неизвестных и сомнительных факторов логика приводит ко множеству решений, которые неизбежно оборачиваются противоречиями с перспективой черной дыра самоуничтожения.
Но в этот раз я облегчу логике задачу. Я возьму самый простой пример, исключающий всякие сомнения в чистоте эксперимента. Притом для той же чистоты я так очищу своего змея-искусителя, что от него останется один позвоночник чистого анализа. Конечно, лишенный мышц, скелет змеи может показаться недееспособным. Но по заверению Гуссерля, если бред переживается в сознании, то у него есть все основания считаться элементом бытия. Кстати, и эта идея отнюдь не продукт мышления нашего титана мысли. Она принадлежит Пармениду, который учил, что «небытия нет, а есть только бытие». Тем не менее, чтобы скелет змеи выполнил наше задание, я сам должен выступить в роли фокусника.
Итак, я беру самый простой пример из книжки, где приведены образцы математической логики: «Если все караси – рыбы, то карась – это рыба».
Надо полагать, наш анализ сводится к тому, чтобы устранить все сомнения в этом утверждении. Сделать это можно с помощью вопросов. Их-то и задает мне скелет моей змеи, а я добросовестно отвечаю:
З. Что такое рыбы?
Я. Это живые организмы, которые плавают в воде.
З. Тогда лягушки тоже рыбы?
Я. Нет. Рыбы плавают с помощью плавников.
З. А жареная рыба, тоже рыба?
Я. Да, тоже.
З. Но она же не плавает в воде.
Я. Это потому, что она не живая.
З. Раз она не живая и не плавает в воде, то на каком основании ее можно признать рыбой.
Я. Но у рыбы есть и другие признаки. У нее есть плавники, чешуя, глаза.
З. А у рыбы на сковороде есть чешуя?
Я. Нет.
З. А глаза?
Я. Глаза есть. Правда, они уже не видят.
З. Можно ли считать глаза, которые не видят глазами?
Я. Если честно, то в полном смысле нельзя.
З. Если на сковороде лежит нечто, что не плавает, не живет в воде, не имеет чешуи и не имеет глаз, как можно быть уверенным, что это рыба?
Я. Но у рыбы особая форма тела. Она такая, продолговатая и плоская.
З. А что все рыбы такие?
Я. Не все. Есть и другие, не плоские. Впрочем, у меня карась порезан на куски
3. Но тогда где гарантии, что ваш карась - рыба?
Как видите, закончить наш анализ нет никакой возможности. Притом заметьте, сомнения нарастают, как снежный ком. А это требует все новых уточнений, которые в свою очередь превращаются в пищу для сомнений нашего скелета, и его аппетиты растут в геометрической прогрессии. Берусь утверждать, что чем далее мы будем проводить анализ, тем более призрачным будет становиться карась, пока не превратиться в дымящееся ничто.
Как вам фокус?
Однако на практике мы не увязаем в подобных сомнениях. Значит, что-то ограничивает аппетиты нашего змея, в образе которого угадывается «ничто, которое ничтожит»? Что-то же приводит в действие Аристотелевский «закон достаточного основания». Ведь к какой-то истине мы все же приходим и переживаем ее.
Чтобы раскрыть механизм закона «достаточного основания», я воспользуюсь русской сказкой про солдата, который варил суп из топора. Это тоже почти фокус.
Смотрите. Как мы выяснили, мышление, в силу своей природы, может генерировать сомнения бесконечно, требуя все новых фактов для анализа. Это похоже на известный процесс толчения воды в ступе. Но вот я беру ту же воду в солдатском котелке, бросаю в нее предмет исследования, топор, и добавляю туда некоторые ингредиенты. Они у меня, правда не в виде крупы и соли, а в виде творческих принципов, присущих нашему разуму. В данном случае годятся «принцип целесообразности» и «принцип рациональности». И вот супец аналитического кипения мысли прямо на ваших глазах приобретает готовность и вкус истины. В случае с нашим карасем, что-то нам вдруг подсказывает, возможно, пресловутый «голос разума», что на сковороде именно карась. И мы как будто слышим: «Хватит этого бесконечного анализа. Это карась и по виду, и по цвету, и по запаху, и по вкусу». Очевидно, тут мы имеем дело с синтезом, который свойственен логосу разума, как и в случае отыскания нужного слова в контексте.
Также мало продуктивно мышление без принципа «восхождения от сложного к простому» и «принципа преемственности», который предполагает использование прошлых опытов. Это еще раз доказывает, что мышление без участия разума бессильно, как бессильна материя без участия энергии.
Между прочим, этот мой фокус объясняет, почему вся затея Гуссерля, сделать чистую логику главным инструментом познания, оказалась обречена на провал. Такая чистая логика просто не способна к существованию.
8.
Конечно, представить себе сознание в его реальном виде мы не можем, да и биологи, думаю, не возьмутся выделить какой-то специальный орган, заведующий сознанием. В организме все в комплексе, все взаимосвязано. Но в философском смысле, мы вправе вообразить главный инструмент сознание в виде зеркального экрана. Право на это нам дает пример нашего зрения. Когда мы закрываем глаза, то выключаем внешний мир из восприятия и обращаемся к внутреннему миру. При этом мы можем видеть с помощью воображения образы внутреннего творчества, как видим их во сне. И мы их способны переживать, осознавая свои переживания, осмысливая их, и делая их достоянием логоса разума. При этом мышление не только устанавливает причинно-следственные связи, но и с помощью логических построений предлагает выводы, инициируя их воплощение на экране, который в этом случае подменяет реальность. Очевидно, с помощью такого приема становится возможной подмена реальности воображением, что является способом воздействия мышления на логос разума.
Надо сказать, благодаря мышлению, наука многое узнала о тайнах разума и сознания. Ученые готовы нам поведать о том, что мозг постоянно производит синтез белковых цепочек из аминокислот, о теории голографического устройства разума, или об опытах нейрологов с полушариями мозга. Но для философии эти сведения малопригодны и могут служить лишь средством околонаучных спекуляций.
Механизмы перетоков, обработки, хранения информации не являются предметом изучения философии. Зато мы можем с уверенностью сказать, что мышление в силу своей природы агрессивно относится к разуму. Будучи порождением страха и зла мышление стремится доминировать над разумом, использовать его ресурсы. Поведение мышления по отношению к разуму напоминают поведение вируса, который паразитирует в теле живой клетки. То есть, мышление, подчиняясь диалектическому закону отрицания, стремится отрицать разум.
С другой стороны мы знаем, что энергия творит материю, и, несмотря на то, что материя стремится отрицать энергию, как созревший плод стремится отрицать материнское дерево, сама энергия не отрицает материю, но оставаясь ее частью, способствует в ее эволюции. Точно также и разум не может отрицать мышление. Логос разума участвует в деятельности интеллекта. Да ведь иное, как будто, и невозможно. В конце концов, мышление – производное разума. Разве может оно быть самостоятельным, вроде змея-искусителя? Скорее уж оно больше похоже на хвост собаки. Благодаря такому патронированию мышления разумом, в мыслительных процессах заметны проявления принципов красоты и творчества. И это тоже, как будто, понятно, поскольку конечной инстанцией всех вопросов остается разум. Без разума мышление не существует, как не существует материя без энергии, а паразит без своей жертвы. Участие же разума в мыслительных процессах способно делать мысль красивой, И переживание этой красоты, или истины, доводится до сведения сознания человека.
[justify] И все же, я настаиваю на образе мышления в виде змея искусителя. Будучи производным разума, оно действует как чуждый ему организм. Умозаключения у нас возникают по всякому поводу, а порой и вовсе без причины, даже случайно, напоминая самовозбуждение колебательного контура в электронной системе при отсутствии внешних воздействий. И тут как-то вспоминается способность мозга производить ленты белковых соединений. Впрочем, если таким случайным мыслям не давать развития, то они благополучно «затухают», исчезают подобно тому, как сворачиваются в точку небытия элементарные частицы при отсутствии необходимой энергии. Зато, как известно, существуют постоянные, устойчивые мыслеформы в виде навязчивых идей. Мне они напоминают гипотетические «червячные дыры» в космическом пространстве, или вполне реальные каналы, проеденные червем в плоде (познания). Но самое главное, что позволяет говорить о некоторой независимости мышления, это, присущие ему, логики причинно следственных связей, анализа и диалектики. Законы диалектики приводят, например, к тому, что в тени даже самой красивой мысли нередко обнаруживается, так называемая, «задняя мысль»
