салфетку на стол.
- Вы закончили с рёбрышками? Пойдёмте отсюда, мне что-то дурно... Должно быть, оттого, здесь становится шумно!
Ресторан и в самом деле загудел уже множеством разноязыких голосов, стал наполняться звоном бокалов и резким звяканьем вилок и ножей. Звуки этого отчаянно фальшивящего, нестройного хора начали становится всё отрывистей и надсадней, будто людей, всё более и более наполняющих зал, начли исподволь бить короткими разрядами тока.
И в этот хор стали вплетаться детские голоса.
Лео заметил, что ресторан и впрямь стал напоминать семейный: по залу во множестве забегали дети, юрко протискиваясь между столами, вереща и на ходу хватая взрослых за ноги.
«Боже мой! Только не водите их здесь в туалет!» мысленно попросил родителей Лео.
И пошёл вслед за спутницей.
Где-то у самого выхода, там, где нестройный гвалт, перерастая постепенно в монотонный шум, остался уже за спиной, навстречу им понёсся мужчина в бежевой изрядно помятой пиджачной паре, в котором Лео, к удивлению своему, узнал одного из туалетных любовников, столь внезапно растворившихся в воздухе.
Движения его были столь порывисты, что Лео даже зажмурился на мгновение, ожидая неминуемого столкновения.
Но по счастью, всё обошлось.
Внезапный бегун с широкой и бессмысленной, едва ли не лунатической улыбкой на лице, привизгнув, короткой дугой обогнул Лео и его даму и скрылся где-то в гудящих джунглях семейного зала.
И тут, с коротким запозданием, осознал Лео, что облик его изменился.
И помимо появившегося на любовнике изрядно помятого пиджака и было и ещё кое-что…
Шрам!
Свежий, кровоточащий шрам на лбу.
Лео успел заметить и тонкие струйки крови на линии бровей.
«Брать…» вспомнил Лео. «Брать у вас…»
- Идём? – и Эмма кивнула в сторону коридора.
НОМЕР.
Она явно вела его в свой номер.
«А чего стесняться?» с наигранным циничным безразличием успокоил сам себе Лео. «Мы же на сцене».
Ключ она взяла не на рецепции.
Один из помощников портье протянул ей бронзу у самой лестницы, словно бы специально её там поджидая.
«А может, и специально…»
Лео устал удивляться.
В конце концов, не удивляются же зрители в театре, завидев ангела, спускающегося на тросах откуда-то с потолка.
Или посмотрев историю про почтенную мать семейства, которая после трёх часов стенаний на сцене совершенно случайно, токмо волею божьей и автора пьесы, обнаруживает заветную родинку на плече садовника, как-то ненароком забредшего в запущенный сад, и, таким чудесным образом воссоединяется с потерянным лет сорок назад сыном, коего не чаяла уже и обнять в дольнем мире.
«Вот только не надо про мать» попросил сам себя Лео.
Эмма поднималась по лестнице, не пожелав воспользоваться лифтом.
Впрочем, подъём был недолгий.
Второй этаж.
В молчании они прошли почти до самого конца коридора и остановили у двери с номером «семь-пять-семь-два».
«Почти как у меня» отметил Лео. «Только последняя цифра отличается. Рановато делать выводы, но и есть, похоже, номер этажа…»
И дверь у неё была светло-зелёного цвета, в лиственных узорах.
Украшала её голова не сатира, а нимфы.
Впрочем, нимфа повернула ключ с той резвостью, что и сатир.
Лео поразил странный, внезапный двух-трёхсекундный провал в памяти.
Он совершенно не помнил, как оказался посреди комнаты.
Это походило на обрыв плёнки с мгновенной склейкой.
Эмма стояла возле распахнутой двери, ведущей на террасу.
Лео, угадав её желание, подошёл ближе.
Спутница взяла его за руку и вывела под открытое небо, затянутое уже не облаками, а лёгкой, полупрозрачной кисеёй, сквозь которую, казалось, вот-вот выглянет солнце.
Но солнце всё не выглядывало, и не заметно даже было то место, где висел его круг.
Пелена была равномерно светлой, словно испускала сияние сама по себе, без помощи светила.
Эта необычная картина неба хорошо просматривалась ещё и потому, что терраса была полностью открыта и свободна от нависающих карнизов и балконов верхних этажей.
Волею архитектора она покоилась на широком, далеко выдвинутом вперёд каменном выступе, словно бы на рукотворной скале.
И путь до края террасы показался Лео бесконечно долгим.
- Встань здесь…
И Эмма показала ему на место рядом с широкой гранитной балюстрадой.
Лео послушно встал.
Мысли его остановились и внутренний голос в смятении замолчал.
- Разденься, - сказала она.
Интонации её голоса были смешанные: то ли просьба, то ли приказ.
- Как?
Этот странный, нелепый вопрос едва слетел с его пересохших губ.
Эмма улыбнулась.
- Совсем.
Лео огляделся.
Мысли остановились, но упрямая, инертная обывательщина всё ещё выползала из его сознания.
- Но здесь же всё открыто…
- Это хорошо, - успокоила его Эмма. – Волноваться не о чем. Здесь нет недоброжелателей, только друзья и любовники. Все условности в прошлом.
Лео застыл, словно охваченный внезапным январским холодом.
- Хорошо, - пожалела его Эмма. – Я тебе помогу.
Она погладила его по щеке.
- Расстегни пуговицы.
И он покорно расстегнул, одну за другой.
- Теперь сними рубашку.
Он медленно стянул реквизитный шёлк, бросив его на гранитные плиты пола.
Она погладила его по соскам.
- Они быстро твердеют. Не такой уж ты и стеснительный.
Она положила руки ему на талию.
- А теперь расстегни и спусти брюки.
Эмма провела ладонью по поднимающейся ткани трусов : член стал отзываться на ласки быстрой эрекцией.
- У тебя давно не было женщины?
Лео кивнул в ответ.
- Сегодня ты испытаешь двойное удовольствие: станешь моим мужчиной, и моей женщиной. А теперь разденься – до конца.
Лео избавился от остатков одежды и член, лишённый оков, гордо поднимался к небу.
- А теперь заведи руки за спину…
Лео подчинился.
И тогда Эмма, быстро вытащив брючный ремень, стянула ему руки узлом.
- Тебя ведь это возбуждает?
- Да, - прошептал Лео.
Эмма засмеялась и, схватив Лео за плечи, уложила его спиной на гранит.
- Ангелочек, - нежно прошептала она, - теперь ты в моей власти. Или я в твоей?
Выпрямившись, она медленно сняла туфли и поставила их на край балюстрады.
- Посмотри на меня. Смотри же…
И вот теперь чёрные нити окончательно слетели с её плеч.
Как и ожидал Лео, лифчик не стеснял её грудь.
Но и ожидаемых трусиков под платьем не было.
Она сразу и мгновенно предстала перед ним обнажённой, во всей своей ослепительной красоте.
Она присела на корточки так, что её тонкая розовая полоска влагалища оказалась над лицом Лео.
Лео почувствовал, как тёплая струйка, поначалу тонкая, но быстро набирающая силу полилась на его лицо.
Лео подставил губы и, не боясь захлебнуться, короткими, отрывистыми движения стал заглатывать горьковато-солёную влагу.
И. когда священный поток закончился, прошептал восхищённо: «Господи Иисусе! Царица небесная! Слёзы Богородицы, слёзы пречистые…»
Алые губы влагалища прикоснулись к его лицу.
Сменив положение, Эмма встала на колени и теперь прикасалась промежностью к его напряжённому, сведённому страстью и искривлённому безумным возбуждением рту.
- Сие есть плоть моя, - подхватила она молитву. – Вкушайте тело моё!
И Лео погрузил язык в её влагалище, ритмичными движениями разжигая огонь женской страсти.
Затем кончиком языка прикоснувшись к клитору, превращая его в набухший розовый бутон.
И снова погрузил язык в плоть, уже отзывающуюся жаром на его ласки и источающую первые порции пьянящей влаги.
- Плоть моя – медовые соты, - тихо произнесла Эмма.
И Лео почувствовал, как её язык касается его мошонки.
Она нежно и осторожно перекатывала языком его яички.
А потом влажными губами поцеловала самый кончик его члена, слизав тягучую капельку с его головки.
Потом нежно пробежала пальчиками по члену, от основания до головки.
И несколько секунд играла с ним, словно с шаловливым зверьком.
А потом охватила губами, глубоко пропуская в рот, и продолжая между тем игру языком.
Лео в бешено-сладкой истоме едва контролировал себя, продолжая разжигать её плоть.
Он ждал и ждал, когда же начнёт она ритмичные движения навстречу рывкам его уже наполненного семенем члена, и, почти обездвиженный её плотью, тщетно пытался сильнее подать член навстречу её заглатывающим движениям.
А Эмма всё играла и играла с ним, то будто насаживаясь ртом на тянущийся к ней багровый комок мышц, то отпуская его и возобновляя игру пальцами по всей длине крайней плоти.
Она и сама достигла крайней степени возбуждения: Лео чувствовал, как жидкость влагалища стекает по его подбородку и ягодицы подруги всё сильнее прижимают его голову к тёмному граниту.
И вот Эмма, уже не в силах затягивать игру, начала те долгожданные движения, о которых мысленно молил её Лео.
И уже через несколько секунд, под плотный напором щёк, языка и губ член разразился бурным фонтаном спермы.
И ещё одним. И ещё.
Эмма жадно заглатывала потоки спермы, словно досуха стараясь высосать своего спутника.
Лео, кончая, выл от взрывающей его страсти и чувствовал, как огненное влагалище Эммы исходит жаром, накрывая его лицо.
А потом Эмма куда-то ушла, оставив лежать его на балконе.
«Это ещё не конец» подумал Лео, после коитуса проваливаясь в быстро подступающий туманный морок.
Он не мог понять, сколько пролежал он, голый и связанный, на террасе.
Гранит был на удивление тёплым и гладким, словно отшлифованным, и воздух всё никак не хотел становиться прохладным, так что ничто не мешало ему плавать в тёмном полусне.
Но вот Эмма вернулась.
Он не услышал её шагов: она всё ещё была босой, обнажённой.
Только кажется (туман ещё не покинул окончательно полусонную голову Лео) на ней было что надето.
Что-то на поясе…
Неожиданно-сильным и грубым рывком она подняла Лео.
- Пора тебя трахнуть, малышка, - нежно прошептала она, приблизив губы к его левому уху.
- А разве мы это ещё не сделали? – попытался подхватить игру Лео.
- Нет, сучка, нет! – крикнула Эмма.
И голос её стал вдруг жёстким и грубым.
Лео удивился тому, с какой мужицкой и властной силой потащила она его в комнату.
«Что происходит?» в смятении он спрашивал сам себя. «Что с ней произошло? Как она могла так измениться? Полно, да Эмма ли это?..»
Эмма (да, теперь, при свете включённого ею торшера можно было разглядеть её и убедиться, что это именно Эмма, хоть и странно и внезапно изменившаяся) бросила его на пол посреди комнаты.
И тут Лео отчётливо разглядел, что именно надето у подруги поясе: искусственный член, дилдо, чёртова мощная елда на плотной кожаной перевязи.
Для верности кожаные крепления были дополнительно зафиксированы кожаными чёрными подтяжками, которыми Эмма нещадно придавила свою пышную грудь.
Лео увидел, как Эмма несёт с террасы и на ходу скручивает в тугой кляп его же собственные трусы.
- Но это-то за,.. – едва успел он произнести.
Кляп глубоко вошёл ему в рот.
- Это что бы ты не кричала, сучка, - пояснила Эмма, присев ему на живот. – Я тебя изнасилую, гадина. И я буду насиловать тебя, голенькую и связанную столько, сколько захочу.
Привстав и протянув руку, она сняла с тумбочки у зеркала заранее приготовленную баночку с кремом.
И сказала, снова придавив его живот:
- Я трахну
