опечаткой, которую исправить было нетрудно, и она была почти незаметна…
Пока печатал — любой из нашего отдела мог, вы принципе, подойти и поинтересоваться, что я так увлечённо печатаю. Поинтересоваться — даже просто взглянув на заправленный в машинку лист. А там уже красовался весьма интригующий заголовок: «МОЛОДАЯ РОССИЯ»…
И вот подходит ко мне, когда я печатал, одна наша сотрудница, добрая женщина средних лет, и о чём-то спрашивает меня. Я отвечаю. Она опять что-то спрашивает… И так — слово за слово — мы с ней разговорились…
Она подсела ко мне — и стала рассказывать мне чуть ли не всю свою жизнь… Около получаса, наверное, мы так с ней сидели. И она ни единого разу не взглянула на то, что я печатал. Ушла от меня, после нашей беседы, почти счастливая…
И я спокойно кончил печатать свою «идеологическую бомбу»…
…
Я давал читать эту свою прокламацию — самым разным людям, лишь бы — совершенно надёжным. Давал в руки — только чтобы при мне прочесть, и сразу — вернуть мне назад. Я никому никогда не говорил, что автор этого — я. Никому никогда не говорил, какое я имею отношение к этой подпольной организации, которая называет себя «Молодая Россия»…
Впечатление моя листовка производила, как правило, очень сильное; почти все, с удивлением и восторгом, восклицали, типа:
«Да неужели же у нас это, наконец, появилось? Кто они такие?..»
Я отвечал, что это — очень глубоко законспирированные ребята…
Один лишь Саша Журавлёв сразу догадался, что автор прокламации — я. Но он был действительно — очень хороший психолог…
…
С Петей Ефимовым мы виделись после армии очень редко. Переписку, по соображениям конспирации, не вели никакую. Чаще он приезжал в Питер, чем я — в Новгород…
В один из своих приездов в Питер — он и прочёл мою «МОЛОДУЮ РОССИЮ». Одобрил. Но порекомендовал этот экземпляр тут же уничтожить. Тут же, в глухом «парадняке», на лестничной площадке у чердака, я его и сжёг…
«Для истории» я не сохранил ни одного из тех своих экземпляров… Для меня действительно было главное — чтобы родилась и пошла жить своей жизнью легенда…
Однажды на Петю нашло какое-то особое трагическое вдохновение, и он говорил о том, что наши имена, быть может, вообще никогда не узнают. Но мы — станем легендой, и эта легенда о нас, и о нашей организации, будет передаваться и работать — даже много лет спустя после нашей смерти… И когда-нибудь — уже после нас — наша организация возродится! И она — придёт к своей победе!..
Петя революционные настроения и потенции нашего советского народа оценивал гораздо более скептически, чем я…
Революционный кружок
А на кухне в Доме политкаторжан, тем временем, по моей инициативе, возник некий, очень небольшой, и не очень определённый по составу, кружок самообразования, с ярко выраженным революционным направлением. По очереди делали доклады, чаще по какой-нибудь интересной книге…
Поначалу, благодаря постоянному участию Саши Журавлёва, очень много говорили о психологии. Я тогда был горячим поклонником Бехтерева...
И сколько раз я слышал на этой кухне от Саши:
«Володя, где ты учился суггестии?»
И он не верил, когда я говорил, что нигде…
Потом Саша поссорился с Машей — и стал бывать на нашей кухне гораздо реже…
Но и конфликтов на этой почве практически не стало, и доклады стали делаться более регулярно и более обстоятельно…
Помню, Маша выбрала для своего первого доклада довольно популярный тогда французский роман: Робер Мерль «За стеклом». Это — о марте 1968-го года в Париже, в студенческой среде, перед самым началом прогремевших революционных событий…
Люда Якимова, скромная девушка в очках, была постоянной и активной участницей наших заседаний, сделала немало докладов. Позже она вышла замуж, родила, и бывала на этой кухне уже гораздо реже…
Витя Мазур, поэт, был очень ярким персонажем на нашей кухне, но у него были очень сложные отношения с Машей…
Федя Янчин, племянник Ольги Берггольц, сын её сестры, Марии Фёдоровны, актрисы (я её видел потом раза два или три, когда заходили к ней с Машей), был очень активным участником посиделок на этой кухне ещё до меня, потом бывал на ней гораздо реже, но впечатление, всякий раз, оставлял после себя очень яркое…
Приезжала из Москвы Валя Малявина, «Мальвина», будущая актриса, которая училась во ВГИКе, очень интересная, талантливая девушка, которая и меня потом принимала в Москве… Позже я делал по её просьбе доклад по философии Владимира Соловьёва, и Маша перепечатала три страницы моих тезисов к этому докладу…
Изредка бывал двоюродный брат Маши, который учился где-то на математическом…
Бывали и довольно случайные люди, но они на этой кухне не задерживались…
Почти на всех наших заседаниях на кухне бывала урывками и Мария Васильевна. Она активно участвовала в любых наших спорах и всегда рассказывала очень много интересного: про революцию, по уникальным воспоминаниям, про свою встречу с Надеждой Крупской, про блокаду, про Ольгу Берггольц, которая была ей близкой подругой, как она была арестована в 1938-ом году по дутому делу о «Литературной группе», потеряла там, в Большом доме, ребёнка. Саму Марию Васильевну тоже долго таскали по этому делу в Большой дом, пытались выдавить показания на Ольгу, но безуспешно…
Рассказывала она и о гибели своих братьев-эсеров. Сначала расстреляли двух младших, гимназистов. Тогда старший — ушёл в крестьянскую армию Антонова в 1921-ом году. Позже попал в плен. Перед расстрелом — матери и ей дали с ним увидеться…
И, конечно, всегда очень много говорили о литературе, здесь познания Марии Васильевны были энциклопедическими, и я навсегда буду ей обязан за эти литературные беседы...
О заседаниях этого нашего кружка — моё стихотворение «Камикадзе»…
…
У Марии Васильевны стояла не зарегистрированная пишущая машинка, и Маша очень активно печатала на ней разный диссидентский «самиздат»: Сахарова, Солженицина, стихи Иосифа Бродского, Николая Гумилёва, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Евгения Евтушенко, письмо Фёдора Раскольникова Сталину и ещё множество других вещей, не смотря на все предупреждения Марии Васильевны, чтобы она этим не злоупотребляла… Потом она печатала на этой машинке и мои вещи…
«Самиздат» расходился из этой квартиры очень хорошо и очень широко — но «проколов», слава Богу, не было ни разу…
А в целом — это была очень типичная и очень характерная лево-диссидентская кухня 70-х годов. Я потом этих диссидентских кухонь видел очень много — и это была самая яркая из всех, что я знал…
Алкоголь на ней не употреблялся никогда. Курили все очень много, постоянно. Чай был постоянно совершенно спитой, сахар кончался тоже очень быстро. Никакого хлеба, хоть сухого, тоже, как правило, не было. Но всё это не причиняло участникам этих очень долгих кухонных посиделок никакого дискомфорта. Сидеть за самыми оживлёнными разговорами и спорами могли до глубокой ночи…
Лишь много-много лет спустя я понял и оценил — до какой же степени меня сформировала эта кухня 70-х!..
Психология обывателя и революционера
Вопросов было много…
Когда и как — в людях пробуждается революционное сознание? Когда это теперь возможно в СССР? А в мире в целом?..
Куда делась революционность рабочего класса? Почему рабочий класс — и не только в СССР — всё более погрязает в болоте мелкобуржуазности и мещанства?..
Как можно пробудить в человеке — революционера, творца, героя, борца, новатора, радикального преобразователя всех сфер жизни?..
Ответ на эти вопросы — требовал глубокого знания психологии…
Сначала, уже почти сразу после армии, я стал интересоваться социальной психологией. Это тогда вообще было модно среди интеллигентной публики. Ходил на публичные лекции Владимира Ядова, очень тогда популярные, и где залы были переполнены. Потом всё больше стал интересоваться психологией вообще, внутренним миром человека как таковым…
Для понимания естественно-научной базы психологии — стал изучать Дарвина, Сеченова, Мечникова… Потом дошёл — и до Бехтерева, и до Павлова…
Какое-то время считал себя сторонником бихевиоризма в психологии…
Я ещё считал себя вполне материалистом…
Фрейд и психоанализ — были у меня ещё впереди…
…
Саша Журавлёв интересовался психологией столь же серьёзно, как и я (если не ещё более серьёзно), и у нас с ним постоянно шли интереснейшие разговоры на эту тему…
В значительной степени, именно благодаря Саше Журавлеву, уже почти сразу после армии, я стал усиленно читать книги по психологии: и в Публичке, и выискивать их в книжных магазинах, в том числе, и в букинистических, где я нашёл несколько очень интересных старых изданий, того же Бехтерева (даже с его автографом — что определила Мария Васильевна)…
Какие психологические эксперименты мы с Сашей ставили над самими собой — это разговор особый…
Для него — это кончилось плохо…
Меня — Бог миловал…
…
Весь 1972-ой год я усиленно читал литературу по психологии. Меня крайне интересовал вопрос о способах ведения революционной пропаганды. И ключевым вопросом здесь для меня был, опять-таки: как обычный человек становится революционером? И может ли обыватель — превратиться в настоящего революционера?..
Быть революционером — что это, с точки зрения психологии?..
Мне это казалось сродни всепоглощающей страстной любви. Влюбиться в человека — и влюбиться в Идею: здесь, безусловно, было для меня нечто общее. Только любовь к Идее — это было, конечно, поважнее… Так мне казалось…
Девушка может стать революционеркой — если влюбится в революционера. Полюбит человека — полюбит и его Идею. И где нет Идеи — разве может быть настоящая любовь?..
Лишь гораздо позже я понял, что Идея, Любовь и Мировая Душа — это абсолютно одно и то же… Это всё — София…
…
На меня очень большое впечатление произвели воспоминания известного рабочего-революционера Ивана Бабушкина, прямого ученика Ленина, и ещё одного рабочего парня, как они обратились в революционную веру…
Парень этот вспоминал, что лет до 20-и — жил почти как животное: кроме хорошей выпивки и хорошей закуски, после целого дня тяжёлой работы, почти ни о чём и не мечтал. Никакой политикой совершенно не интересовался…
И в один прекрасный день вышли они с товарищами по цеху, человек 5-7, быть может, в обеденный перерыв — на пустырёк рядом с заводом, в укромное местечко, на травку, чтобы немного передохнуть…
И один из них — достаёт из кармана куртки какую-то эсеровскую листовку, сложенную вчетверо, разворачивает её — и начинает читать всем вслух…
Потом — передаёт эту листовку по кругу, чтобы каждый мог прочесть самостоятельно…
Парень вспоминает, что сначала, услышав чтение товарища, он ничего из этой листовки не понял. Но когда она попала ему прямо в его руки, и он стал её медленно перечитывать, то на каком-то моменте — его вдруг как молния пронзила!..
И он, как поражённый громом, вдруг сказал самому себе, в величайшем изумлении:
«А ведь это — ПРАВДА!»
И всё, человек — проснулся!..
С этого дня — он стал искать любую революционную литературу. Очень скоро понял, что для её настоящего
