всем замкам.
— Хорошо и чему же вы ей сочувствуете?
— Ее стремлению быть любимой…
— То есть ее непостоянству…
— Но вам же нужен ключ от нее. Разве не так?
Он хотел было еще, что-то сказать, но сильный ливень завершил нашу прогулку.
Покинув территорию парка, Александр сразу же поймал такси, а я поспешила домой. Правда, как не торопилась, все равно промокла с головы до ног.
«Жалко с собой не взяла гель для душа и мыло!» Подумала я и улыбнулась посетившей меня веселой мысли.
ГЛАВА 7
Меня постоянно изводит образ множественности моих «я». Иногда это считаю богатством натуры, в плохие дни мне кажется- опасной болезнью.
Вчера, я не могла заснуть. Была полночь. Мне хотелось встать, пройтись по дому, выйти во двор. Обе двери в комнате были открыты и все время скрипели. В моей голове проносились слова, фразы, сцены с Анжеликой. Все становилось понятным и зримым, словно я заново переживала эти моменты жизни.
В кафе «Ладья» у меня снова состоялась встреча с Александром. Он разбирал по косточкам нашу с Анжеликой историю. В этот раз упорно пытался доказать, что она не существует, и это всего-навсего обман чувств, образ, выдуманный нами, красивая инкрустированная шкатулка, наполненная всякой всячиной.
А потом сказал: «А ведь вы врете».
И это сильно возмутило меня. «Вру?» Подумала я. «Уж не собирается ли он отступиться от меня? А ведь в каком восторге был при нашей первой встрече.»
Итак, я попалась: с одной стороны — ее великолепие, а с другой — его талант. По-разному, но я люблю их обоих, одна моя часть тянется к Анжелике, а другая к Александру. Он открывает мне мир загадки, Анжелика привлекает опасностью. Я должна выбирать и не могу. Мне кажется, что рассказать ему обо всем, что испытываю к ней, значит, предать ее и выдать что-то самое сокровенное во мне самой.
Конечно, я могу поведать ему кое-что о ее жизни, и ввести в наш мир, то есть в мой. Но, вполне возможно, окажусь даже более скрытной, чем Анжелика. Что это, боязнь показаться смешной? Во всяком случае, откровенничать я не спешу.
Я прекрасно понимала, что кроме манеры обольщения и игры на публику Анжелика больше ничего не могла.
Моя жизнь с самого детства протекала в атмосфере музыки, книг и людей искусства, созидающих, творящих, пишущих, придумывающих игры, в которые сами играют с упоением, в общем живущих воображением. Я вырастала, словно в коконе сладких грез, рожденных постоянным чтением, приучавшим меня учиться, быть пытливой, проходить по самому краю бездны, избегая с невероятной невинностью опасности, и оставаться романтиком. Я занималась танцами, живописью, скульптурой, костюмом и декоративным искусством.
ГЛАВА 8
В первые за это время я оказалась в маленькой съемной квартирке в микрорайоне «Жулдыз» в одной из тех многоэтажек, с тонкими стенами, где когда-то обитала Анжелика, и до сих пор живет Александр.
Две комнаты и кухня. Мебель — только необходимая: кровати, столы, стулья и деревянная этажерка.
В этот раз мы втроем расположились за старым круглым столом на его небольшой, но чистой и уютной кухне со светло-серыми стенами.
Несколько кастрюль, разномастная посуда видимо с «блошиного рынка», сносившиеся рубашки вместо кухонных полотенец. Никаких немытых тарелок кругом. Просто монашеская обстановка. Чистота.
Это было что-то вроде новоселья. Александр откупорил бутылку вина, а Юрий занялся нарезкой овощей.
-Вы, Диляр, первая женщина, с которой я могу быть совершенно откровенным! – и он разлил спиртное по фужерам.
— Ну-ка, засмейтесь, Диляра! — вмешался в разговор Юрий. — Пика, любит, когда вы улыбаетесь.
Услышав звонок, молодой человек, схватил телефон, и увидел новое смс от Анжелики, и прочитал его в слух.
Это было короткое, безумное, бессвязное сообщение, сквозь которое рвался вопль о ее любви к нему.
«Такие афоризмы обычно все стирают в порошок…» подумала я и почувствовала, что вот он, момент показать ему настоящую Анжелику, какую я узрела.
Набравшись смелости и решительности, я рассказала ему историю с покупкой билетов.
Александр, сначала подошел к раковине и включил воду, словно хотел спрятать лицо. А потом продолжил:
—Она мне вовсе не противна, я не презираю ее. Я понимаю, что мы дали друг другу. Очень хорошо понимаю, что, когда она вернется… - и немного подумав, продолжил, - она мне отвратительна. И я не хочу больше говорить об этом!
— Отвратительна? – уточнила я.
— Да, я ненавижу ее, —и он подошел к столу. — Я понял, как она воспользовалась мной, обманывала меня. Если Анжелика вернется, то натравит нас друг на друга. А я этого боюсь.
— Просто у нас с тобой такая дружба, что Анжелика не может ее понять. Она нас возненавидит и будет бороться с нами собственным своим оружием, - продолжал Александр, словно он не слышал меня.
— Да что же она использует против нас, ведь мы понимаем друг друга?
— Ложь, как это было уже неоднократно.
И я в первые увидела на его глазах слезы. По-моему, телу сразу же пробежали мурашки и мне от этого стало даже неловко.
Мы оба отлично знали власть Анжелики над нами и нашей дружбой. Когда он уяснил себе, что я доверяю ему, потому что поняла его, то сказал:
— Как ты во все проникаешь, Диляр, до чего ж ты мудрая. – и вытер слезы.
— Анжелика порочная, Пика, — в наш разговор вмешался Юрий. — Она тебе вредна. Хочешь, я помогу тебе вытащить Анжелику назад в Алматы?
Он поморщился:
— Не спрашивай меня, Малыга, не спрашивай об этом! - Вид у него был страдальческий.
Достоевский был истинно роковым автором для Александра и Анжелики. С самого первого раза, когда я увидела их вместе, то почувствовала, что они живут в его климате: в горячке, в скандалах, в крайностях. Они играют роли его героев. А сегодня он кажется только Александром и никем больше.
— А знаешь, я не умею выражать мягкость, — задумчиво произнес молодой человек. — Только крайности. Только страсть и напор.
А потом добавил:
— Мне ясно, что я, конечно, неудачник.
— Но я не хочу, чтобы ты им был. Я тебе не позволю этого. Я хочу, чтобы ты жил и получал удовольствие от жизни. – Сказала я и улыбнулась, чтобы как-то успокоить его и поддержать.
Я всегда чувствую себя неловко, когда вижу, что кто-то находится в сильных страданиях и переживаниях и стараюсь облегчить их. И вижу, как слабеет буря, как растворяется едкая кислота, и тот жуткий яд перестает действовать. Я пробую исполнить желания других, сотворить волшебство. И напрягаюсь изо всех сил, делая чудеса.
-Если быть с собой честным, мне хорошо без Анжелики. Я тогда люблю ее больше. А когда она рядом, она меня угнетает, у меня хандра, впадаю в полную безнадегу. – тяжело вздохнув ответил Александр.
Я прекрасно понимала, что он устал от их отношений и тех загадок, что создавала Анжелика.
ГЛАВА 9.
Я полностью, до самоуничтожения подчинялась матери, и растворилась в любви к ней. Не видела в этом никаких изъянов и боготворила ее.
Она выбирала платья для меня, книги, которые я читала, диктовала мне мои письма к отцу или, по крайней мере, была их цензором и редактором.
Бунтовать и самоутверждаться я начала только в шестнадцать лет, когда пошла работать. А пока я не могла гулять с мальчиками, как делали все мои подруги. Но отвратительна мне была не ее власть, а моя слабость.
Вот это и подвинуло меня, путешествовать, помогать другим; и все-таки в отношениях с людьми я была какая-то бесхарактерная: не могла сказать обидную правду, заставить выполнить свои желания, разозлиться на несправедливость или предательство.
В следующий раз мы с Юрием и Александром решили встретиться в «Ладье».
Придя за несколько минут до назначенного времени, я расположилась за столиком, заказала себе чашечку Капучино и вспомнила про утренний выпуск, который, смотрела по телевизору, пока собиралась, «где жертва мечтала быть съеденной».
Мне стало интересно, почему человек живущий полноценной жизнью, захотел, превратиться в еду для кого-то, с условием, что прежде, чем это произойдет, он попробует кусочек своей плоти, и не заметила, как появился Александр.
- Добрый вечер! – тихо сказал он, и задел за плечо, чем сильно напугал меня.
- Блин!
- Что, так?
-Да, немного задумалась о своем, о девичьем! -пошутила я.
- Малыга, сегодня не придет. У него неотложные дела на работе, - а потом добавил:
— Но если честно, то я солгал ему, сказав, что наша встреча отменяется, и получил большое удовольствие, увидев его разочарование. Ты ведь замечаешь, как он смотрит на тебя глазами пса, попавшего хозяйке под горячую руку. Мне приятно представлять, как он сейчас корпит на своей работе и мучается от невозможности увидеть тебя. Он иногда бывает таким занудой!
В другой день это меня бы тронуло, но сейчас от его злорадства мне стало холодно. А он продолжил:
— Вчера вечером мы с Юрием после работы зашли сюда, и со мной заговорили две девицы, за соседним столиком. Малыге они сильно не понравились. Он посчитал их страшненькими еще и в добавок затасканными. С ним иногда бывает такое. Знаешь я так люблю экспериментировать. Кстати, Малыга предложил мне немного поработать у него в конторе, как говориться, помочь разгрести кое-какие дела?
— Это хорошая новость! - ответила я и официант поставил на стол чашку Капучино.
- Официант, принесите мне пожалуйста тоже самое! – сказал Александр, и продолжил, - Ну если все хорошо пойдет, то я скоро буду работать вместе с ним. А со временем смогу и сам открыть свою конторку. Так, что вот так.
До сих пор у меня было ощущение, что я начинаю жить как-то иначе, что мои новые надежды, чувство свежести и свободы стирают тайны и запреты моего прошлого. Что же случилось? Тоска и холод. На мне словно написано: «убита своим прошлым».
Я внезапно охладела к Александру именно из-за того, что стала свидетельницей его жестокости с Юрием. Нет, я не была влюблена в Юрия, но он был для меня символом прошлого: чувствительный, легкоранимый романтик. В первую нашу встречу он так робел и конфузился, а потом стал моим преданным поклонником. Так что в тот день, когда Александр намеренно жестоко обошелся с ним, моему расположению пришел, как будто, конец. Это покажется нелепым.
Но главный конфликт в жизни заключался как раз в моей боязни жестокости. Я была свидетельницей безжалостности отца к матери, я испытала на себе его садистские порки, мне доставалось не меньше, чем моему брату.
И боль за мать во время ссор родителей доходила чуть ли не до истерики; ужас перед их яростной руганью, перед их озлобленностью настолько заполнял мое существо, что перелиновывало меня. Когда позже я сталкивалась с необходимостью подавить в себе жалость или выказать свой гнев, я была в такой степени неспособна к этому, что выглядела в своих же глазах почти ненормальной. Мне следовало проявить характер, а я из-за своего отвращения к жестокости чувствовала лишь слабость. И столкнувшись с таким незначительным проявлением жестокости Александра, я тотчас же вспомнила как отец ударил мою мать, когда она была беременна. Возможно, это мелочь, но она превратила меня в затворницу. Наверное, я придаю слишком большое значение жестокости.
Все это звучит резонно. Но чувствую я себя холодно и одиноко, и мне необходимо кому-то довериться. Руководитель мне
