кувыркались, играли, смеялись. Кто резался в карты, кто резал селёдку и в кружки разлил перегретую водку…» Я облюбовал себе местечко поближе к причалу в окружении дружелюбных соседей, не глотавших водку и не храпевших в полуденную жару. Определил и режим дня: утром сплю сколько желается, завтракаю в кафе на открытой веранде полстаканом сметаны и бифштексом и запиваю кружкой молдавского ординарного сухого вина, которое разливают из квасной бочки, стоящей у крылечка кафе, за полтинник. Затем в торговом ряду покупаю фрукты, а в палатке две полулитровых бутылки молдавского сухого вина по восемьдесят семь копеек по составу и качеству как и в бочке, которые прекрасно утоляли жажду в течении дня и поддерживали необходимый тонус. Ухожу с моря в четыре – пять часов дня, обедаю в единственной столовой, набитой потной толпой в середине дня и пустой в предвечерние часы и к Васильевне под её душ и комнатку с двумя кроватями. После душа сплю, разнежившись пару часов, или просто лежу в незаботливых раздумьях. В восемь вечера ухожу на прогулку без планов: как получится, так и будет! И потекло…
Я хорошо плавал, а ласты под названием «Барракуды» как будто стали продолжением моих ног. И с ними в воде я чувствовал себя Ихтиандром и мог не выходить на берег часами. Соседи по пляжу быстро привыкли, что я долго отсутствую и не беспокоились, хотя я и не думал, что они беспокоились. Я уплывал далеко за буйки или плыл вдоль берега мимо всех санаториев, где на берегах вёлся размеренный образ жизни на море: всё по расписанию. И с каждым часом пребывания в воде и под солнцем на мягком полотенце я чувствовал, как приходят в соответствии с назначением природы все мышцы моего тела и как расслабляется и рассасывается напряжённость прошедших дней в мыслительной системе. Синее море, голубое небо, белые облака, похожие на чаек и сами чайки, белые корабли, припавший для прыжка хребет Кошки и стройные кипарисы над скалами пляжа - всё говорило мне, как прекрасна земля, и как прекрасно быть на ней. А купол обсерватории на вершине горы Кошки незримо связывал мою землю с бесконечным космосом, частичкой которого был и сам я. А на изогнутых улочках Симеиза беспечная толпа и над ней купола восточных замков, построенных преуспевающими людьми ещё царской России и тёмнозелёный парк с кипарисовыми и пальмовыми аллеями. И курзал, где давал концерт на другой день по моему приезду Юрий Богатиков и усилители разносили его голос по всему вечернему берегу. Потом заезжала София Ротару и другие. И всё это было для меня. Даже большая межсанаторная танцплощадка и ресторан на крыше второго зтажа без стен, откуда поздним вечером пленительно смотрелось ночное море с отблесками крупных южных звёзд и выплывающий из – за неплотных облаков серебряный диск молодой луны.
Прошлое затуманилось. Я пил вино после завтрака. На ступеньках лестницы у магазина сидела «золотая» прослойка Симеиза, обитавшая здесь с появлением продавца у бочки. Несколько не старых, ещё крепких, но испитых мужчин и среди них, наверное, последний крымский татарин на крымской земле. Уже крепко пожилой с густой никогда должно быть не расчёсывающейся и не моющейся гривой седых волос торчащих во все стороны. Этот – выступальщик. Другие сидели молча или тихо перебрасывались недлинными фразами, а этот ораторствовал. О чём? Вероятно всё о том же. Я не прислушивался. У ног мужиков лежала соломенная шляпа, в которую прохожие иногда кидали монетки. Кинул и я полтинник, полученный при сдаче с рубля. Двое сразу поднялись и пошли к бочке, получив там по стакану. Позже я заметил, что если набирался полтинник – шли двое. Если было меньше – шёл один. И по очереди. Так и сидели весь день. Кто-то засыпал, просыпался и снова ждал очереди. Встречая их каждый день, я кидал им мелочишку, чтобы бесцельно не выкатилась из карманов, и не угнетал себя мыслью, что толкаю их к гибели. Их судьба была в создании колорита местечка. Выпив вино, проходил по кипарисовым аллеям парка к причалу и на своё местечко, где раскланивался с появившимися знакомыми и они подвигались, если предполагаемое моё место было ими заполнено. Организм я заставил жить по нужному ритму, и причин заходить в засраный туалет у меня не было. Было солнце и вода и через три – четыре дня я наультрафиолетился, и ничем не отличался по цвету кожи от аборигенов. Ближними соседями на пляже были два молодых человека из Запорожья и четыре дамы до сорока, по две с разных сторон. С ребятами я в первый же день расписал «пульку» и они начали видеть во мне партнёра. Но я никогда не был игроком. А дамы плохо плавали, и ни одна из них не решалась доплыть до камня со мной. Но все были игривые и любили анекдоты. Одна по имени Татьяна даже стала интересоваться, как я провожу вечера и где меня можно встретить. Я смеялся и говорил: «Когда доплывёшь до камня, то там и будет первое свидание». А вечерами я брился, освежался «Красной Москвой», надевал белые брюки и шел в парк. В парке были местечки, где продавали пиво в бутылках. Для начала я брал бутылку и не торопясь пил из горлышка. Аккуратный сосед из постояльцев Васильевны предупредил меня, что все санатории в Симеизе туберкулёзные и с санаторными женщинами лучше не знакомиться, а пиво надо пить из горлышка, чтобы палочки Коха не засорили организм. Я послушался, стал пить пиво из горлышка и перестал заходить на санаторную танцплощадку, где успел завязать мимолётное знакомство. В парке на всех скамеечках сидели пары и компании, звучали музыка из транзисторов. Я был один, и мне не было ни грустно, ни скучно. Скорее весело. Ведь «…Всё вокруг меня переменилось. Милая покинула меня. Исчезли вздохи и сцены, слёз и измены, снова свободен я!…»
Васильевна не оставляла своих намерений расколоть во мне попа.
- Да ты знаешь, батюшка, - говорила она, - чтобы освятить эти крестики, мне надо в Симферополь ехать. А это целый день до позднего вечера и деньги какие.
- Понимаю, Васильевна. Так чтобы было экономнее, собери со всех соседок крестики и другие поручения возьми. А они пусть оплатят твою дорогу и прочее.
- Ну, бог с тобой, батюшка, - вздыхала Васильевна и уходила.
В гастрономе, где вечером я покупал сигареты, меня окликнул молодой голос:
- Эй, батюшка!
Я, не поворачиваясь, скосил глаза. Из – за витрины симпатюшка – продавщица, на которую я уже обратил внимание, махнула мне рукой.
- Да, да! Я тебя, батюшка.
- Почему Вы называете меня «батюшкой», - подошёл я к ней.
- Да ты же у моей матери квартируешь, у Васильевны. А она по другому тебя и не называет. А я, вот, решила познакомиться с таким приятным батюшкой.
- Нет ничего проще. Алексей Васильевич.
- А я Даша. Я смену закончила, сейчас выйду.
- Так что, Даша? Вам тоже крестики надо освятить? – спросил я, когда она появилась на улице. Даша засмеялась.
- А неплохо бы. У меня ребятёнок некрещёный шастает.
- У вас тут из – за отсутствия церквей все некрещёные. Был бы попом, мог бы обогатиться.
- И так не бедненький. Васильевне двойную цену платишь.
Мы шли по улочке, выводящей на Севастопольское шоссе. Навстречу шаркая ногами, неровно двигался мужик, похожий на тех, что из компании у бочки. Поравнявшись, он равнодушно поглядел на меня и зло бросил Даше:
- А, блядь, снова подцепила…И когда у тебя п… засохнет.
- Иди куда идёшь, ползунок. А то ворованный рубль потеряешь, - сухо ответила Даша и, пройдя несколько шагов, пояснила. - Бывший суженый. Десять лет, как развелась, а всё скулит, зараза. А сам кроме стакана ничего в жизни не поднял. И бедные мы в России, бабы. Что Машка, что Дашка! Как не старайся жить по человечески, а всё равно – блядь…
- Так реже ходи с мужиками по улицам.
- А как ты мой дом найдёшь? Да и будешь ли искать? И все, кроме тебя, сами пристают. Я не испортилась пока, красивая…
Она повернулась в профиль, приподняв плечо, отчего её высокая грудь поднялась ещё выше, оттенив всё богатство её красивого тела. А белокурые естественные волосы загорелись в этот момент в лучах уходящего солнца. Я невольно залюбовался.
- Вот так –то, - сказала Даша, открывая калитку под виноградной лозой.
- Проходи. Я постояльцев не держу. С моей работы достатка хватает.
- Ты красивая и приятная женщина. Я и не встречал такой, - говорил я Даше за столиком под роскошным абрикосовым деревом. Мы пили охлаждённый «Деброй» из высоких узких бутылок и закусывали абрикосами, срывая их с дерева. - И я хочу быть с тобой и не могу. Вот так запросто как-то у меня не складывается. Я после жены не искал случайных встреч с женщинами. Мне казалось, что снова должна на меня упасть любовь.
- А ты, Алёшенька, обними меня и поцелуй. И любовь упадёт на тебя. А то я завтра уезжаю на целую неделю.
И Даша заключила меня в крепкие объятия, осыпав поцелуями. Я хотел противится, но мой рот закрылся её ищущими губами. Порыв кончился, и я мягко освободился от её рук.
- Всё же я пойду, Дашенька! Буду думать о тебе целую неделю и влюблюсь без тебя в тебя.
- Ну и дурачок, - сказала Даша, обнимая и целуя уже у калитки. Я вся горю, а он ледышка. Что за мужик пошёл!? И уже вслед, когда я ничего не слышал, ругнулась про себя и пробормотала: «Козёл драный! На такую бабу не полез. И ведь не импотент, ощущала».
- Чёрт те что!? – тоже пробормотал я, вернувшись к Васильевне. Достал из хозяйского холодильника свой коньяк и хлопнул сто пятьдесят не закусывая. Горячая женщина. Ещё бы чуть- чуть и… Но я пусть к тридцати годам и превратился из романтика в циника – романтика, как сам себя называл, но просто секс без более высоких чувств меня не захватывал…
На краешке пляжа составлявшего метр – полтора мокрого песка я каждый день видел мальчишку лет шести, который носился по нему без устали. Загорелый, энергичный, без привязки к кому-либо из взрослых. Он купался, бегал, валялся, но никуда не исчезал. Когда я приходил на пляж он уже был. Когда уходил – он оставался. Но вскоре я заметил, что в середине дня и ближе к вечеру рядом с ним появлялся лысоватый, но густо заросший рыжей бородой мужчина в шортах без рубашки, такой же прокалённый солнцем и кормил его из принесённых с собой мисок. Он терпеливо ждал, пока малыш поест и уходил. Потом я увидел мужчину у фрукто - овощного магазина, ворочавшего ящиками с продукцией, и спросил, а не боится ли он оставлять малыша одного. « О!- улыбнулся он. – Это мой сын и он совершенно понимающий и я им горжусь и спокоен. Приболел он у нас, и врачи порекомендовали южный Крым на весь сезон. И я уволился и с апреля здесь. Работаю грузчиком. А пацану явно получшело, и я очень рад». В это время к магазину подошла загорелая девушка с чёрными распущенными волосами, опускавшимися за лопатки и в легкомысленном платьишке, открывавшем все её прелести, и поинтересовалась у моего собеседника, назвав его Виктором, что нового привезли.
- Огурчики и помидорчики из степного Крыма, и персики первого урожая. Сочные, как твои губки, Зиночка
- Возьму по парочке всего, - улыбнулась Зиночка и, мимолётно скользнув большими карими глазами по мне, прошла в магазин.
- Стопроцентный продукт курортного берега, - пояснил Виктор, повернувшись ко
