ударил его под левую лопатку.
Поручик дёрнулся всем телом и зашатался, ноги его подкосились, он стал медленно оседать на землю. Денщик подскочил к нему, ловко перехватывая ребёнка из ослабевших рук.
- Не дай ему погибнуть! Слышишь, не дай! - прошептал раненный, цепляясь за казака, но всё равно медленно сползая на землю. В следующую секунду он оттолкнулся от денщика, полу развернулся и замертво рухнул возле ног своего скакуна.
Казак как во сне взгромоздил тело поручика на коня рядом с его женой, подхватил младенца в охапку и вклинился в колонну от ступающих. Пули и снаряды не коснулись его, и он благополучно переправился через Свиристень. Вырвавшись из давки обезумевших солдат, денщик поспешил за косогор.
За рощей показались купола монастыря и при нём покосившиеся кресты на погосте. Казак направился к кладбищу, где и схоронил поручика с женой в одной могиле. Потом заглянул в монастырь, который оказался мужским, коротко пересказал настоятелю чудесную историю рождения младенца и оставил его на попечение чернецов, передав также и нехитрые пожитки его безвременно усопших родителей, среди которых оказался небольшой сундучок с документами и семейным архивом погибших. Простившись с настоятелем, отцом Серафимом, казак отправился разыскивать свою часть.
- Как нарекли младенца-то, сын мой? - спохватился отец Серафим.
Денщик остановился и в раздумье почесал затылок.
- Мария Игнатьевна говаривала, что ежели народится девочка, то назовут её Евдокией… А Терентий Потапыч сказывал, что сына хотел бы назвать Никитой.
- Тако тому и быть! - согласился настоятель, - Запишу в метрическую книгу как Никиту Переславцева!
Казак ушёл и больше не вернулся, видимо сгинул в горниле Гражданской войны. Но история младенца Никиты на этом на закончилась…
2.
Свято-Данилов мужской монастырь стоял над рекой на возвышенности под названием “Горячий яр”. Игумен монастыря, преподобный отец Серафим, покинул личные, так называемые “архиерейские” покои, вышел во двор и осмотрелся: Никитки нигде не было видно. По обширному подворью мелькали лишь редкие фигуры святых братьев и сестёр, занятых хозяйственными делами.
“Да, опустела ноне святая обитель! - горестно покачал головой нас тоятель, глядя на монахов и монахинь, - Смута пришла на Святую Русь”.
Отца Серафима можно было понять: в результате двух революций и Гражданской войны многие божьи храмы в стране были, раз рушены и преданы огню, их обитатели или перебиты, или разогнаны сражающимися безбожниками.
Игумен ещё раз осмотрел залитый знойным солнцем чистенький зелёный двор, галереи, церквушку, возведённую лет двадцать назад на месте сгоревшей деревянной, часовню, обветшалый кухон ный флигель, архиерейский дом в окружении яблонь и слив, сараюшки и клети вдоль давно небелёной стены, конюшню на отшибе и на правился к восточному пределу монастыря, который ещё два года назад отвёл под обитание игуменье Марфе и её монашкам.
Их монастырь, находившийся в соседнем уезде, взорвали от ступавшие белогвардейцы, предварительно хорошенько его обчистив. Пьяные солдаты и офицеры сначала гонялись за приглянувшимися монашками и тащили их в кельи, а затем принялись за грабёж: стали хватать всё, что ни поподя: священные писания, церковную утварь, ризницы, одежды; содрали с икон серебряные оклады… Ничего не оставили, ироды…
Святым сёстрам некуда стало деться, вот они и прибились к мужскому монастырю. Пришлось потесниться, выделить обездоленным несколько пустующих келий в нежилом крыле монастыря. С той поры святые братья и сёстры молились сообща, иногда устраивали вокруг монастыря шествия - крестные ходы, колокольным звоном зазывая к себе верующих.
Два года минуло, как закончилась Гражданская война. Жизнь в стране постепенно налаживалась. Она бурлила за стенами монас тыря такая страстная и непонятная. Некоторые из братьев и сестёр соблазнились на бесовские призывы большевиков, и ушли в мир, нарушив постриг. А новые не пришли. Община стремительно пустела…
Опечаленный раздумьями, игумен Серафим постучал в дверь покоев преподобной Марфы.
- Никитка, не у вас ли? - спросил он востроносую и востроглазую молоденькую монашку, отворившую дверь.
- Нету-ти! - ответила чернавка, - Мабудь, на реку побёг? С ребятишками деревенскими купается?
Никитку завсегда тянуло к воде. И не мудрено, ежели знать ис торию его рождения. А отец Серафим как никто другой знал, что Никитка родился “ребёнком воды” или, по-научному, “человеком-дельфином”!
Погружённый в раздумья о своём воспитаннике, настоятель повернулся и побрёл за ворота на реку. Мальцу сегодня исполни лось три годика, но выглядел он много старше своих лет. На вид ему можно было дать и шесть, и семь. Потому что его организм развивался на изумление очень быстро.
Плавал Никитка, как рыба, с первых дней рождения. Нырял, словно дельфин, хотя никто его этому специально не обучал. В первую же ночь своего пребывания в монастыре новорожденному стало так плохо, что того и гляди, отдаст Богу душу. Хорошо, что преподобный догадался наполнить бадейку речной водой и окунуть в неё новорожденного - тот и успокоился, пуская пузыри под водой.
Ходить Никитка начал в три месяца. Ребёнок развивался подвижным, гибким, акробатичным. По натуре был общительным и жизнерадостным, неспособным переносить слишком много ограничений.
На взгляд отца Серафима, он обладал более тонкой психологи ческой структурой и повышенной восприимчивостью, по сравнению со своими сверстниками. Одним словом, рос крепким, здоровым и удивительно смышлёным. Всё сказанное ему взрослыми хватал на лету и памятью отличался необыкновенной.
“Пожалуй, хватит ему бестолочью носиться! - подумал игумен, - По ра браться за обучение мальца. Да и о родителях его надобно открыться. А то как-то неудобно получается. Всё кличет меня: “ тятей”, а какой я ему отец? И не родня даже…”
Извилистая тропка сбежала вниз по пологому склону к реке, где на песчаном мелководье от берега тянулись дощатые клади, на которых деревенские бабы и монастырские послушники стирали и полоскали бельё. Поблизости в воде резвились беспортошные дере венские ребятишки, загорелые до черноты, словно бесенята. Они весело плескались, оглашая окрестные берега истошными воплями.
Но Никитки среди них отец Серафим не углядел. Он постоял-постоял на берегу и, развернувшись, с сомнениями побрёл назад к монастырю, тяжело опираясь на простой берёзовый посох. И только очутившись за высокими каменными стенами, вдруг подумал, что мальчонка может пропадать на монастырском пруду.
Давным-давно монахи выкопали его в самом удалённом и тенистом углу сада. Братия испокон веку разводила в пруду карпа и леща. Рыбу солили и вялили, что бы подавать на стол в постные дни. Монастырские стены в том месте образовывали прямой угол, укреплённый высокой резной башенкой-игрушкой, через узкие бойницы которой, однако, в случае невзгоды, можно было дать нешуточный отпор осадившим монастырь ворогам.
Правда, в последние годы, такое полезное занятие, как разведение рыбы, пришлось оставить: и умельцы перевились, и свободных рук катастрофически не хватало…
Встречные монахи и монахини низко кланялись суровому на вид старцу, просили благословения, после чего спешили дальше по делам. Он останавливался на минуту, осенял их крестным знаменьем и также продолжал свой путь. Многим обитателям монастыря было невдомёк, что суровому игумену на самом деле нет ещё и сорока. Вот бы они удивились, прознав про то…
…Штанишки и рубаха Никитки лежали аккуратно сложенными на поросшем густой травой бережку, под разросшимся розовым кустом. Сам мальчонка, словно большая рыба, плавал под водой, которая поражала чистотой и прозрачностью.
Игумен встал на краю невысокого обрыва спиной к солнцу, что бы не отсвечивали в глаза водные блики, и вгляделся в темнеющую глубину пруда. Никитка теперь стал виден, как через толстое, слегка помутневшее стекло.
Маленькое загорелое тельце ребёнка двигало руками и ногами словно лягушка, стремительно перемещаясь по дну между колышущимися водорослями, валунами и корягами. Вот ребёнок подплыл к небольшому желтеющему камню, покрытому редкими свисающими водорослями, и сунул под него руку.
Тут же вытащил обратно и посадил на камень… большого усатого рака. Тот принял оборонительную позу, выставив перед собой внушительные клешни. Никитка ткнул в него подобранной со дна хворостиной. Рак щелкнул клешнями и попятился. Сорвался с камня и упал в тину…
Но внимание Никитки уже переключилось на невозмутимо проплывающего мимо зеркального карпа, размер которого был чуть не в половину туловища ребёнка. Шалун попытался ухватить рыби ну рукой за хвост, но куда там! Карп шарахнулся в сторону, Никитка - за ним. Началась погоня, отдалённо напоминающая игру в салочки или догонялки.
Человек и рыба играли!
Причём рыба, по-видимому, совершенно не боялась ребёнка. За кого она его принимала, интересно знать? Игумен поморщился и осмотрелся по сторонам: не видит ли кто? Но в этом глухом углу парка кроме него никого не было.
Отец Серафим прикинул: малыш находился под водой минут десять-пятнадцать, но выныривать, что бы глотнуть воздуха, похоже, не собирался. Вообще-то, как он знал, Никитка мог находиться под водой часами безо всякого вреда для себя, и это было невероятно.
И противоестественно!
Его способности противоречили всем законам природы, а это могло навлечь на мальца многие неприятности. Хорошо, что об этом никто ни в деревне, ни в монастыре покуда не прознал. Но в любое время могли проведать, а это недопустимо. Тогда - караул! Нет! Тянуть дальше нельзя. Нужно поговорить с ребёнком со всей серьёзностью. А то не миновать беды из-за его врождённого феномена…
Игумен ещё раз внимательно оглядел пустынные берега пруда и подступающие к воде кусты и деревья парка. Никого не увидел и тихо позвал:
- Никитка!
Мальчик под водой никак не отозвался.
- Никитка! - отец Серафим повысил голос.
Вдруг до него дошло, что тот, находясь под водой, просто не может его слышать. Тогда он поднял небольшой камешек и швырнул его в воду, туда, где среди водорослей белым пятном промелькнуло тельца ребёнка. Раздался лёгкий всплеск, по водной глади пошли мелкие круги.
Никитка отреагировал мгновенно. Он извернулся, посмотрел в сторону обрыва, откуда прилетел голыш, и вынырнул на поверхность. Улыбнувшись настоятелю, ребёнок в два замаха подплыл к берегу.
- Ловко плавает! - восхитился отец Серафим, - Аки щука!
Никитка тем временем вышел из воды на пологий берег чуть в сторонке и прибежал на обрыв. Совершенно не смущаясь своей наго ты, он низко поклонился настоятелю в пояс:
- Добрый день, тятенька! Как ваше здоровье?
- Благодарствую, отрок! А ты, как я посмотрю, совершенно обжился в пруду?
- Да! Под водой всё так интересно… И устроено не так, как на суше…
Никитка склонил голову на бок и попрыгал сначала на одной ножке, вытряхивая воду из уха, потом на другой. Покончив с этим занятием, стал проворно одеваться, ловя на себе ласково-нежные взгляды настоятеля.
- Слушай меня внимательно… – заговорил игумен.
- Слушаю, тятенька!
- …Другие дети… да и взрослые тоже, не могут так долго
