отвоевав места у садовых участков.
- Не смей!
Овраг был местом гиблым. Дачники ограждали склоны его заборами и укрепляли оспыающиеся скаты фашинами, сверху для устойчивости обложенными камнями, да всё было без толку. Земля тяжести не держала, сыпалась и сыпалась на дно оврага, хлюпалась компками в протекавший по дну оврага ручей.
Зверьё, попавшее в овраг, без разницы - домашнее или лесное, было обречено. По крутым песчаным, с вкраплениями белой глины, склонам подняться не мог никто.
Впрочем, домашних животин иногда выручали хозяева. Обвязывались верёвкой и, помолясь, с помощью родственника или соседа спускались в провал.
Так и выручали. Если успевали.
Звери дикие гибли. Правда, начасто они стали проваливаться в эту природную ловушку. Поумнели, дикие, поумнели.
В последний раз туда год назад попал заяц. Его пытались спасти. Но заяц в руки не давался и в овраге маялся долго. Благо, для него там корму было достаточно, дно оврага густо заросло травой. И куда делся... Может, и никуда не делся. Так до сих пор...
Давно уже никто его не видел.
Впрочем, и к оврагу давно уже никто не ходил.
Палевич остановился и, пережидая приступ удушья, стоял минут три, приложив ладонь к груди.
Сердце зашлось отчаянно.
Будто тот заяц прыгало, рвалось из груди.
"Вот вспомнил некстати" с неудовольствием подумал Игнатий. "И чего это вспомнилось? Какое мне дело до этого лесного попрыгунчика?"
Собака остановилась и, зевнув, с самым довольным видом высунула язык.
"Метров пять до неё" определил Игнат. "А до оврага?"
Он сделал козярёк из ладони и с грозным штурманским видом посмотрел вдаль.
"Метров сто, слава тебе господи! Успею!"
Впрочем, собака уже никуда не бежала и смиренно дожидалась хозяина.
- Найда! - с упрёком обратился к ней Палевич.
Ковыляя и похрипывая, он подошёл к непутёвому зверю.
- Не стыдно тебе? Я старый человек, заслуженный издатель! Столько новых имён открыл и ещё больше закрыл! На пенсии, на законном своём отдыхе должен сидеть в кресле-качалке...
Приблизившись, он схватил её за ошейник. Собака рыкнула негромко и, порядка ради, оскалила зубы.
- ...А я вожусь тут с тобой, бегаю по всему саду-огороду! По всему участку ношусь, будто молодость вспомнил! Разве можно так над хозяином издеваться? Сама ведь не молодая уже, пятнадцатый годик идёт. Если с собачьего на человеческий перевести, так, пожалуй, старше меня будешь. И всё никак не успокоишься! Я ведь тебя приютил...
Он потащил её к дому. Найда попыталась упираться, но подушечки лап заскользили по влажной траве.
- Помнишь, как нашёл тебя? Совсем маленькой было, щенком была. Послушная такая, пушистая!
Найда тоскливо повыла секунды две.
- Знал бы, что такая непослушная станешь к старости - оставил бы тогда в подъезде. Честно слово!
До дома оставалось немного, шагов десять, когда услышал Игнат звонок. Телефонный, долгий, надоедливый звонок.
Игнат насчитал восемь сигналов, пока звонок смолк.
"Эх, и я, бывало, так названивал" вспомнил былое Палевич и погрустнел.
Он надеялся, что Антонина догадается пропустить нежданный и ненужный этот вызов, но надеялся напрасно.
Дверь скрипунла и, держа трубку в вытянутой руке, вышла на крыльцо супруга.
- Игнатий! Игнат!
Игнат отпустил ошейник и погрозил Найде.
- Вот только попробуй мне убежать! В случае чего сама выбираться будешь! Так и знай!
И, повернувшись к супруге, произнёс с укоризной:
- Не могла сказать, что меня нет?
Антонина приложила палец к губам.
- Знаю, что всё слышно! - сказал Игнат. - Мне всё равно! Мне никто не нужен! И я никому не нужен! Точка!
- Ответь уж, - попросила супруга. - Это тот... Журналист с телевидения. Очень просил, очень...
- Санта, понимаете ли, симплиситас ты, Антонина, - проворчал Палевич, забирая у неё трубку. - Не для того связь придумана, чтобы звонил кто ни попадя... Журналист! Уж такая важная персона!
Антонина с самым равнодушным видом вытерла руки о передник и, не удостоив мужа ответом, зашла в дом.
- Слушаю! - нелюбезно начал Игнат.
- Игнатий Иванович? - елейным голосом затянул журналист. - А я Залевский, Виктор Всеволодович. Журналист, телекомпания "Чайна Глоуб". Мы с вами...
- Помню, - сказал Игнат. - Всё помню, к сожалению. Вы уже третий раз мне звоните. В гости набиваетесь? На встречу?
- Я... это,.. - промямлил явно ошарашенный столь откровенно выраженной неприязнью Залевский. - Зачем так? Набиваюсь? Просто интервью! Это несложно... И недолго! Вы скажите, куда... Я подъеду!
Игнат достал платок и громко, демонстративно громко высморкался.
И продолжил отшивать наглого журналиста:
- Какое ещё интервью? Что вам от меня нужно? Кому нужны воспоминания пенсионера? О кризисе вспоминать? Увольте! Мне этот многолетний бардак в страшных снах снится! И кому это теперь-то интересно? Или, может, кто-то книгами заинтересовался? Читать научился? Вот это уж чудо из чудес! Читатель воскресе!
Залевский радостно захрюкал и в тон Игнату подхватил:
- Воскресе, Игнатий Иванович! Именно так! Мы запустили новый проект: "Забытые писатели прошлого"...
- Начать решили с Пушкина? - съязвил Палевич. - Или с Державина? А, может, сразу уж с Тредиаковского?
Залевский озадаченно приумолк.
Потом спросил осторожно:
- О Пушкине слышал... А остальные?
- Поэты! - взорвался Палевич. - Стихи писали! У Тредиаковского слог тяжёл, а вот у Державина неплохо выходило. Талантливо! Но его и в моё время уже не издавали. Сделаете о нём передачу? Или мультик о Лермонтове? Или выпустите комиксы о Достоевском?
Залевский покряхтел смущённо и продолжил:
- Дайте мне объяснить... Прошу вас, послушайте! В последнее время некоторые издательства... Крупные, я вам скажу, издательства стали проявлять интерес к произведениям одного подзабытого уже писателя, Искандерова! Да, его... Собираются переиздавать, представьте себе! Аналитики издательств прогнозируют значительный интерес читателей к этому автору. Его трагическая судьба...
- Что?! - возмутился Игнат. - Это у жены его судьба была трагической! Он затащил её за собой в могилу! Она ненадолго его пережила, хотя... Кто знает, когда именно он умер!
- В том и трагедия! - воскликнул Залевский. - Представляете, какую передачу можно сделать?
- Без меня! - отрезал Игнат. - Я к старости гигиену души начал соблюдать, не хочу в ваших телевизионных плясках на гробах принимать участие. Понятно?
- Не отключайтесь! - поспешил удержать его Залевский. - Вы не так всё понимаете, не так! Мы навели справки в архивах. Вы много лет были эксклюзивным издателем его книг. Вы были его другом! Есть воспоминания одного литературного критика, который пишет о вашей многолетней дружбе. Именно вы...
- Мы были знакомы, - поправил его Игнат. - Возможно, близко знакомы. Но после того, что сотворил с собой... и со Светланой...
Игнат перевёл дух.
"Чёртов журналист! Опять всю ночь не усну!"
- ...Я ему не друг! И на том свете другом ему не буду! Самовлюблённый тип, который постоянно рассуждал об упадке нравов, всеобщем невежестве и собственной недооценённости. Вот кто он был такой!
- Вы уже начали о нём рассказывать! - обрадовался Залевский. - Может быть, он не так уж был плох? Может, имеет смысл его воскресить?
- А сам бы он этого хотел? - вопросом ответил Игнат. - Успокоился он - и ладно. Чего будить?
- Но ведь книги! - застонал журналист. - Уже через месяц выходит флешка для гибкоэкранных книг! Уже снимается предисловие, сопроводительные клипы!..
- А издательство вам проплатило передачу? - спросил догадливый Игнат. - Поэтому вы и стараетесь? Ладно, не молчите. Не изображайте смущение. Я понятливый, я в этом бизнесе сам много лет крутился.
Он задумался.
- Так как? - не выдержав затянувшейся паузы, робко поинтересовался Залевский.
- Я ему кое чем обязан, - как бы рассуждая вслух, произнёс Игнат. - Домишко, в котором я живу, построен на деньги, вырученные от продажи его книг. Вернее, и его книг тоже. Были и другие топовые авторы, но этот... Его книги поначалу не расходились. Пришлось кое-что разжёвывать для читателя. Разжёвывать и в рот класть. Прикармливать, приучать... И самому автору пришлось измениться. Изменить в себе... Он ведь принял правила игры!
Игнат вздохнул тяжело.
- А потом запсиховал!
Выдохнул:
- Чёрт с вами!
- Я адрес записываю! - радостно зачастил Залевский. - Диктуйте!
Хорошо, я возьму леденцы. Меня в самолёте тошнит. И уши закладывает. Это займёт всего два-три дня. Не больше!
Не злись, глупая.
Да, всё было хорошо. Всё было очень хорошо. Мы были вдвоём и нам ничего, ничего не нужно было, кроме нашей любви.
Что изменилось? Не хмурься, не хмурься.
Глупыша красивая, но когда нахмурится... Грозная малыша!
Ты сама слышала, был звонок. И не один. Да, этот юрист навязчив. Он зануда. Он не оставляет меня в покое.
Потому что он выполняет моё задание. Нет, не разрушить семью.
Не преувеличивай. Три дня семью не разрушит. В нашем полож...
Да нет никакого семейного кризиса! Нет! Нет его!
Я должен быть на встрече. И билет забронирован, и гостиница. Ты сама всё...
Нет никаких тайн! Вот, опять разревелась...
- Нет, мы не поссорились, - сказала Ирина, помешивая палочкой коктейль.
Алексей и сам не заметил, как плохонькая, изрытая ямами, засыпанная пожухлой листвой и местами залитая чёрной, смешанной с болотной почвой водой, никудышная, но всё-таки покрытая асфальтом дорога закончилась, и началась совсем уже безобразная грунтовка.
Как-то незаметно прозошло это. И так быстро: всего-то километрах в сорока от Нараки.
Алексей увлёкся разговором с водителем (Викрам на удивление хорошо говорил по-английски и даже иногда пытался перейти на русский язык, мешая слова из местного диалекта с ломаными англо-русскими), потому смену дорожного полотна на полное бездорожье заметил лишь тогда, когда машину особенно сильно тряхнуло на поросшем высокой травой пригорке, и ветки начали сильно, наотмашь бить по ветровому стеклу машины.
- А русский я хорошо знать, потому что мама был из России, - пояснил Викрам и прибавил скорость.
"Царица небесная!" подумал Алексей, с испугом оглядываясь по сторонам.
Лес, сплошной лес! Дождевой, оплетённый толстыми лианами, непроходимый, непроглядный!
Сплошной зелёный занавес, без разрывов, без просветов. Стволы, изогнутые едва ли не в спирали, тяжёлые ветви почти да самой земли, непролазные заросли и трава до груди, а то и выше.
И темно как-то стало, сумрачно.
И ещё... Исчезла обочина! Вообше...
"Где она?"
Алексей стёр пот со лба.
Джип подбросило так, что Алексей коснулся макушкой потолка.
- До семи лет она меня воспитать, потом в Россия поехаль, - продолжал Викрам свой рассказ, с самым безмятежным и споконейшим видом крутя руль и не забывая время от времени давить на педаль газа. - А меня папа не пустиль, её ругаль... Как это? Дура, говориль. Совсем дура! Она студент был...
- Студентка? - машинально переспросил Алексей.
И зажмурился на секунду. Как раз на ту секунду, пока джип с рёвом вписывался в неожиданно появившийся на лесной дороге крутой поворот.
"Здесь же колея травой заросла!" с запоздалым ужасом подумал Алексей. "Трава влажная, сцепления
