экстрасенс, – похвалил меня Голубев.- Как догадался?
- Элементарно, Ватсон, – ответил я. – Она же сейчас в следственном. Закрыл ты её, похоже, капитально. Вот и крючок для Мирона.
-Это, Антоша, не крючок, – засмеялся Коля. – Сейчас это называется рыночные отношения. Ты - мне, я - тебе. Очень удобно, и никаких мудрёностей. Вот отработает Мирон, а я его ненаглядную боярской шубой с барского плеча облагодетельствую.
- И всё-таки рискованно это, - упрекнул я моего верного следственного друга. – Паковать в узилище непорочную деву. Тем более почти несовершеннолетнюю…
- Антон! Чтобы найти среди нашего контингента, как ты только что сказал, непорочную деву, да тем более которой уже исполнилось четырнадцать лет, надо поднимать на ноги весь уголовный розыск Российской Федерации плюс Следственный комитет при Генеральной Прокуратуре.
- И к тому же не очень-то рассчитывай на этого самого Мирона. Наркоши – они не только продажны, но и хитры невероятно.
- Это как положено, - согласился Коля. – Только не такой уж он и безнадёжный, этот Мирон. Опять же из нормальной семьи. У него ведь два брата, и оба – нормальные мужики. Один – металлург, другой – директор куриной фабрики. Как говорится, у одного вся сила в плавках, у другого – в яйцах.
- Вот я и говорю: давно тебе, Коля, за твою жалостность клизму не вставляли господа начальники. Нарвёшься не по злобе!
-Это как положено, - согласился Коля. - Да и вставят – не привыкать. Как говорил товарищ Сталин, главное- результат.
- Да, лишь бы он был, этот результат…
- А ты не пукай, Андрюша! Любовь, она порой творит такие чудеса, что ахнешь! Про Петруху не забудь. Хороший он парень. Только нервный временами. Ему нужно больше гулять.
- Ага. С непорочными девами. Что он регулярно и делает.
Петруха искал меня действительно по делу: у нас в кабинете сидел степенный мужик с окладистой бородой и не спеша, шумно отдуваясь, хлебал (именно хлебал – не пил) из «гостевой» кружки специально по такому случаю свежезаваренный чай. Мой несравненный напарник сидел рядом и глядел на мужика с обожанием и вообще умилением. Прямо не рядовой служебный кабинет рядовых уголовно-сыщиков, а картина художника Кустодтева «Мытищинская купчиха», на которой, помню, изображена здоровенная толстомордая бабища с самоваром и блюдцем в раскоряченных пальцах-сардельках.
-А вот и Антон Николаевич! – всё с тем же донельзя довольным выражением лица, с которым он только что любовался на мужика, приветствовал меня Петруха. – Прошу знакомиться: Ипат Ипатьич, дядя мой родной! Точнее, двоюродный, но ближе родного, потому что родных нет!
-Ипатов, - приподнимаясь, с достоинством произнёс мужик. – Лесники мы. С кордона.
-Это который знаменитый Ипатьевский? – невольно улыбнулся я. – Вас, Ипат Ипатьевич, надо в Книгу рекордов Гиннеса заносить!
-Это за что же?- удивился мужик.
- Всенепременно! Ипат Ипатьевич Ипатов с ипатьевского кордона! Сразу четыре слова - и все одного корня. Уникальный случай. Вы к нам в гости? Племянника проведать?
- И Петра тоже, - всё тем же степенно-спокойным тоном ответил Ипат Ипатьевич. – За вами же, молодыми-то, погляд нужОн. Хотя… -и огорчённо махнул рукой. – Всё одно – неслухи. Да я больше-то по делу. Меня Липунов прислал. Да, Вячеслав Сергеевич. Сказал, чтобы вам рассказать. И привет передаёт.
- Николаич, ты же знаешь Славку-то! – влез довольный Петруха. – Ну, помнишь, он ещё во втором городском опером работал! «Азеров» взял с оружием!
- Липунов… - напряг я память. – Ну как же! Его, помнится, за пьянку года два назад из органов вышибали.
- Да только до конца не вышибли. Потому что таких ментов ещё поискать! – сказал Петруха. – А то за пьянку… Если за пьянку, то у нас пол-отдела сегодня же можно смело выгонять! А остальных в очередь ставить!
Да, Липунова я знал. Наш Будённый одно время хотел перетащить его к нам, но тут как некстати возникла вся эта заваруха с азербайджанцами. Славка, как было сказано в материалах служебного расследования, «применил к задержанным физическое воздействие, что недопустимо в сегодняшней практике правоохранительных органов, и вызвало большой резонанс среди населения». Ишь ты, «резонанса» испугались! Какие, право, пугливые! И как такую херню писать не стыдно! Ежу же понятно, что за всем этим словоблудием скрывались тёмные могущественные силы, которые были «вась-вась» с азерами по совместным водочным делам, и у этих сил была большая волосатая рука и в городском начальстве, и в областном. Славке попытались заткнуть рот, предложили на выбор или нехилые деньги, или инкрустированный гроб, но бывший морпех, бесхитростная морская душа, от души отмудохал «делегатов» и не захотел молчать. В результате были уволены два туза из городского комитета по торговле, удавился (или удавили) крышевавший производство «палёной» водки областной депутат, а областной министр финансов, не сказав никому прощального «спасибо», сделал всем ручкой и свалил за границу. Понятно, не забыв прихватить с собой большие миллионы, нагло уворованные нечестным путём из областного бюджета (ай-ай-ай, какой нехороший дядечка! А ещё клялся, не щадя живота своего! Производил вполне благоприятно впечатление! Более того, хоть и возглавлял в своей время областное общество горбачёвской трезвости, но в то же время мужественно оставался глубоко пьющим человеком, чем заслужил себе дополнительную выборную популярность и голоса избирателей, которые признали в нём своего, родного забулдыгу!).
Короче, скандал с азерами приключился преизряднейший, замять его не светило ни в коем разе, так что по доброй русской традиции срочно нужно было найти «рыжего». И его, конечно же, нашли, ура, товарищи! Областное начальство, несмотря на яростное сопротивление нашего Большого Шефа, довольно потирало руки, просто Шеф (имею в виду Будённого) ругался матом и на область, и на Большого, и на нас, и на самого Славку, на которого навесили всех нераскрытых собак, в том числе и розыскных, к которым он, Славка, не имел совершенно никакого дела. Славку для виду позорно выгнали из наших доблестных правоохранительных половых органов, но перед этим отправили на медицинское обследование, которое неожиданно-случайно затянулось на целых четыре месяца. За это время пожар утих, у нас в городе появились новые дела, в городе-героине Москве «поехавший» милицейский майор перестрелял магазинных посетителей, Славкины разоблачители кинулись уже на него... Вот Славку потихоньку-полегоньку, через госпиталь, санаторий и последующий отпуск и восстановили. А теперь он, оказывается, ударно трудится в сельской местности простым-рядовым участковым уполномоченным. За что мы все и любим, и безмерно уважаем Большого Шефа. Он – настоящий мужик (говорю это без подхалимства и без иронии. Как есть). Потому что настоящих мужиков в беде не бросает, хотя как и чем при этом рискует – это понятно и без громких слов.
-А что рассказать-то, Ипат Ипатьич? – спросил я.
-Да! – и наш гость шумно вздохнул. – Рассказать! У нас за кордоном поле есть. Да, колхозное ещё. То есть, бывшего колхоза. На далях, где уже Мещёра начинается, да. Там в своё время было экспериментальное отделение. Ну, колхоза, да. Приезжали из сельскохозяйственной академии! – и он уважительно поднял вверх палец. – Эксперименты, да. Большое дело. Государственной важности.
- И в чём он, эксперимент этот, заключался? – спросил я. Тут же Петруха за спиной родственника начал беззвучно-возмущенно махать мне руками: не торопи! Он этого не любит! Категорически!
- Коноплю сажали. На масло, да, – поджал губы Ипат Ипатьич. – Ну а потом все эти реформы, все эти помойки-перестройки… Всё забросили, всё никому ничего не надо. Да! И вот я заметил, что на это поле стали наведываться какие-то подозрительные молодые люди. С большими сумками, да. Я, конечно, поинтересовался, чего это они здесь забыли? А они, как меня увидели, растерялись, и сказать ничего толком не могут. А другие, наоборот, осерчали и ножики мне показали. Нет, сначала я по-хорошему: дескать, уберите, ребята. Не люблю. А они не убирают. Махать ими начали. Ну что делать с такими озорниками? Пришлось их это… - и Ипат Ипатьич смутился, -… немножко побить. Нет-нет, без увечий! Я же понимаю – молодость! А ноги-то у меня уже не молодые! За такими резвыми и не угонишься! Вот и не догнал. Они же чисто как зайцы! Даже сумки свои побросали. Испугались, пакостники! Вот Вячеслав Сергеевич и сказал: бери сумки и езжай в городское Управление к племяннику. Он и бумагу мне написал, что сумки – не мои. Чтоб, значит, не арестовали.
- Значит, молодые, говорите… - сказал я. – Наркоманы.
- Уж не знаю, - сокрушённо развел огромными руками наш гость. – А сумки у вас на вахте! С ими не пустили! Так что сами смотрите!
В здоровенных синтетических сумках-«челночницах», как я и думал, оказалась конопля. Выходит, мухановский Вадик оказался на том поле не первопроходцем. Да, интересное поле. Жалко только, что оно нас ни на сантиметр не приближало к «алхимикам».
-Да ладно, дядь! – сказал Петруха. – Нет, в том смысле, что спасибо! Мы теперь этих… - и кивнул на сумки, - …обязательно прижмём! Давай-ка ещё чайку! А мы вот с Антоном Николаевичем к тебе на рыбалку собираемся! (Вот трепло! Когда это мы собирались?). Примешь?
- А чего ж? – степенно ответил Ипат Ипатьич. – В бочага вас провожу, на Проню. Там - сомА. Сомятину-то, Андрей Николаевич, уважаете?
Я непроизвольно сглотнул. Уж очень вкусно он произнёс это слово - «сомятина».
- Можно и на Приток сходить. Там шучки, плотва. Подлещики попадаются.
- Нет, а какие места! – Петруха даже причмокнул от восхищения. – Чисто Швейцария!
Я скосил на него глаза: а ты что, милый друг, бывал в Швейцарии?
-Исторические! – продолжал свою торжественную песнь напарник.
-Эт уж да! – согласился родственник. – У нас же раньше-то, ещё до войны, на месте кордона богатое село было. Так и называлось – Ипатьево. У нас полсела было Ипатьевых. Это сейчас куда-то все разъехались. Куда? Зачем? Одно слово-люди.
- А рядом –Астафьево, - продолжал радовать своей краеведческой эрудицией Петруха. – Тоже историческое место.
-Да! – подтвердил родственник. – Это сейчас всё помЁрло. А раньше-то – ух! Гуляли как!
- А вот ты, дядь, знаешь, откуда пошли эти названия – Астафьево, Ипатьево? – весело спросил Петруха.
- Тык ить… - запыхтел тот смущенно. – Они, ить, всю жизнь так и прозывались. Откуда ж знать. Исторически!
-Нет, не всю, - сказал Петруха. – Ту вот как дело было. Когда царь Пётр проезжал через наши края в Москву, то на ночь остановился в теперешнем Астафьеве. Ну, как положено, был выставлен караул, и в этом карауле один караульный уснул. Утром начальник караула пришёл к Петру. Так, мол, и так, есть нарушитель караульной службы. Как его, Пётр Алексеич, прикажете наказать? Пётр же проснулся в хорошем настроении, поэтому сказал: оставь его! Вот отсюда и пошло название – Астафьево!
- Ишь ты! – удивился родственник. – А я и не знал! А наше село кто назвал?
-Так он же, Пётр! – воскликнул Петруха. – Через пару лет он опять проезжал нашими краями, и остановился на ночь теперь уже в вашем селе. И опять всё повторилось, как в Астафьеве: один караульный устал, утром начальник приходит к Петру, спрашивает, как его наказать. Только на
