и не выявили, она до сих пор сидела среди нас, улыбалась, кланялась, носила погоны, клялась в соблюдении служебного долга и служебной тайны! И одновременно, сука, всё это время крысятничала, крысятничала, крысятничала! А оперы с ОМОНом нарыли море наркоты, мешки денег, отловили пятнадцать безобидных с виду наркош (на самом ли деле безобидные, это теперь придётся разбираться «следакам» с Колей Голубевым во главе). Нашли на притонах три трупа, сами сделали два, которые, будучи ещё в живом состоянии, вздумали сопротивляться. Конечно, жалко, молоденькие ещё, а от дури крыши едут капитально, вот они ножики и достали. Ух, какие горячие! Прямо кипяток! Их бы энергию – да в мирных целях! Ну, наши ОМОНовцы – ребята тоже нервные, не пальцем деланные, они сначала в морду суют или стреляют, а уже потом фамилию спрашивают. В общем, образовали двух жмуров. Издержки, так сказать, производства. Бывает. А ля гер ком а ля гер. На войне как на войне.
Короче, всё это очень неплохо приключилось, очень! Кроме одного. Трёх главных студентов-химиков мы так и не поймали. То ли они успели срулить в очень далёкие края, на какие-нибудь мальдивы-багамы-сейшелы, то ли где-то в наших лесочках, полях и пашнях навеки успокоились. И сколько не искали, сколько не трясли их ближайшее окружение – ни звука. Так что и не поймёшь, проиграли мы или победили. Хотя какая там победа! Передышка! Ну, месяц, ну два. Наркодельцы залижут раны, оклемаются в своих провонявших ацетоном логовах - и снов вылезут на божий свет. Это закон, это правило. Это – опять война…
- Антон Николаевич, я, знаете, нашёл в архиве прелюбопытнейший документ, - сказал Вильям Аннус тире Шекспир и протянул нам с Петрухой красного цвета папку в старомодном коленкоровом переплёте (сейчас уже и нет таких!). Вильям, молодчага, делал своё пропагандистское дело молча, тихо-незаметно, но с оглушительным успехом. Его энергичность и напористость (и чего только и откуда бралось в таком с виду тщедушном теле?) не знали преград. Он таки организовал экскурсии старшеклассников в наркологическое отделение нашей местной «психушки», откуда эти самые старшеклассники выходили не то что под впечатлением (это было бы слишком мягко сказано), а с предельно распахнутыми глазами и вообще сильно прибалдевшими от переизбытка «наглядной агитации» в виде «ломающихся» наркош. О Вильяме начали говорить в школах, и говорить уважительно, можно сказать - с придыханием, но парень не зазнался, не вознёсся над суетой, не стал поджинать на лаврах, а по-прежнему стеснительно улыбался и по –прежнему ходил сюда, в розыск, как к себе на работу: аккуратно, незаметно и с неизменным потрёпанным портфелем в руках. Кроме того, он умудрялся находить время и для восстановления нашего милицейского музея, и на этом благородном поприще проявил себя тоже весьма добросовестно, так что Большой Шеф всерьёз добивался выбить персонально для него хотя бы пол-ставки заведующего этой музейной частью, потому что «энтузазизьм знтузазизьмом», но наглеть и выезжать только лишь на самоотверженности других Большой Шеф терпеть не мог, и вознаграждать предпочитал в конкретном материальном эквиваленте, а уж грамоты и медальки – это само собой, это как бесплатное приложение.
- Вот, полюбуйтесь, - сказал Вильям. – Можно сказать, уже раритет.
« Я, гражданин Союз Советских социалистических республик, поступая на службу в органы внутренних дел, принимаю присягу и торжественно клянусь…. До конца быть преданным своему народу, социалистической родине и делу коммунистического строительства… Быть честным, мужественным, дисциплинированным работником, образцово нести службу, строго соблюдать социалистическую законность, свято хранить государственную и служебную тайны… Не щадить сил, а при необходимости и жизни при охране советского государственного и общественного строя, социалистической собственности, личности и прав граждан и социалистического правопорядка… Если же я нарушу эту торжественную присягу, то пусть меня настигнет наказание по всей строгости наших советских законов…».
- А что?- сказал я. – Я, Вильям, не любитель громких слов, но ведь здесь… - и положил руку на папку, - … всё правда. Я ведь тоже пришёл на работу в наши славные органы совсем не из-за жирного куска. Да никогда его здесь и не было, жирного-то… А папку эту обязательно надо в музей. И на самое видное место. Чтобы все видели. И все знали, что есть такие люди – милиционеры. Может, они - люди и не самого в жизни своей образцового поведения, но службу тащат. А это – главное. И как бы нас не били-не лупили, без нас всё равно ни одна власть никуда не денется. И она это тоже распрекрасно понимает, и, как мне кажется, от этого только злится. Потому что сама по себе она, эта власть, без защиты порядка ничего не может. Вот она и вынуждена нас терпеть. Ситуация типа брака по контракту. И это, Вильям, моё глубокое личное мнение.
- Все дома? – в двери нарисовался Голубев. – Здорово. Вильям! А я к вам, хлопцы, с подарком!
- Если вы, Коля, насчёт трендюлей, то благодарим покорно, уже накидали, - ехидно ответил Петруха. – Зайдите к нашему Кавалеристу, у него ещё осталось.
- А чего такое?
- Наш шеф закусил удила. Теперь он хочет пристегнуть нас уже и к сельским школам. Распространять вильямов передовой опыт. Говорил я тебе, композитор, предупреждал: не лезь на рожон! Греби потихоньку, не мути воду! Нет, как же! Надо проявить никому не нужную инициативу!
- Во-первых, Шекспир – не композитор, - возразил Вильям. – А во-вторых, в чём я-то виноват? Конкретно?
- Ни в чём, - буркнул Петруха ( а действительно- в чём?). – Только вот теперь драть будут не тебя, а нас с Николаичем! Во все имеющиеся отверстия!
- Так пусть Шекспир по тем деревням и ездит! – сказал Коля и был, конечно, совершенно не прав.
- Ага! – ехидно хмыкнул Петруха. – Конечно! Он, змей, теперь идёт на повышение! В области делиться опытом будет! Довыёживался!
- Ладно, разбирайтесь сами, - сказал Коля примирительно. – У меня подарок из другой пьесы, - и потряс в воздухе бумагой. – Сводка! Из Следственного комитета при Генпрокуратуре! Любопытный документ в свете наших последних событий!
«…числа…месяца… в городе Анапа Краснодарского края перекрыт канал переправки наркотического вещества неорганического происхождения (далее следовало очень мудрёное химическое название и приводилась формула), более известного под названием «белый китаец». Задержаны сбытчики и один подозреваемый в изготовлении препарата, бывший студент химико-технологического факультета… химического института…(далее следовало название нашего города). Следствие взято под контроль Прокуратурой Российской Федерации…».
- Один, - сказал Петруха. – А где остальные двое?
- Ну, Петро, ты слишком много хочешь! – разочарованно развёл руки в стороны Голубев. – И за одного-то спасибо! А остальные двое, я думаю, действительно на канарах, на мальдивах. Чего им здесь, у нас, грешных, делать? Что они, себе на безбедную жизнь, что ли, не заработали? Бизнесмены должны качественно отдыхать!
- Я уже говорил вам, Антон Николаевич, что воровать надо честно, - спокойно сказал Заклунный и, почесав свой выдающийся по цвету, размерам и архитектурно-анатомическим особенностям нос, скорбно вздохнул. Дескать, слушай, опер, житейскую мудрость старого вора, мотай на ус. Ведь никто другой, кроме старика Заклунного, четыре ходки, два побега, общий срок – двенадцать «календарей», этого тебе не скажет. Мы сидели на скамейке в нашем городском парке, и этим легкомысленным сидением я грубо нарушал морально-этический кодекс сотрудника правоохранительных органов. Заклунный был действительно вором, правда, сейчас в силу возраста отошедшего от непосредственно своей «производственной деятельности», но, тем не менее, активно выступавшего в роли консультанта и третейского судьи на воровских сходках, и его общение со мной тоже, теперь уже для него, было делом тоже весьма щепетильным. Впрочем, те классические, культивировавшиеся при Советской власти отношения между сыщиками и ворами, в наше время претерпели существенные изменения, и общаться столь разным государственным в лице меня и неформальным в лице его формированиям было уже, пользуясь криминально-молодёжным слэнгом, совершенно не западло.
- Загадками, Федос Тимофеевич, изволите выражаться. Как это - честно? По отношению к кому?
Да, я, конечно, притворялся валенком, но сидевший передо мной человек в дурашливо- наивное выражение моей физиономии, конечно же, не верил. Он таких шустрых, как я, навидался в своей богатой на приключения жизни весьма предостаточно. Его за рубль за двадцать даже с прикупом не купишь. Господин Заклунный – это и авторитет, и фигура, и слово.
- Ко всем. А прежде всего - к самому себе… - голос Заклунного звучал ровно и спокойно. Ни дать-ни взять – старый школьный учитель, до тошноты правильный наставник подрастающей молодежи, свет в окне, святой пророк и мудрый гуру с четырьмя заходами в колонии строгого режима.
- Это всё теория, - сказал я. – Теория обязана быть красивой, иначе авторитета не заработаешь. Как говорили раньше – блатная романтика. Никакой конкретности.
- Можно и конкретнее, - согласился мой собеседник. - Первое. Воруй только у богатых, у этих самых «новых русских». Для них твое воровство - не трагедия, а так, щипок, легкая неприятность вроде насморка. Это не смертельно, они себе со временем еще наворуют. Так что получается, что ты вроде бы не просто берешь чужое, а восстанавливаешь баланс: он почистил государство, а ты, в свою очередь, облегчил его. То есть, он просто поделился с тобой ворованным. Святое дело. Бог не фраер.
Во-вторых, идя на дело, бери только то, что решил взять. Не греби, как ворона, все подряд, не кусошничай, держи марку воровскую! А то ведь до чего дошли, поросёнки худые: лезут к работяге, и последние куски у него из
кормушки забирают. Это что, люди? Да таких беспредельщиков на зоне давят как котят. Потому как они и в воровском дому тоже норовят свои крысиные порядки ставить, тоже кусошничают.
Третье. Если прихватили, и зацокали капитально, с товаром на руках – не дергайся, не пыли и не строй из себя невинную гимназистку на беременности. Кто спокойный - тот уверенный. Значит, не сдаст и тюльку не прогонит. Таких и вы, менты, уважаете, и на хате будешь не последний человек.
Заклунный говорил и говорил, а я слушал и слушал, и сквозь накатывающую волнами дремоту, лениво удивлялся сам на себя: зачем я его слушаю? Что нового он может мне рассказать? Но я, тем не менее, не прерывал старого вора Заклунного Федоса Тимофеевича по кличке Скрипач, появившейся у него в девятнадцатилетнем возрасте после удачного «захода» на квартиру скрипичных дел мастера, старика Утяшева. Больше того, я послушно кивал и делал такое приторно- вежливое выражение морды лица, что становился противен даже самому себе. Оправдывало это мое фальшивое внимание одно: Скрипач хотя сам «дурью» не занимался, но выходы на наркошей стопроцентно имел. Это я знал совершенно точно. Хотя вместо того, чтобы устраивать здесь весь этот изящный марлезонский балет и выслушивать весь этот заклуновский словесный понос, я мог бы поступить гораздо проще: взять его
