деньги.
- Благодарствую, господин хороший. Дай тебе Бог здоровья!
Старик и опаской начал пятиться, зажав в кулаке деньги.
- Стой, отец! – крикнул ему Леонид: - Раздевайся!
Нищий зажмурился, сжался, закрывая руками лицо:
- Помилуй, Господи! Не бей!
- Раздевайся! – повторил Леонид.
Старик, не почувствовав ожидаемого нападения, испуганно открыл глаза и увидел, что нападавший уже скинул с себя кожаный пиджак и новую джинсовую рубашку и протягивает все это ему.
- Раздевайся.
Старик испуганно стянул телогрейку и матросскую тельняшку, заполнив всю подворотню жуткой вонью своей одежды и тела.
Леонид, бросив ему свою одежду, натянул на себя тельник и ватник:
- Спасибо, друг! – наклонился и обнял тщедушное смрадное тело: - Спасибо, брат!
- Не тронь Василия моего! – к ним из двора кинулась бабка в длинном рваном мужском плаще.
- Тихо, Марьяна, это друг, - остановил ее старик, обнял ее, прижал к себе и, повернувшись к Леониду, спросил: - Чем мы тебе можем помочь, человек хороший?
- Не знаю, - ответил, сглатывая слезы, тот, развернулся и ушел, оставляя за собой шлейф тяжкого запаха, у выхода из подворотни остановился, оглянулся и сказал: - Будь здесь завтра утром.
На следующее утро он подъехал к подворотне, у которой сидел на корточках Василий. Леонид вышел, подошел к нищему, одетому в его куртку и рубашку:
- Поможешь.
- Помогу, ты, видать, Божий человек.
- В каком смысле?
- По любви живешь.
- Загнул ты, друг. По любви с женщинами живут.
- Эх, хороший, но глупый ты.
- Ну-ну! – опять проступил легкий металл в голосе, но испугался Леонид и осадил: - Не обижайся, это я так, с недосыпу.
- Чего объясняешь, я и так вижу. Люди все по любви живут, нельзя иначе, если человек, то по любви в людском мире живешь, иначе не совсем человек. Что тебе надо-то?
- Задачка у меня сложная. Есть у меня семь человек, из которых я могу помочь только четверым. Как решить? Вот ты уже старый, наверное, мудрый. Помоги.
- Рассказывай.
Леонид объяснил.
- Давай смотреть будем, ежели Господь тебе четыре этих штуки оставил, то не зря так рассудил.
- А ты в Бога веришь?
- Я же человек, - удивленно задрал брови старик.
- Я тоже человек.
- Не веришь?
- Не верил.
- Хороший ответ. А что случилось?
- Сейчас не буду рассказывать. Не готов. Сам не понял.
- Расскажешь, объясню.
- Тебе-то откуда знать.
- Поживем, увидишь. Давай твой список.
И покатили они по городу, первое время Леонида мутило от духа присутствия попутчика, но после свыкся, принюхался, привык и перестал обращать внимание.
Объехали семь адресов за три дня, каждый разное время занимал, не будешь же соваться к незнакомым людям с вопросами, как снег на голову, так исподволь, незаметно, расспросами, разговорами во дворе, с соседями, где Леонид, а где и Василий все выясняли.
Результат: из семерых осталось пять, двое уже перешли в другой мир. Остался выбор, сложная штука, для человека, который сопереживает, иначе все ясно – очередь они и есть очередь.
И тут решение на себя Василий взял:
- Я бы так посудил: у всех них семьи есть, у всех их забота присутствует, но, смотри, трое из них – это подростки, то есть дети, тут без вопросов. Остальные? Вот у этой, которая Женя, у нее дочка растет, а мать ее сильно хворает, помрет с дня на день, не дай Бог. Это один край. А второй край – это Исаак, он хоть и жид, но с другой стороны тоже человек. Край его в том, что ему годов по самое не хочу, дети устроены, внуки пригляданы. Вот и рассуди, то ли Женьке с дочкой не погулять, то ли Исааку на полянку не выйти. Вот как думаешь?
- Не знаю.
- А я знаю. Женька дочку так любит, что сил нет, за матерью ухаживает, что любо дорого посмотреть, таких людей ныне мало, ей ее любовь таких сил даст, что и на одной ноге все перепрыгнет, а Исааку что? Через пыльное окно в одиночестве на небо смотреть? Дай ему шанс. Дай. Ты для него, как волшебник, будешь. Дай ему последние годы земные хорошо запомнить. Он потом всю вечность это помнить будет, он там расскажет, что и в нашем мире есть любовь и божественное что-то. Это мой тебе совет, - Василий вышел из машины и ушел в полумрак подворотни, где было видно, как его тень обнялась с тенью его Марьяны.
Каждый день появлялся в больнице Леонид, покорно слыша о нежелании видеть его.
И вот настал день выписки Даши. Он привез одежду, как передал врач просьбу жены, вызвал и оплатил такси, ждал и ждал у дверей.
Когда Даша вышла, не узнал он жены в этой пожилой надломленной женщине.
- Даша!
- Не подходи. Прошу тебя, никогда не подходи ко мне. Прошу, сделай так, чтобы я могла никогда тебя не видеть, - аккуратно ставя костыли на ступени крыльца больницы, она переставляла по ним несгибающийся протез, и, если бы не услужливый водитель, никогда бы не смогла сама сесть в машину.
Проводив взглядом такси, он уехал в ателье.
В своем кабинете встретил Власова и его жену. Дверца пустого сейфа была распахнута.
- Мне нужны мои деньги.
- Здесь нет ничего твоего, - неожиданно смело ответил Игорь.
- Где они?
- Они в деле. Вчера за сырье расплатились, а остальное на текущее надо.
- Ну, дай вам Бог, - смиренно согласился Леонид, сломив тем самым явно мерцавшую в глазах Власовых решимость на бой – не на жизнь, а на смерть, подошел к своему письменному столу, в который никому и не пришло в голову заглядывать, выдвинул скрипучий ящик, забрал несколько пачек денег, которые бросил туда несколько месяцев назад, явившись на работу после пьянки и забыв, куда накануне положил ключ от сейфа.
Прошел в цех, положив перед каждой из швей по кипе купюр со словами:
- Спасибо, я всегда вас любил, - и ушел из ателье навсегда.
По дороге в Зеленогорск заехал к нотариусу, оформил доверенность на Дашу на продажу «Волги», а, поднявшись на крыльцо дома, уперся в закрытую дверь. Постучал. Сквозь тишину услышал незнакомую, неритмичную походку, скрип ключа.
Дверь распахнулась.
Пожилая женщина – бывшая Даша, отступила в сторону:
- Забери все, что тебе надо, и, очень тебя прошу, никогда не появляйся в моей жизни.
Опустив голову, он вошел, двинулся в комнату, за створку серванта, где хранились всякие документы, положил доверенность и документы на машину, придавив их стопкой денег, развернулся и также, не поднимая головы, вышел на крыльцо. Перед тем, как захлопнуть дверь, Даша бросила ему вслед деньги, которые она нашла в доме, после возвращения из больницы.
- Забери эту грязь, - и захлопнула за его спиной дверь.
Не думая, а по аккуратной бухгалтерской привычке он собрал купюры, запихал их в карман и вышел со двора на Ааиационную. Посмотрел налево, направо, перешел дорогу, углубился в уже позолоченную осенью рощу, огляделся, задержал взгляд на дверях погребов, вырытых на этой стороне улицы жильцами дома, побрел к своему, спустился по неровным ступеням, расстелил на полу мешковину, приготовленную для грядущего урожая, улегся, а к ночи уснул.
Началась окончательная и бездомная жизнь Леонида, переступил он некую непонятную нам границу, из-за которой так и не смог, а то и не захотел вернуться. Вернуться? Куда? Он не знал ответа на этот вопрос, потому как, по мнению всех, кто его знал, окончательно свихнулся, подвинулся рассудком, сбрендил, короче, стал нам с вами непонятным. Я тоже, когда все это узнал, так и не понял, какого хрена?
Когда стало холодать, он прорыл в погреб туннель, в который примостил старую водосточную трубу со свалки, что образовалась у нас на границе с Ушково, такая самостийная свалка. Под этой трубой жег костер, чтобы согреться и напечь себе картошки, которой в погребе было завались.
Несколько недель не выходил наружу, потом решился. Аж зажмурился от солнца, нащупал в кармане кучу купюр, которые денежные, отряхнул пыль с измазанных золой и землей штанов и отправился на наш вокзал, а оттуда в город.
Там, около Финляндского вокзала, уже давно обитали символы перестройки – нищие и те, что БОМЖи. Поводил небритой и грязной физиономией по их лицам Леонид, раздал имеющиеся деньги и присел в конце их вереницы, подогнув под себя ноги и протянув руку за подаянием.
К вечеру нагрянула милиция, все, что сидели рядом, как-то разом исчезли и, если бы не схватил его кто-то за руку и не утащил вниз по скользким ступеням в вокзальный туалет, то был бы Леонид единственной добычей охранников правопорядка, или просто порядка, в условиях отсутствия права.
Ошарашено открыв глаза, удивляясь тому, что остался жив, скатившись по каменным ступеням, Леонид уперся взглядом в свою, когда-то новомодную кожаную куртку и услышал над ухом:
- Ну, вот и свиделись, Божий человек. Вот и я тебе сгодился, а то сейчас бы с ментами лясы точил. Тут-то лучше, а? И нужду можно справить и с людьми пообщаться, рай, да и только, - Василий, оголив беззубые десны и откинув голову, расхохотался.
- Откуда ты? – спросил Леонид.
- Я? От Бога. А вот ты тут откуда?
Леонид встал с колен, присел на кафельный пол, привалился к стене, поджав ноги, чтобы не мешать, спешащим по неотложным делам пассажирам:
- Приехал.
- Ба-а-а! Приятно слышать в нашем мире, что кто-то не приполз и даже не пришел, а ПРИЕХАЛ! Ну, ты совсем барин-батюшка! Как с протезами решил? – вдруг, посерьезнев, спросил Василий.
- Как ты сказал.
- Молодец. Тебя там с лестницы не спустили?
- Нет, я объяснил, что я от государства.
- Поверили?
- Да.
- Ой, дурные люди, сколько по морде не бей, все в царя-батюшку верят. Пока такие будут, так и будем у сортира сидеть и вдыхать зловонье свободы. Ну, дай Бог этим царям-батюшкам, пусть дышат свежим воздухом, кто-то должен, а то, совсем обидно за мир людской станет, что за жизнь, если все в дерьме.
- Ты что философ?
- Нет, реалист. Давай вставай, хватит прохлаждаться, там без нас уже милостыню раздают. А мы что, без нее, мы без нее и на бунт пойдем, не гоже это, терпеть надо.
- Ты коммунист?
- Слушай, отстань. Когда ты на «Волге» ездил, я готов был терпеть, а теперь, ты в засраных штанах, что с тебя взять, на кой тебя слушать? У тебя даже фуражки нет, что ты умного сказать можешь? Без кокарды ты чмо. А пока ты этого не поймешь, на улицу не суйся. Или сиди у меня за спиной и не высовывайся. Будешь сидеть, я поделюсь, и будешь сыт, а вылезешь, будешь бит и голоден.
- Хватит, надоел. Как там твоя Марьяна?
- Померла. Ей теперь хорошо. Меня ждет.
- Извини.
- Это ты зря. Я правду говорю. Ей действительно хорошо.
- А ты знаешь?
- Конечно. Расскажи, где ты теперь? Похоже, что что-то у тебя изменилось?
- Да.
Василий поселился у Леонида в погребе.
Вдвоем они притащили железную бочку и пристроили ее к трубе, вырезав в ней отверстия, под трубу и для заброски дров, получилась печь. Уже позже они нашли на свалке настоящую «буржуйку», и тогда их погреб превратился в настоящее жилье.
В первые же вечера поделился Леонид с новым соседом своими сомнениями был ли это сон или явь в ночь того дня, когда Даша под тепловоз попала:
- Понимаешь, он мне объяснял, что предупреждения это все были. Даже не знаю, как тебе объяснить, ну, короче, когда я в машине с дроги слетел, это первый сигнал был, что что-то в моей жизни не правильно, потом с сыном, а потом с ней, с Дашей. Я его как бы спрашиваю, ну, говорю, с машиной понятно, там все для меня, мне предупреждение, это, вроде как, я понимаю, но им-то за что? А он мне, ты своей жизнью другие жизни коверкаешь, вот мы тебе это и показали. Но не пойму я, их-то за что? Ну, живу я не правильно, накажи меня, я виноват, мне и
