Остров тринадцатый. Остров Моей Мечты

больше не появлялся.
Во второй половине двадцатого века Альберто стал всемирно известным художником. В Galleria dell'Accademia Carrara есть два зала с его работами.

Вернемся к Прологу.

Я не мог уснуть всю ночь. Перед глазами стояли извилистые улочки Citta’ Alta. Мне чудились кавалеры в шляпах с перьями и дамы в неимоверных платьях. Грань сна и яви была неуловима.
Но вот сквозь окно отеля ворвалось солнце и перезвон колоколов, а под дверь просочился аромат кофе и бриошей.
Я встал и раздернул шторы. Под ногами простиралась привокзальная площадь, она была заполнена спешащими современно одетыми людьми, а за зданием вокзала виднелись причалы и бесконечный океан.
Пора было собираться, скоро уже отплытие, но уже тогда я понимал, что не раз вернусь сюда и попытаюсь узнать историю этого города и острова.


Конец Пролога.


Из давней истории (времен открытия Островов и несколько позже):

Заселение Острова Моей Мечты началось с южного побережья.
Дело в том, что именно здесь горы далеко отступили от берега, предоставив переселенцам огромные поля под посевы, а пологие склоны предгорий – под виноградники и оливковые рощи.
Поселения разрастались, на побережье строились причалы, ставшие впоследствии основой Южного порта. Постепенно увеличивавшееся население начинало занимать побережья в западном и восточном направлениях.
Но еще в самые первые годы освоения острова появился среди крестьян очень деятельный и любознательный молодой человек. Он, собрав отряд из наиболее сильных мужчин, организовал экспедицию по изучению всего побережья.
Более чем через два месяца они вернулись в родное селение, обойдя остров и принеся с собой слух о том, что не был Франческо первым открывателем Островов.
На северном побережье экспедиция обнаружила явные признаки пребывания там людей: кострища, деревянные навесы, под которыми стояли длинные столы и лавки, обрывки канатов, пустые винные бочонки и прочие атрибуты места временного пристанища.
Но людей не встретили.
Таинственные обитатели северного побережья, видимо, поняли, что их стоянки кто-то посещал, и нанесли ответный визит жителям южных селений.
Через пару недель, после возвращения исследователей острова, на рейд напротив селений встали два трехмачтовых шлюпа. Они стояли в непосредственной близости от кромки побережья, на палубах не было никакого движения, но корабли своим видом создали ощущение опасности и тревоги.
Шлюпы были совсем не похожи на привычные суда купцов, частенько навещавших остров, чтобы снабдить поселенцев всем необходимым и забрать урожай оливок и вино нового урожая.
Островитяне, даже те, кто был в поле, дома, словом, далеко от побережья почувствовали необъяснимое волнение, работа начала валиться из рук. Поддаваясь смутному влечению, люди стали собираться на берегу.
Выждав несколько часов, пока большинство жителей уже стояли у воды, на палубах появились члены команд и подняли на мачтах черные флаги. Веселые Роджеры были хорошо видны с побережья. По толпе островитян пробежал взволнованный гул.
Для усиления эффекта с одного из шлюпов был дан холостой залп.
Часть испуганных людей попадали на песок, часть бросилась прочь от берега.
Корабли пиратов снялись с якоря и ушли.

Жители селений вспомнили, что, отправляясь строить новую жизнь на новом месте, они захватывали с собой не только домашнюю утварь, но и кое-что еще, так, на всякий случай.
И вот теперь, кто-то вытаскивал из сараев и дворовых построек старые кирасы, пики, охотничье оружие перекочевала поближе к входным дверям, у кого-то даже нашлись пистолеты.
Появившийся несколько дней спустя купец получил крупный заказ на порох и пули, ему объяснили, что сейчас сезон очень удачной охоты, не одного слова ни про шлюпы, ни про пиратов не было сказано. По молчаливому согласию на эту тему было наложено табу, которое даже и не обсуждалось.
Намек пиратов островитяне поняли правильно, дорога на северное побережье была забыта на многие годы, о ней никто даже не заикался.
Но договор, подписанный холостым залпом корабельных пушек, не нарушался и второй стороной. Пиратские шлюпы не появлялись у южного побережья.
Так и принимал остров: на южном берегу крестьян и виноделов, а на северном – пиратов.

Шли годы, на острове появилось много новых поселенцев, которые и не слышали о пиратах. Их становилось все больше, поселение уже было не одно, обрабатываемые поля и постройки двинулись и на запад, и на восток. Многие начали поговаривать об освоении северных земель, строя предположения, что земли там могут оказаться более благоприятными для виноградников.
Так впоследствии и оказалось.
Виноград, выращиваемый в окрестностях Омагреба, одарил нас всемирно известным вином, которое в Европе сейчас можно позволить себе только по очень значимому поводу.
Пики и пистолеты опять вернулись к лопатам, косам и плугам, ржавели там за ненадобностью, часть кирас превратили в корыта для кормления свиней, огромный запас пороха истратили на охоте, не покупая новый в целях экономии, но, самое главное, что выросли дети, которые помнили рассказы членов экспедиции о лабиринтах пещер в горах северного побережья.
Как родилась легенда, что в этих пещерах спрятаны сокровища пиратов, никто не помнил, но все свято в это верили. Годы стерли страх перед пиратскими шлюпами, развязали островитянам языки. Легенда ползала по домам, по селениям, вместе с бочками вина проникала на суда купцов, а оттуда вытекала на другие острова, а затем отплывала в Европу, где к этому времени закончилась одна из междоусобных войн.
Некий Омагреб, называвший себя Графом и содержавший отряд отчаянных воинов, по окончании войны остался без источника доходов, который до этого получал то от одной стороне, то от другой. Положение становилось критическим, отряд начинал распадаться, теряя солдат в походах по Средиземноморским кабакам. Там-то граф и услышал легенду о сокровищах пиратов.

Отчаянный отряд высадился на южном побережье острова, потому что никто из купцов не решился подходить к северным берегам. Основательно опустошив винные запасы тратторий селений, напугав местных жителей свирепыми лицами, мощными телами и бесконечной бранью, искатели приключений проспались и двинулись в путь, начертанный на карте, потрескавшейся на изгибах, той самой, которую когда-то составили члены экспедиции островитян.

Говорят, что одним темным вечером пираты, высадившиеся на северном побережье и улегшиеся в гамаки после сытного и пьяного ужина, были без единого звука зарезаны выскользнувшими из зарослей людьми. На лодках, под покровом ночи, нападавшие переправились на шлюп, захватили вахтенных и повесили их на реях. Шхуну отогнали за ближайший мыс.
Через пару дней, когда в бухту зашел второй шлюп, и его команда переправилась на берег, захваченный шлюп вышел из укрытия, его батарейная палуба окуталась дымом, канонада стояла страшная, ядра разнесли второе пиратское судно, снесли навесы на берегу. То, что не удалось доделать ядрам, завершили прятавшиеся в лесу сподвижники Графа.
Пушки со шлюпов были перетащены на берег, из бревен возвели мало-мальски пригодные для обороны укрепления.
Оставив охрану, Граф с помощниками углубился в пещеры горы, возвышавшейся в двух-трех километрах от кромки воды.

Надо полагать, что сокровища все же существовали, потому что в течение ближайшего года, отогнав пару пиратских шлюпов залпами своей бедненькой артиллерии, Граф завез на северный берег острова настоящую береговую батарею, а следом за ней архитекторов и строителей. Началось строительство крепости на горе.
Так начал зарождаться Верхний Город.

За пару лет один из пиратских капитанов собрал целую флотилию разрозненных флибустьеров и повел их на остров в надежде отвоевать хотя бы часть, прошу прощения за современное слово, «общага».
К тому времени гора Верхнего Города была обнесена двумя каменными стенами, на вершине строился Храм и жилые дома, гарнизон крепости насчитывал пару сотен обученных воинов.
Осада и битва были долгими и кровопролитными, доведя обе стороны до крайней степени озверения. Пленные с обеих сторон подвергались жестоким пыткам и изощренным казням. Дотла сгорели успевшие к тому времени появиться у подножья горы селения. Только начавшие давать урожай виноградники были снесены ядрами. Недостроенный Храм лишился своего нефа. Улицы Верхнего Города превратились в лазарет, раненых не успевали относить в укрытия. Кровь смешалась с землей, окрасила стены зданий.
Говорят, что даже жители южного побережья слышали канонаду и видели уходящие в небо столбы дыма. Мужчины порывались идти на подмогу северянам, но женщины встали стеной, ни один человек с юга не пришел на помощь новому городу.
Город это не забыл. Прошло несколько веков, а жители острова до сих пор делятся на северян и южан.
После месяца осады, пираты дрогнули, запасы боеприпасов истощились, несколько капитанов увели свои шлюпы и команды, спасаясь бегством, прибрежные укрепления нападавших начали пустеть и остатки городского гарнизона предприняли последний штурм, скатившись с воплями и стрельбой с горы на покрытые трупами пляжи.

Именно там, среди тел, горящих обломков, разбитых укреплений и орудий Лиин Скволи увидел плачущего ребенка – мальчика лет трех. Лиин был женат уже четыре года, но Бог так и не послал им с женой потомство. Опустив на песок раскаленный пистолет, мужчина встал на колени и прижал к груди маленькое тельце, шепча: «Спасибо, Господи!»
Еще доносились с побережья одиночные выстрелы, наверное, защитники города добивали раненных пиратов, когда Лиин переступил порог своего дома с драгоценным грузом на руках.

Первое время в новом доме ребенок вел себя, как дикий зверек. Не позволял к себе притрагиваться, забивался под стол, даже утаскивал туда миску с едой, которую ему давали. Не произносил ни звука.
Но постепенно привык, видимо, понял, что опасности от Лиина и Клары не исходит, вылез из своего укрытия. Еще через пару дней позволил себя вымыть и расчесать, даже надел новую рубаху, которую Клара купила специально для него.
При мытье у него в правом ухе обнаружилась серьга в виде тонкого золотого колечка. Снять сережку не представлялось возможным – она не имела ни замочка, ни какого-либо разрыва – кольцо было сплошным. Так оно и осталось в ухе Агэпито, как назвали мальчика приемные родители.
С возрастом серьга начала врезаться в мочку, стягивать ее, а потом перестала быть видна, утонув в плоти уха.
Мальчик начал говорить через месяц после того, как его нашел Лиин, но никогда не обмолвился и словом о том, что было до встречи с приемным отцом на берегу. Так и осталось тайной, как он попал на поле боя, кто его родители.
Начав говорить, он поразил Скволи беспрестанным сквернословием. Нет, он не ругался, он просто вплетал в свою речь слова, от которых даже мужчин бросало в краску. Много времени потратил Лиит, чтобы отучить мальчика от этой дурной привычки. Ребенок не мог осознать, что от него хотят, он не понимал, почему слова, так естественно вылетавшие из его рта, не нравятся взрослым. Он смирился, ограничил свой лексикон, так и не восприняв необходимости в этом.
А через пару лет он