дьяволом дерзкий помощник мэра. - Напрасно вы так о нём. Лев Абрамович большой патриот и радетель обновления города, он давно мечтает поучаствовать в реконструкции нашего музея с тем, чтобы построить на его месте современный торгово-развлекательный комплекс, - добавил не в струю, но все, ошеломлённые гиперпатриотизмом зажимистого олигарха, оговорки не заметили. – Вот, Марат Львович не даст соврать.
Тому для спасения собственной безупречной репутации человека честного, а заодно и подпалённой шкуры, ничего не оставалось, как соврать, пожертвовав деньгами отца:
- Алексин прав: отец сам при мне укладывал купюры в чемоданчик, приговаривая со слезами умиления: «На благо родного города ничего не жалко!». – Недоверчивый по должности Плевакин скептически хмыкнул. – Эльвира Львовна ему помогала, - не утерпел предатель, чтобы не цапнуть побольнее будущую мачеху. Та сгорбилась от предательского удара, но сразу же выпрямилась от незамедлительно последовавшего приказа:
- Сосницкая, возвращайтесь в отдел.
Она прошла мимо твёрдой уверенной походкой с высоко поднятой головой женщины, которая никогда не бывает виновной и больше всего довольна собой тогда, когда неправа во всём. Шиши последовали за ней.
- И что, выходит мы зря выпутывались из этой запутанной истории? Зря тратили драгоценное время и невосполнимую нервную энергию? – в голосе Плевакина отчётливо слышалось глухое разочарование. – Кто будет рассчитываться? Как принято в адвокатском мире, гонорар положен при любом исходе дела, в том числе, и при неудачной защите.
Все задумались, соображая с кого содрать хотя бы маленькую толику в удовлетворение юридических амбиций.
- Придётся тебе, Тимур Эдуардович, - высказал общую затаённую мысль прыткий на неприятные решения Стёпкин. – Льва здесь нет.
- Ты, - подсказал Дежинский, - сделай его, чтобы не был в обиде, за изрядный взнос почётным членом фонда.
Стёпкин удовлетворённо заржал.
- Хоть просто членом, хоть почётным, а уж членом с носом он точняк стал, - и все облегчённо рассмеялись, довольные собой. – Молодёжь пусть идёт, уточняет детали, - ещё хохотнул в одиночку. – Давай, мэр, не тяни кота за хвост, прикажи своей крале, чтобы организовала небольшой сабантуйчик с большими последствиями.
Когда выдворенные посредники вышли, Виктор Сергеевич поинтересовался:
- Что это ты наклепал на Эльвиру?
Марат поморщился, отговорился, не глядя на подельника.
- Да так, не бери на ум, с досады брякнул. У нас, сам знаешь, слово – не есть поступок.
Виктор Сергеевич посмотрел на него с подозрением, но докапываться до корня не стал.
- Скажи отцу, что я скоро с ним встречусь.
Сын никак не выразил заинтересованности в будущей встрече соучастников незавершённого дела и даже не спросил о документах, которые совсем недавно требовал вернуть незамедлительно. Только криво усмехнулся.
- Как тебе понравился спектакль? Как, подлецы, играют! Мастера! Ладно, бывай! – и ушёл.
А оставшемуся всё происшедшее и впрямь вдруг показалось хорошо разыгранным спектаклем, где ему с Маратом и Сосницкой достались эпизодические фарсовые роли, хотя в афишах они были указаны главными действующими лицами. Очевидно, дебютантам не хватило творческого бюрократического таланта.
Заключительный закрытый акт трагикомедии продолжался недолго: уже через час мастера с чувством мастерски исполненной роли, переполненных желудков и опустошённых мозгов покинули сцену и не спеша расползлись по своим гримёркам. Виктор Сергеевич подождал, пока Анна Ивановна уберёт реквизит, и вошёл к Малышкину. Тот по-прежнему незыблемо восседал, раскачиваясь в тронном кресле, а перед ним лежал растерзанный чемоданчик с небрежно выброшенными купюрами преимущественно зелёного цвета и нераспечатанными пачками.
- Полюбуйся. – На многих купюрах было крупно напечатано поверх: «Сувенир», но были и настоящие, но единицами, а пачки представляли собой аккуратно нарезанную бумагу с вафельным покрытием поддельных тысячерублёвок.
Виктор Сергеевич обессиленно сел, глупо улыбаясь – такого финала он не ожидал.
- Зачем? – вот увязался еврейский вопрос. – Ну, зачем? – тяжко вздохнул, почувствовав себя забросанным тухлыми яйцами.
Малышкин перестал качаться, лицо от алкоголя побагровело, без того стальные глаза ещё больше отвердели, а упрямый волевой подбородок выдвинулся.
- Я сразу не поверил в миллион, ожидая подвоха – не такой Шулебожский бесшабашный пройдоха, чтобы рисковать такими суммами в примитивной детективной сделке. Настоящие дела делаются втихую, а здесь… столько шуму, криминальный чемоданчик, артистический налёт – не бывает теперь так, не девяностые годы. Ещё и Сосницкая проговорилась о миллионе, а потом и наследник грубо и нарочно поддел её, очевидно, люто ненавидя, упомянув, как будто мимоходом, что помогала старому казанове снаряжать куклу. И стало совсем ясно не только мне, но и всем, что троица в сговоре, и вся затея преследует только одну цель: попытаться дискредитировать соперника и выбить из предвыборной гонки. Но замысел был не домыслен толком, а исполнители подкачали, так что, как ни крути, а в выигрыше остались не они, а мы. Я имею в виду, что нашего полку крупно прибыло.
Стажёр-помощник неопределённо пожал плечами.
- Что толку от нескольких полковников?
Малышкин улыбнулся.
- Не скажи… Где полковники, там и полки: будет команда, и подчинённые пойдут туда, куда им прикажут. Так и на производстве: начальник определяет, кого отмечать в бюллетенях, а не пресловутая воля избирателей. У работяги нет воли, а есть только страх, что если проголосует не так, как сказал-подсказал-приказал начальник, то его уволят. Он уверен в том, что избирательная комиссия, а значит, и начальник знают, кого пометил. Потом уже, поддавши и сокрушаясь, можно покаяться дружкам и поматерить себя за то, что выбрал не тех, кого надо, оправдываясь тем, что больше и некого.
После нравоучительной беседы, из которой следовало, что верить никому нельзя, даже себе, стало ещё тошнее. Когда же он разучится протягивать раскрытые ладони и получать болезненные щелчки по носу? Когда в нём укрепится воля властителя и исчезнет страх раба? Или сдаться, не язвить душу, не кровянить сердце, не корёжить мозги? Спрятаться под крылышки Прокопчуков и Коротичей, стать ещё одним Евсеем?
