девочку, я подошла к нему, намеренно игнорируя Жанну. Огромные руки сжали мои плечи.
- Рен! Ты любишь меня?
Вот так... Вместо нежного приветствия – вопрос в лоб, да еще и приказным тоном. Но я давно привыкла к таким поворотам. Только вот сказать эти простые слова мне почему-то так сложно... И я только поспешно киваю, улыбаясь при этом самой жалкой улыбочкой, потому, что боюсь глупо разреветься от счастья, что могу ему это сказать прямо здесь и сейчас. Жанна за моей спиной пренебрежительно фыркает.
- Может, вам вместе сыграть в «Ромео и Джульетте»? Хоть ты староват, конечно!
- Неплохая идея! – парирует Мишка хрипловатым голосом, не сводя глаз с моего, начинающего стремительно краснеть, лица.
- Как дети! – презрительно роняет она и тут же, отойдя на шаг, призывно улыбаясь, поднимает руку:
- Пашка! Любимый, я здесь! – звонкий голосок Лазоревской рассыпается по перрону, как отзвук хрустального колокольчика. Обернувшись, вижу, как ее «красавчик» с самым счастливым выражением лица спешит подхватить свою королеву на руки и закружить. Его восторг – не поддельный, такого не сыграешь. А вот Жанна, уткнувшись в его плечо, заливается громким и абсолютно ненатуральным смехом. Нет, не хочу сказать, что Лазоревская не любит Пашу. Просто из всей своей жизни эта женщина делает шоу. Развелась – устроила представление, взахлеб рассказывая прессе про существующие и несуществующие грехи Егора. Собирается вновь замуж – так пусть все видят, как она счастлива! А настоящее счастье – я уже знаю по себе – она не напоказ, оно в глубине таится. Его видно, конечно, но не слышно, как этот ее гомерический хохот.
- Эй, Чернышов! – насмешливо кричит она. – Ты хоть дома, с женой, репетируй, а то мне уже стыдно с тобой на площадке показываться. И учти: настоящие мужчины носят своих женщин на руках! Завидуй, Рен!
Конечно, я и не думала ей завидовать. Но, наверное, обиделась за Мишку и не сумела этого скрыть.
Миша отслеживает мой взгляд и внезапно резко подхватывает на руки.
- Миш! У меня голова кружится, ты что?!
Не слушая моих протестов, он пытается посадить меня к себе на плечо, как папа - маленькую девочку. Со второй попытки ему это удается. Я испуганно замираю, боясь пошевелится. Он, конечно, спортсмен, но во мне больше шестидесяти кэгэ! Знаю я, для кого мой милый затеял этот спектакль… Ой, побыстрей бы Лактионов увез свою «Богиню»!
- Пап, пап, а я? – Яна нетерпеливо дергает его за руку. «Молчи!» - шепчу я ей, но слишком поздно. Сияющий улыбкой Мишка легко водружает девочку на второе плечо. Янка в восторге.
- Папка, как здорово! Ты так пройти сможешь?
- Легко! Хоть до дома!
- Давай!
- Миша, ты надорвешься! – честно предупреждаю я этого сумасшедшего, но лишь подливаю масла в огонь .
- Кто? Я?! Ха! Размечталась!
Жанна уже садится в машину. Ее лицо ничего не выражает, но глаза не отрываются от нашей странной группы. И в этот момент я чувствую, что у меня, действительно, кружиться голова.
- Миша, хватит!
- Не бойся, трусишка, я на пресс и то больше поднимаю!
- Мне плохо… - нехотя признаюсь я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота…
Несколько минут спустя, я уже сидела в прохладном зале ожидания, утопая в мягком кресле. В одной руке у меня был зажат стакан с соком, в другую испуганная Яна дрожащими руками пыталась вложить шоколадку. А Мишка торопливо расшнуровывал мои босоножки.
- Эй, ты что делаешь?
- Даю твоим ножкам отдых.
- Мы не дома!
- И что? Сейчас придешь в себя и поедем. – он присел на корточки, прижимаясь колючей щекой к моей ступне и ласково спросил:
– Ну, что с тобой такое?
- Не знаю, Миш! Наверное, что-то не то съела! – беспечно улыбаюсь я.
- Ее, пап, утром тошнило. И вчера тоже. Из-за жары, наверное! – выскочила Янка. Убить мало болтливую девчонку! Мишка аж побледнел.
- Может – из-за жары, а может, и нет! Вот что, поехали к врачу! Давай-давай!
- Очумел? Какой врач?! К тебе сын приезжает, поезд через пять минут!
- Да, правда… - спохватился он. – Но ничего, Никитка не маленький – через полгода восемнадцать стукнет. Адрес наш знает, доберется. Поехали, без возражений!
Но, я, конечно, настояла на своем. Дети есть дети и они должны быть всегда на первом плане. Тем более, он сына раз в полгода видит!
Таня, первая Мишкина супруга, передавая сыну спортивную сумку с вещами, предупредила, что вернется за мальчиком через пять дней и принялась, как обычно, разглядывать меня. Не могу сказать, что мне это приятно. Почему-то мне кажется, что эта женщина меня недолюбливает. Я уже слышала случайно, как она в разговоре с подругой сетует на то, что Миша на старости лет женился на девчонке в мини-юбке и что ей прямо страшно отпускать к нам Никиту – вдруг эта профурсетка соблазнит мальчика! Я тогда на нее не обиделась, только рассмеялась. Чего обижаться? Она ведь меня не знает, а за сына переживает всякая мать. Вот и сейчас она сурово оглядела мой открытый топик и юбочку с воланчиками… Может, это мне, в мои двадцать семь и не по возрасту уже, но мне нравится и Мишке тоже и я не вижу причины отказываться от этого стиля. А с Никиткой, кстати, у нас замечательные дружеские отношения.
- Почему к нам не зайдешь? – проявлял любезность Мишка. – Ты же устала!
- Нет, спасибо! – отказалась Таня. – Я ребенка привезла, свой долг выполнила, вечером обратно поеду.
- Но до вечера еще куча времени! Ты что, на вокзале собралась сидеть?
- Нет, почему? Сейчас к подруге заскочу. Никита, веди себя прилично, понял?
- Да понял, понял! – неожиданно взорвался парень. – Мам, я уже не маленький!
Я удивленно переглянулась с Яной – происходило что-то странное. Обычно Никита – воплощенное спокойствие, в отличие от своего взрывного отца.
- Танюш, ну, так нельзя. – продолжал возражать Миша. – Мы что и не поговорим нормально? Не узнаем, как друг у друга дела?
- У меня ничего нового! – парировала она. – А у тебя… все жду, когда твоя молодая жена характер покажет. Начнет по вечеринкам полуголая скакать… Кажись, не дождусь?
- Не дождешься! – подтвердил Мишка, крепко обнимая меня за плечи. Я почувствовала, как напряглась его рука.
- Ну и хорошо, если не дождусь! – неожиданно улыбнулась Таня. – Может, тебе и впрямь повезло на этот раз.
- И еще как!
- Ладно, дорогие мои, счастливо оставаться. За Никитой смотри, Ромео!
- Не беспокойся.
Она помахала сыну рукой и быстрыми шагами пошла по перрону. Еще нестарая, красивая даже… Много лет назад она по большой любви выходила замуж за молодого спортивного десантника. Она готовила ему обед, стирала рубашки и тоже, наверное, называла его Мишуткой… Но потом он стал актером. Это вышло, как я теперь знала, почти случайно. Просто слишком многие сравнивали его с его отцом – некогда известным белорусским актером. Вот он и решил попробовать поступить в театральное. И был уверен заранее, что ничего не выйдет. Вышло. Зря вышло, может быть? Может, счастливее был бы Михаил Чернышов – офицер или спортивный тренер. И жил он бы до сих пор с Таней и Никиткой… Но… если бы так все получилось, он никогда не заметил бы маленькую Рен.
- Рен! О чем ты думаешь?
- Ни о чем! Прости.
- Не переживай, малыш. Я уверен, что у тебя ничего серьезного.
- Да я не переживаю, что ты!
Никита, тем временем, обнял отца, поворошил Янкины волосы и нетерпеливо ждал, когда мы пойдем домой.
- А чего с Рен не здороваешься? – вдруг резко спросил мой муж.
- Миша…
- Подожди. Пусть поздоровается, как следует.
- Я что, всем, с кем ты спишь, на шею броситься должен? – в голосе Никиты звучала откровенная злость. Я замерла на месте. Щеки разгорелись, а на щеках показались предательские слезы, абсолютно лишние в данной ситуации.
- Что?! Что ты сказал?!!
- Миша! – с криком я схватила его за руки, стремясь успокоить. Никита посмотрел на нас презрительно и пошел вперед.
- Щенок! – Мишка кипел от ярости. Вообще он детей никогда не ругает, справедливо считая, что обзываться – не метод воспитания. Но, видимо, мы все были очень возбуждены в тот день.
- Перестань! – примирительно сказала я. – Разве ты не видишь, что у мальчика явно что-то случилось?
В больницу мы в тот день так и не попали и, скажу честно, я была этому очень рада. Терпеть не могу ходить по врачам.
Дома Никита закрылся в комнате, которую делил обычно с Яной, никого туда не пуская. От обеда отказался, на разговор не вышел и до поздней ночи не отрывался от компьютера. Я уложила обеспокоенную девочку на диване в гостиной и отправилась к Мишке – поговорить по поводу сына.
Чернышов сидел на диване, с мрачным видом уставившись в экран. Как обычно, он принес с работы диск с записями за сегодняшний день. Это был его, Мишкин, метод. Он терпеть не мог репетировать, повторять монологи перед зеркалом. Он просто смотрел на себя. На редкость критическим взглядом. Отмечал свои ошибки и впоследствии старался их не повторять. Но занимался он этим почти всегда в одиночестве. До смешного доходило – прятал в сейф свои записи и закрывал от нас на кодовый замок! Я понимала – не надо настаивать. Захочет – покажет сам. И сейчас я не стала смотреть на экран, как ни хотелось, отметив лишь явно недовольное выражение лица моего мужа.
- Чего там? – недовольно поинтересовался он, когда я осторожно приоткрыла дверь.
- Никита… Он странно себя ведет. И, мне кажется, он чем-то расстроен.
- Спроси.
- Спрашивала – не говорит. Вот если бы ты, Миша…
- А может, ему надо побыть одному?
- Не знаю. Но что-то мне страшно.
- Боже мой, Рен! Да что могло такого случиться? Ну, подумаешь, с приятелем поругался или девочка какая понравилась, а она на него – ноль внимания! Все через это проходят. Неужели, будь тут что-то серьезное – Таня не сказала бы мне?
- Не знаю… - я так недоверчиво сказала это, что Мишка рассмеялся.
- Иди сюда! – он захватил меня рукой, буквально повалив на диван, рядом с собой. – Какая ты глупышка…беспокойная глупышка…. – бормотал он, зарываясь лицом в мои волосы. – Одно слово – ангел Рен.
- Почему? – улыбнулась я.
- Почем я знаю? Такая вот уродилась!
- Нет, почему ты зовешь меня ангелом? Давно хотела спросить! Я же не всегда добрая и уж точно, не кроткая!
- А кротость тут ни при чем! Просто тебе всегда и до всего есть дело! Я не помню дня, чтобы моя Рен не бросалась кого-то спасать, защищать исправлять. Можешь ты понять, что у каждого – своя жизнь и вмешиваться в нее иногда просто некультурно?
- А я не хочу быть культурной, если рядом – беда! – возразила я. – Помнишь, у Асадова:
… И разве может в расчет идти
Какой-то там этикет,
Удобно ли, нет, к нему подойти,
Знаком ли ты с ним или нет?
Если у человека несчастье, его нельзя оставлять одного, ты понимаешь?
- Я и говорю – ангел. Человеческие устои для тебя – ничто.
- Это неправда. Но я не понимаю, Миша, почему люди создают такие устои, которые им самим же жить мешают. Почему нельзя по душам поговорить с сыном, если у него проблемы? Почему Егор уехал от нас и стесняется звонить, даже когда ему плохо? Почему Жанна, которую он так любит, предала его? И почему ты прячешься здесь и один переживаешь за своего Демона? Разве, мне он менее дорог, чем тебе?
Он молча и серьезно смотрел на меня. Потом кивнул.
- Хорошо, я завтра поговорю с Никитосом, обещаю. И материал тебе покажу… только не сегодня, ладно? Сегодня я хочу посидеть один.
- Как скажешь, милый! – я поцеловала Мишку. – Прости меня.
- Это ты прости. Иногда мне кажется, что я не
