- Какая приятная неожиданность, - сказал Степан Иванович. – Решили проверить ночную жизнь?
- Да что вас проверять, - ответил дневной директор. – Зашёл на огонёк, задержавшись в школе, да с молодым коллегой о жизни поговорил. Молодёжь уже новая. Единства со старшими во взглядах нет.
- Мы же с тобой словесники, - сказал вечерний директор. – И к этому должны подходить философски. Так было и так будет. Их дети тоже не будут понимать своих отцов.
А пока два директора обменивались философскими постулатами, Юлий отошёл в закуток, где раздевались, и вышел оттуда с пузырьком «Столичной! –
- И может вместо разговора о противоречиях отцов и детей всем вместе выпить за единство, - прервал он разговор.
- Это деловое предложение, - согласились оба директора.
При социализме почта работала не хуже, чем при царизме Письма из центра страны доходили через пять - семь дней, посылки также. На просьбы Сугробина его не забывать «во глубине сибирских руд» практическим делом откликнулся только Саня Ширяев. »Мой первый друг…», - писал Пушкин о Пущине, который навестил опального поэта в Михайловском. «Мой друг незабвенный Александр Ширяев оказался первым другом по отзывчивости, - отметил Леонид. - По моей просьбе прислал коньки канадские и тройку популярных романов. В том числе неизвестный мне роман неизвестного писателя Ричарда Олдингтона «Все люди враги». Ах, Ширяев! Откуда ты выкопал этот роман» Прочитав его, Леонид окончательно понял, что надо верить и надо ждать.
В знак признательности к почте, Сугробин выписал на следующий год два лимитированных в европейской части Союза издания: «Литературную Газету» и журнал «Юность». И польский рекламный журнал «Экран». Симонов, как комсомольский вожак, выписал газету «Комсомольская правда». Никто в этом затерянном краю не читал журнал «Юность». В первой половине следующего года в журнале была напечатана вторая повесть Василия Аксёнова «Апельсины из Марокко» и детектив Юлиана Семёнова.[sup]1[/sup] Повесть Аксёнова про апельсины, которого Сугробин признал как личность за повесть «Коллеги», напечатанную в этом же журнале в 1960 году, была, по его мнению, полностью выдумана и откровенно неинтересна. А детектив Семёнова прочитал с удовольствием. Армянка Карина, получая прессу училища, передавала ему прессу только после прочтения и попросила оставить подписку за ней при отъезде Сугробина. «Хоть чем – то, но просветил, - подумал Сугробин, с удовольствием соглашаясь с образованной каким – то путём армянкой.
И до далёкого Забайкалья дошли известия о гибели Эрнеста Хемингуэя. «Что его заставило убить себя? Не моё это дело», - сказал себе Леонид и принёс в вечернюю школу четвертинку. – « Давай, словесник, помянем писателя, великого при жизни», - налил он Степану Ивановичу. «Кого это? – спросил старик. «Не читал Хемингуэя что – нибудь?» «И не слыхал даже». «Ну и ладно. Выпей так. Бог его должен принять, хоть он и сам убил себя».
Как-то в декабре с половины дня в пятницу Симонов сказал, что поедет в райком к Зандановой и останется до воскресенья. Быстро собрался и уехал. Сугробин посмотрел на термометр, Было семнадцать градусов. Совсем тепло по местному. Он надел лыжи и махнул через гору по компасу. За полтора часа неторопливого хода он прошёл километров десять и действительно выехал прямо к школе в Буйном. Спортивно одетый, с лыжными палками и лыжами, Сугробин понравился директрисе и она сказала., что такому человеку она представит свою Валечку. И представила. Они погуляли по деревне и окрестностям, целовались на опушке леса при морозе и чуть не примёрзли друг к другу. А вечером она устроила в своей комнатенке Сугробину постель и попросила не баловаться. Он рассказал на сон какой-то глупый анекдот и уснул, утомлённый лыжным переходом и неожиданным свиданием, глубоко и безмятежно без всяких чувственных желаний. Проснулся он от нежного прикосновения. Валя была рядом с ним, обнимала и прикасалась своими губками к его виску. «Я так была восхищена, что ты ко мне не приставал и хочу сама быть с тобой такой же необыкновенной…»
Обратно Сугробин шёл на лыжах по своей лыжне уже без компаса. Было прохладнее, чем вчера, но его согревало на расстояние тепло нежных слов, рассыпанных Валентиной при расставании. Они договорились о встрече Нового года вместе на любой согласованной территории.
Приближался Новый год. Встреча Нового года всегда волнительна. Всем кажется, что тридцать первого декабря они стряхнут с себя груз прожитого, а ворох не свершившегося, и ворох неудач отпадёт. И с огнями новогодней ёлки на них склонится свет новой звезды, который принесёт им удачи и новые желания и свершения. И всё вокруг обновится и засияет яркими красками. И пусть Сугробин понимал, что Новый год это просто придуманная людьми точка отсчёта и новогодняя ночь не что иное, как просто ночь, ему очень хотелось, чтобы смена чисел принесла освобождение от огромных потерь, которые ему принёс год уходящий. Ему никогда не забыть Бельскую, но он хотел верить, что она перестанет его тревожить, и они оба будут свободны друг от друга и жизнь будет приносить им радость каждому по своему. Ему нужна была свобода и ясный путь впереди без тяжестей за спиной. «Strase frei! Sig heil!»[sup]1[/sup]Такой был лозунг у немцев. И он звучал правильно, если убрать нацизм. И ему казалось, что начинающаяся дружба с Валентиной залог свободы, о которой он мечтал. Он звонил ей через день. Секретарь Карина улыбалась, слушая разговор. Но когда Сугробин позвонил тридцатого декабря, оказалось, что Валечка уехала к родителям.
- Что Лёнчик! Уехала Валюшенька, - сказал Симонов, находившийся рядом при разговоре. – Придётся тебе идти в школьный коллектив. Там только завуч просила сегодня деньги внести. Я с Зандановой уже всё согласовал. Она прибудет к открытию застольного заседания.
- Школьный, так школьный, - ответил Сугробин равнодушно. Его кольнуло бессловесное пренебрежение Валечки. И где выпить за наступающий Новый год было всё равно. Он мог и без выпивки просидеть новогоднюю ночь у радиоприёмника.
- Ладно, проплати за меня, - махнул рукой Леонид.
Заняти в этот день закончились, и курсанты были распущены на неделю.
- Да ты не бери в голову! - говорил Симонов спустя несколько часов после возвращения из школы. – Мне кажется, что Валя как моя невеста. Пока я с ней, то и она со мной. А если меня нет рядом, так я для неё и не существую.
- Не хотелось бы мне так думать, но возможно ты и прав, - ответил Сугробин и надел боевые перчатки, чтобы поколотить мешок.
Все учительские коллективы похожи, но в каждом бывают свои особенности. Есть свои лидеры, есть выпивохи, Есть невостребованные красавицы и школьницы - невесты. Вынужденные быть при всех нестыковках вместе, они прощают друг другу мелкие слабости, не забывая и позлословить по этим мелочам. И молодые инженеры - преподаватели были приветливо встречены на новогодней вечеринке, хотя и не все их жаждали видеть за одним столом. На школьный бал Леонид пришёл в выпускном костюме (что был сделан на защиту диплома) при ярком галстуке и в модных штиблетах, которые принёс в авоське. Было на воздухе около тридцати по Цельсию. Юлий постриг кудряшки на бородёнке, начесал кок и в отсутствии бурятки занялся красавицей «Англичанкой», племянницей директора школы, приехавшей из райцентра. Англичанка, игриво с ним разговаривая, бросала привлекательные взгляды и на Сугробина. Она отлично знала свою привлекательность и не сомневалась в успехе. Синие глаза и лицо напомнили Леониду актрису Наталью Фатееву, которую он отметил как яркую красавицу в советском кино ещё по фильму «Случай на шахте номер восемь». « У Вас большое сходство с моей любимой актрисой Натальей Фатеевой», - сказал он ей при представлении. Ей было годиков двадцать пять – двадцать шесть. Она была замужем, но неудачно. И целый год одна. Всё это рассказал мне Пётр Иванович, молодой холостой преподаватель математики дневной школы. В педколлективе было два молодых неженатых – Пётр Иванович и физрук. Оба прилично выглядели и были неплохими женихами. Только невест в педколлективе не было. Разве что подрастающие школьницы могли их завлечь. И Англичанка прибыла на празднование Нового года возможно с намерениями.
Застолье ещё не начиналось. В школе был вечер старшеклассников. И пока дети школу не покинут, застолье учителей было бы неприличным нонсенсом. И всё шло по распорядку. В актовом зале танцевали школьники под радиолу, в учительской активисты накрывали широкий стол, а незадействованные преподаватели и приглашённые интеллигенты разбились на группы по интересам и вели беседы. Только поддавший преподаватель истории, страстно желавший начать банкет, постоянно смотрел на часы и говорил директору, что пора ученический бал заканчивать.
- Ну что ты, Петрович, дёргаешься. Никто не выпьет твоё вино без тебя. Не трогай ребятишек, пусть веселятся.
Время близилось к одиннадцати. Гости собирались. Подошёл замполит с женой. Подошла почитаемая всем посёлком молодая незамужняя врачиха по всем болезням, пришёл комсомольский вожак совхоза.
- А пойдём, Юлий Михайлович, потанцуем со школьниками. Им веселее станет, - сказала Англичанка, взяв Юлия под руку. – И Леонида Ивановича возьмём. Пусть с десятиклассницей покружиться и тоску развеет. А то смотришь на него, и плакать хочется.
Сугробин действительно стоял, прислонившись к стене, и безразлично оглядывал собирающийся на праздник коллектив сельской интеллигенции. И думал, что если бы кто – то полгода назад сказал ему, что он будет за час до наступления Нового года стоять в бревенчатом здании школы в самых ссыльных краях один и неприкаянный, он рассмеялся бы говорившему в лицо. Но Бельская покинула его и знакомый ему мир, и всё остальное рухнуло в одночасье. И он, жизнерадостный Сугробин, которому завидовала полкурса из – за дружбы с лучшей девушкой института, стоял во глубине сибирских руд один. И не понимал: нужен ли он кому и нужен ли кто-нибудь ему. Вспомнились слова Марины. «Не будет у тебя больше любви, Лёнечка. Будут страсти и расчёт». Спонтанная дружба с Валентиной только укрепила его непонятность. Но он улыбнулся
Замечательно написано. По-житейски .