плечи, прислонившись щекой к травленым сединой волосам.
- Ремонт дома беру на себя, - пообещал твёрдо квалифицированный строитель, - а уборкой займётся Вася, ей полезно сбросить для представительства пару-тройку кг прежде, чем появиться на глаза привередливых избирательниц. – Чуть сжал родные, мягкие и натруженные плечи. – Не тужи – прорвёмся! Не впервой! Лишь бы год был не хуже предыдущего.
Нина Владимировна, сидевшая с самого края стола, словно бедный родственник, выпрямила спину, став больше и заметнее, подняла голову, будто на стойке, учуяв добычу.
- Если тяжело горбатиться, продайте, - посоветовала легко и беззаботно, как всегда советуют расстаться с тем, что тебе не принадлежит, а глаза режет. – Дом, конечно, не ахти, дешевле сломать и построить новый, - чужое ломать не жалко, - но участок – блеск: недалеко от города, остановка автобуса рядом, пруд – вот он. Загляденье, а не участок – Ницца! Сколько в нём? Кажется, 10 соток?
Мария Алексеевна неопределённо вскинула натруженные плечи, вопросительно посмотрела на мужа, но и тот не нашёлся с ответом.
- Вроде бы так.
- Могу помочь, - заблестели глаза у алчной риэлторши в предвкушении солидных премиальных. – Получите по полной, без обмана и, как мне видится, прилично. Кстати, вы прошли переоформление? – и предупредила, чтобы отрезать невольным продавцам путь отступления: - Этот год последний для перерегистрации. – И ещё впечатляюще: - Не надо тянуть, а то потом не пробьётесь сквозь очередь. – И тут же: - И это я могу. На кого оформлена дача и участок? – пошла нахрапом в прибыльное посредничество.
Старики вопросительно переглянулись, потерявшись т наглого нахрапа.
- Не знаю, - промямлила Мария Алексеевна, привыкшая бережно относиться к документам и уверенная в том, что у неё в загашнике ничего по даче нет, кроме стопки платёжек за несколько лет. – Наверное, у Ивана Васильевича, - и к нему: - Василич! – Дед сосредоточенно жевал беззубым ртом пресную галетину, размоченную в жидком медовом чае. – У тебя есть какие-нибудь документы на дачу и участок? – Иван Васильевич непонимающе уставился на сноху. – Документы на дачу, спрашиваю, где? У тебя? – повторила вопрос Мария Алексеевна, чуть повысив голос.
До деда сказанное дошло не сразу. Он отложил на блюдце недожёванную-недососанную сухую мерзость, обтёр влажные пальцы о салфетку, чуть пожевал освободившимся ртом.
- Какие такие документы? – ответил вопросом на вопрос, и сразу стало ясно, что документов нет. – Зачем они? – Дед продолжал жить по старым понятиям, когда бумажка ещё не заменяла человека. – Все и так знают, что дачу сделал ещё мой дед. – Современный дед разволновался и, забывшись, утёр выступившую на губах слюну ладонью, а ладонь о разлохмаченную джинсовую куртку, стиранную-перестиранную многажды.
- Папа! – укоризненно попеняла сноха, уставшая отстирывать любимый фрак списанного главы рода. – Я посмотрю у него, - пообещала всем.
- Только не тяните, - предупредила хваткая риэлторша. Ей уже не терпелось вплотную ухватиться за масляную дачку. – Придётся, очевидно, покопаться в дачных архивах… если сохранилисб.
- Все знают! – настаивал дед на неоспоримой истине.
- Кто – все-то? – презрительно сморщила нос Нина Владимировна. – Ваших всех давно уж нет, а если и есть, то их не выколупнешь из затхлых гнёзд. Да и кто поверит на слово? Не то время! Кого вы знаете?
Дед напрягся помутившимися мозгами, энергично потёр лоб, изрезанный продольными глубокими морщинами, но ничего не вытер.
- Да все! – настаивал на своём. – Уже не помню, кто, но – все… - долбил словно дятел опустевшей памятью.
- Да… - скептически оглядела его добрая помощница, - похоже, он нам – не в помощь. – Ну, да ладно, разберёмся. Главное, не упустить время и не дать слухам выскользнуть наружу. Народец-то вокруг – палец в рот не клади. Тот же пред садоводческого общества, прослышав о нашей заминке, воспользуется ею и быстренько толкнёт лакомый кусочек какому-нибудь денежному прохиндею, и ни в каком суде не отсудишь. Так что, прошу всех – молчок!
- Все и так знают, - настойчиво бубнил тронутый дед с обидой в голосе. – Ещё помню, обрадовался чокнутый дедуля, прорвавшись вдруг вглубь больной памяти, - отец говорил… а, может, мне причудилось, что дед наш, вроде бы, теперь уже не очень вспоминается, затесал при строительстве дачи в одно из брёвен сруба аж 100 царских золотых червонцев на чёрный день. Ещё елизаветинских, кажись, времён.
Все Ивановы застыли, как оглушённые фантастической новостью, не поверив ни на йоту болящему мозгами старейшине. А верить очень хотелось: и занимательно – нервишки вздыбившиеся щекочет, и чувствительно – аж ладони чешутся.
- Ты, Иван Васильевич, ничего не напутал? – засомневался самый болтливый внук. – Может, вспомнил что из книжки, что читал давно?
Дед даже озлобился на непутёвого внука.
- Сам ты путаник! – обозвал едко. – Слушал я тебя, а понять не мог – за красных ты или за белых. – Виктор обрадовано рассмеялся красочному восприятию его трепотни ни о чём. – Тебя бы в агитпроп старый – кому хошь мозги бы запудрил, и тем, и этим, - и, успокоившись: - А я… тебе-то нечего вспоминать без вранья, а я помню… - задумался, затуманив глаза. – На танк или на самолёт мы с маманей предлагали потратить их во время войны… так отец не дал: настращал, что после войны будет ещё хуже, чем в бойню, тогда и подъедим. – Иван Васильевич тяжко вздохнул, отчётливо вспоминая то давнее время сквозь нынешнее забытьё. – Только не дождался он ни чёрного, ни белого дня, занеможил крупозным – осень та была холодной, ветреной и сырой. Скрутило быстро, и помер в одночасье, забыв передать нам золотую тайну.
Дед оглядел примолкших потомков, внимавших с недоверием и надеждой, из-под нависших седых бровей с хитрецой, и опять стало непонятно: выдумывает болящим мозгом или на самом деле так было. Больше всего всем хотелось, конечно, приобщиться к золотой тайне, пощупать её въявь. Пусть даже не на 100, а хотя бы на несколько елизаветинок.
- Чего ж до сих пор таил, а сейчас раскололся, партизан? – попрекнул опять стебанутый внучок.
Дед противно прихихикнул.
- Да как-то к слову не пришлось – время, наверное, было не чёрное, а серое. – Посерьёзнев, призадумался, вспоминая то время. – После войны и впрямь можно было бы вспомнить, а мы, наоборот, постарались забытьпотому, что прослышали т соседей, что велено сдать всё золото на восстановление народного хозяйства. А кто упрячет, тот будет искать золотишко в жгуче-холодных дальних краях в промёрзлой колымской земле. Да и потом было как-то не с руки: найдёшь, начнутся расспросы-допросы, где взял, откуда и как, почему скрывал, недолго и загреметь. И всё равно, хотя и родительское, а не достанется. Хорошо, если в лучшем случае оставят четвертушку как при находке клада. А что найдёшь в бревне? Я хотя и говорю про 100, но не уверен, что там столько. Может, и больше, а может и меньше. Может, заложил дед пару монет на счастье, на прочность, да со временем они раздулись в нашей жадной памяти до ста. Сейчас-то вроде как свобода – не потянут за находку, и не такой хвастают в открытую, выпячивая и не пряча награбленное. Так что, время и для нашей родовой тайны вполне подходящее. – Иван Васильевич снова утёр салфеткой скопившуюся в уголках рта тягучую слюну, а заодно и заслезившиеся глаза. – Да и пора мне подбивать бабки, и хочется сообразить, что будет с родом нашим, на кого оставляю, чтобы не оскудел. Бог, скупердяй, пожмотился, не расщедрился на сына, внуки – так себе: один – тихоня, другой – болтун, полный тупик.
- Ты же ярый коммунист, - возмутился недооценённый непотребный болтун, - чего ж к богу лезешь, грешишь на него? – Внучок даже с ненавистью посмотрел на разболтавшегося на свободе деда. – Вы же сто лет отрицали его существование, а теперь личную несостоятельность сваливаешь на него, - и скривился в обвиняющей улыбке. – Нечестно!
Дед с сожалением поглядел на неудавшегося внука.
- А ты бы вместо того, чтобы тралялякать звонко и попусту, вчёлся повнимательнее в наш Устав и в Евангелие, да, поразмыслив обленившимися мозгами, может, и понял бы, что Бог с раем и коммунизм – в общем-то, две сходные по сути и по фундаментальным закладкам химеры. Обе обещают всеобъемлющую справедливость, которую ты тщетно пытался выудить из тьмы пороков, неограниченную свободу разуму и благоденствие душе и телу. А то, что зародились они невесть когда до нашей эры и сохранились в нашу, временами убавляясь и прибавляя в разных окрасках, свидетельствует о том, что есть в них народная потребность, и быть им национальной идеей и голубой путеводной звездой. И я, повинуясь общей потребности, никогда не изменял ни одной из них. Не помню, где дачные документы и есть ли они, но членский билет сохранил, не сдал трусливо и приспособленчески как многие. Но это не значит, что я – ярый и безоглядно верю в коммунистическую химеру. Нет, не верю, как и в бога, но твёрдо уверен, что она нужна народу, нужна как надежда, без которой хоть в петлю. И пусть будет их две – не надо толкаться – обе недостижимы, но необходимы. Не зря коммунист Путин пришёл к богу, а Зюганов трётся около патриарха. Они понимают, что солидарны и, несмотря на словесные стычки – союзники. Нам бы всем понять и вместе тянуть хотя бы параллельно, сближаясь по Эйнштейну, а не в разные стороны.
- Но ведь это же глобальная лажа! – завопил, не сдержавшись, теперешний врун.
- А в чём правда? – Иван Васильевич тяжело поднялся, со скрипом отодвинув стул, попросил, виновато улыбнувшись: - Маша, проводи меня, что-то устал очень с вами.
Когда они ушли, Виктор, скрывая смущение под маской наигранной иронии, подошёл к сидящим, взялся за спинку свободного стула.
- На правах первого болтуна и за недостатком времени, - выразительно посмотрел на часы, - спешу объявить свою волю, а именно: барыши, полученные от продажи того, чего не знаем, и того, что имеем, но можем лишиться, предлагаю вложить во вновь образованный фонд Ивановых, президентом которого милостиво разрешаю избрать себя. Кто «за»? – и, не давая опомниться соучредителям, тут же: - кто «против»? – и, поскольку никто не успел ничего сообразить и как-то отреагировать, подбил бабки: - Принято единогласно! Таким образом, мы вступаем на тропу избирательной кампании вполне финансово обеспеченными и, следовательно, независимыми от влияния каких бы то ни было гадючьих спонсоров, - выразительно наклонил голову в сторону Василисы. – Ещё и на другое чего останется. Я пошёл?
- Не торопись, - притормозил резвого братика старший, - сядь и не мельтеши перед глазами, - сложил ладони вместе в кулак, потёр друг о друга в связке, и по непроницаемо спокойному лицу его видно было, что нелицеприятная, обидная оценка деда его нисколько не озаботила – «что возьмёшь с больной головы?». – Фонд, так фонд, - согласился с предложением, - но на добровольных началах: средства от реализации монетной находки и дачи с участком надо поделить поровну между всеми Ивановыми. – Он примолк, как бы подчёркивая легитимность тех, кто может претендовать на средства. – А они потом уже вольны, если захотят, вложить доставшееся в любой сумме в предлагаемый тобой общественно-Ивановский фонд. На демократической основе. – Сам-то он решил отделаться
