т.е. пьесы, на сюжеты которых будущий великий драматург через несколько лет напишет свои не менее великие творения (труппа играла также "Феликса и Филиомену" испанца Монтемайора - фабулу "ФиФ" Шекспир позднее использует в своих "Двух веронцах").
Итак, Уилл вместе с людьми Лестера устремляется в столичный "город контрастов", где кипит театральная жизнь ("мы подвизаемся на подмостках мира", - утверждала королева Елизавета; "Этот город - большой театр", - замечал поэт-священник Дж. Донн). Наступает один из переломных моментов жизни будущего драматурга. Как можно было бросить жену с тремя малолетними детьми ради профессии актера, стоявшего в социальной иерархии того времени чуть выше бродяги?! Свой "удел отверженного" (my outcast state) 29-го сонета не раз придется оплакивать нашему герою. При этом молодой Шекспир не мог не понимать, что разлука с женой обрекает его на известное воздержание (его страшит близость с лондонскими дамами легкого поведения; его изводят мысли о возможной неверности брошенной жены) и муки печали. Не он ли
"...Так сильно, как женившийся недавно,
Грустит, с женою расставаясь?..
Сколь много вздохов здесь он проронил,
Как много раз вернуться порывался..."
(измененная цитата из исторической хроники "Эдмунд Железнобокий" (ок.1588 г.), приписываемой Шекспиру)
Впрочем, можно предположить, что походы "налево" молодому супругу были не чужды, коль скоро недруги обзывали его "Воробьем" (т.е. распутником) и "мистером Прикшафтом" (мягко говоря, блудником).
Приходится сделать еще одно предположение: похоже, в натуре молодого Вилли удивительным образом сочеталась тяга к авантюрам, стремление стать, пусть не надолго, королем, принцем, герцогом, рыцарем, героем-любовником, шутом гороховым, древним римлянином и даже хорошенькой девушкой, с желанием добиться материального успеха без чрезмерного риска для жизни и доказать своим землякам, что Уилл не непутевый сын уважаемого человека Джона Шекспира, а серьезный и солидный мужчина, джентльмен!
Уиллу помогают отцовские гены (предпринимательская энергия, контактность, обаяние, остроумие, сметливость, жизнелюбие, дружелюбие и трудолюбие, расчетливость, осмотрительность и обходительность, жажда самоутверждения и многие другие качества, включая железную веру в себя, свое призвание, свою звезду). Недаром издатель и второразрядный драматург того времени Генри Четтл утверждал, что «его (Шекспира - примечание мое; А.А.) умение вести себя в обществе не уступает его профессиональным качествам; кроме того, среди поклонников он славится честностью в делах, что доказывает его порядочность, и многогранным изяществом письма, подтверждающим его искусство».
И, конечно же, (чего скрывать!) ему помогает недюжинный талант, невесть откуда взявшаяся, природная склонность к занятию литературным ремеслом. В конце концов, мог же Вилли по приезде в столицу оказаться в квартале Майл-Энд, где стоило ему, подобно булгаковскому Сергею Леонтьевичу, лишь один раз увидеть эмблему "Красного льва" (театра, принадлежавшего зеленщику Джону Брейну, зятю Джеймса Бербеджа), как он "сразу понял и сцену и все ее мельчайшие тайны".
Молодой человек становится то ли "доверенным лицом", то ли Jack'ом of all trades - "человеком на побегушках", "на все руки мастером" (в этом обвинял его, если помните, греховодник Грин). Сделавшись "своим" в театре, приобщившись к актерскому ремеслу, присмотревшись к тому, как творят корифеи, Вилли поначалу "халтурит": занимается переделкой чужих пьес, копируя стиль и манеру известных мастеров вроде Роберта Пиля и Кристофера Марло, берет сонетные "заготовки" и упражняется в написании бесконечных вариаций на традиционные поэтические темы и сюжеты - короче говоря, набивает руку. Драматургический талант юноши не остается без внимания в труппах, где ему приходится служить. Актеры видят, что Уилл умеет использовать их сильные качества и любимые приемы (вроде закусывания нижней губы великим трагиком Ричардом Бербеджом, игравшим мавра и датского принца, или сальных шуточек и отплясывания искрометной джиги комиком Кемпом, блиставшим в ролях Фальстафа и слуги Ромео). Шекспир знает, где нужно сделать паузу, чтобы актер мог отдышаться, где увести его со сцены для переодевания в другого персонажа. При этом он выстраивает речи своих героев со знанием формальных моментов (законов риторики и принятых тогда фигур "красноречия тела") и сочетает невероятное: высокую трагедию с фарсом, рифмованные стихи с прозой, жеманные песни с народными танцами. Действие в его пьесах развивается стремительно, напряжение растет с каждой сценой и достигает апогея в финале. Зрители, которых автор, по выражению Л.Н Толстого, "хватает за воротник", в восторге - они завороженно смотрят на сцену и не щелкают орешки! Мало того, человек из Стратфорда пробует себя в высокой поэзии, что делает его известным в аристократических кругах.
Наступает новый перелом: чума 1593 года разоряет театры, но сочетание рассудительности, сметливости, заметное положение в высшем обществе и молодая кровь приносят фантастический успех. Из-под пера непризнанного поэта выходят кипящие вожделением строки эротической поэмы "Венера и Адонис" - буйство фантазии художника, изображающего бесплодные усилия богини любви соблазнить непорочного юношу. Нужное знакомство с красавцем-аристократом, завзятым театралом графом Саутгемптоном, делает возможной публикацию этой не очень "приличной" поэмы, и вот уже оксфордские и кембриджские школяры и студенты до дыр зачитывают те страницы шекспировского творения, которые содержат описания наиболее рискованных сцен. К Шекспиру приходит известность, и на гребне этой отчасти скандальной славы он становится штатным драматургом труппы, обязанным сочинять для нее не менее двух пьес в год. Смерть настигает главного шекспировского конкурента - Кристофера Марло. В 1594 году умирает другой соперник - Томас Кид, а в 1595 - лорд Стрейндж. Нэш и Лили влачат жалкое существование.
Под патронатом лордов Хэнсдона, затем Кобема, затем сыновей графини Пембрук-Сидни формируется самая стабильная труппа Слуг лорда-камергера, просуществовавшая под разными наименованиями 48 лет - до начала 40-х годов XVII века. Главные позиции занимает в ней Шекспир - недаром комик Кемп, поссорившись с актерами, обзывает их Shaker-ags (что-то вроде "шекстожеств"). Для пьес и поэм, выходящих из-под пера стратфордца в период 1594-1600 годов, характерен отточенный язык, проникновенный лиризм, сложное, но продуманное и потому логичное построение, богатство художественных приемов. Подобно М.А. Булгакову, Шекспир имел все основания сказать о себе: "Я могу творить" (Впрочем, Михаил Афанасьевич лишь цитировал пушкинское: "моя трагедия продвигается вперед, и я доволен ею. Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить..."). Кто, если не сам автор лукаво спрашивает нас с подмостков устами Гамлета: "Неужели это (работа с актерами, написание вставки в пьесу, "успешная" постановка сцены "мышеловка") не доставило бы мне пая в актерской труппе?" Приходит успех и признание. Шекспира называют первым драматургом, одним из лучших английских поэтов. Сама королева предпочитает слуг лорда-камергера всем остальным английским труппам. В 1607 году сэр Джордж Бек, устроитель королевских развлечений, главный театральный цензор той эпохи, собственноручно ставит на экземпляре "Короля Лира" резолюцию, гласящую, что сие произведение "мистера Вильяма Шекспира" допускается к печати. А этот лорд очень щипитильно и скрупулезно подходит к вопросам авторства!
Стоп! Предположим теперь, что кто-то из власть предержащих графов (их много - первый фаворит королевы граф Дадли; Эссекс, Сассекс, Дерби, Оксфорд, Пембрук, Вустер, Уорик; лорд-адмирал Чарльз Говард; покровитель вольнодумцев сэр Уолтер Рэли; влиятельный Уильям Сесил, он же лорд Берли, секретарь Ее Величества; Френсис Бэкон, наконец) обратил(и) на Вилли Шекспира свое внимание и решил(и) с помощью этого незаурядного и энергичного человека усилить влияние государства на театры, дабы использовать их в целях политической пропаганды.
Театры в то время из цирковых балаганов с акробатами и травлей медведей превращались в политическое оружие высшей знати английского королевства. Вспомним гриновский памфлет, допускающий и такую трактовку: автор убеждает трех своих коллег не участвовать в каком-то аморальном начинании, с которым связан выскочка-актер, мнящий себя потрясателем сцены. Таким образом, можно допустить, что Шекспиру (Марло, Нэшу) поручили сочинять (переделывать, преображать) пьесы в интересах лиц, окружавших королеву (а затем, и сменившего ее Иакова). Да и допускать здесь нечего! Известно, что граф Дерби, он же лорд Стрейндж, он же лорд-камергер, стремясь сделать приятное королеве, дал поручение своим "слугам" сочинить что-нибудь этакое из жизни Генриха V и Ричарда III и при этом подчеркнуть законность существующей власти и сделать пару комплиментов Бесси - она и в самом деле достойна именоваться "королевой Запада"! Вот он, социальный заказ правящих кругов, который за хорошие деньги взялся выполнять мистер Шекспир! Даже незадолго до того, как удалиться на покой, драматург сочиняет в финале "Генриха VIII" пространный дифирамб, коим прославляется и покойная Елизавета и ее "сменщик" Иаков. А "Мера за меру"? Да ведь это явно заказная вещь, в которой излагаются взгляды "сменщика" на характер королевской власти. Как отмечал советский шекспировед А.А. Аникст, "это была цена, которую драматурги платили за то, чтобы сказать хоть небольшую долю правды." И действительно: разве Вилли не режет правду матку? Еще как режет! В "Перикле" очень точно отмечается, что "на земле большие люди поедают маленьких"; в "Цимбелине" атмосфера, царящая при дворе их величеств, называется "мерзкой", полной "клеветы" и "несправедливостей"; в "Зимней сказке" короля прямо называют "тираном", придумывающим изуверские виды казни для подданных. В "Гамлете", как известно, король характеризуется как "ноль", а Дания (читай Англия) - как "тюрьма".
Уиллу даже не надо идти на сделку с совестью: он весь - усердие и готовность служить. Его гений развертывается вширь и вглубь. Сильные мира сего благоволят плебею и открывают ему свои кошельки! Человек низкого происхождения становится джентльменом, которому удается буквально всё: и писать (т.е. переделывать, преображать чужие произведения) для театра и заниматься прибыльным внетеатральным бизнесом, и втираться в аристократическую среду (вспомним "нашего человека Шекспира" в семействе Пембрук-Сидни и фразу Елизаветы об авторе "Ричарда II"), и добиваться благосклонности чужих жен, и пропускать в застольной беседе пару-другую кружек доброго эля, и ежегодно наезжать в Стратфорд к семье, которая благодаря ему отнюдь не голодает.
Завистники шипят в бессильной злобе: "вор чужих пьес", "...произошел из перчаточников и
